Иванов Н.Ф. Чёрные береты

      

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Яд подают в хрустальных бокалах. Сговор в Беловежской Пуще. "Выпивка не есть блудство..." Что связывает наших президентов с Мальтой? Кооперативное кладбище - удел бедных. Россия торгует собой.

      

1

      ...Танцовщица легко скользила среди столиков, откупаясь от тянущихся к ней рук своей одеждой. К Андрею приблизилась, когда на лоснящемся, гибком теле остались две узенькие серебристые полоски - лифчика и трусиков. Приблизилась настолько, что он разглядел наполненные потом морщинки на ее животе. А тело извивалось в танце, раскрывалось перед ним, притягивая своей гибкостью так, что Тарасевич не заметил, когда Нина сняла лифчик. Увидел только, как серебристой подстреленной птицей он плавно опустился ему на плечо.

      Поднял голову.

      За упругими, острыми пирамидками грудей грустно и виновато улыбалась Нина. И то, что она так смотрела и что остановилась перед ним, обнаженная, он понял: сегодня - его очередь выходить на ринг. А Нина, ее извивающееся в танце тело как ритуальное заклинание: побеждай, иначе можешь лишиться всего этого.

      Сзади нетерпеливо положили на плечо руку: ты не ошибся, настал твой черед. Андрей даже не стал оглядываться, чтобы увидеть понукателя. Какая разница, кто сообщает ему это известие.

      Снял с другого плеча лифчик, перебрал пальцами кружева шелка. Чуть приподнял его, пытаясь уловить запах Нины - он так и не успел узнать, какой он. Но сигаретный дым, разливанное море пива на каждом столике не давали сосредоточиться, отыскать то, что было Ниной. И она сама, постукивая каблучками, уже уплывала от него в сизоватый полумрак зала. Он знал - теперь к столику, за которым сидит Исполнитель. Она станцует и перед ним, вызывая на ковер и тоже показывая: смотри, чего лишишься, если проиграешь.

      А проиграть кто-то должен - бои гладиаторов сострадания не ведают. Вернее, сострадания не ведают его устроители, выбрасывая бешеные деньги в тотализатор и требуя в ответ зрелища. Так что сегодня или он, Андрей Тарасевич, или капитан милиции, исполнитель смертных приговоров, упадет посреди арены. Второй завоюет жизнь, пятьдесят, или, сколько там наберется, тысяч долларов, а в придачу еще хоть Нину, хоть любую другую танцовщицу.

      Вот и весь расклад, весь выбор. С единственной оговоркой - если не вмешается Багрянцев. А он, скорее всего не вмешается. Ему просто нельзя. На милицию же и госбезопасность надежды нет. Август 91-го, к сожалению, подмял их. Вообще, август растоптал многое. И еще раз, теперь уже на бедной России, доказал, яд неизменно подают в хрустальных бокалах.

      А ведь каким все виделось вначале красивым и чинным, когда под красивые сказочки демократов о свободе, суверенитетах и независимости 7 декабря 1991 года на секретный аэродром Засимовочи под Брестом тайно приземлились на своих самолетах президенты осени и Украины. Принимал Ельцина и Кравчука их белорус-кий собрат Станислав Шушкевич. 45 километров отмерили чуткие спидометры машин, доставившие бывших партийных секретарей к ому особняку, искусно упрятанному в Беловежской Пуще.

      Что и сколько ели и пили на тайной вечере - про то неведомо неинтересно: как застольничают бывшие секретари, мы знаем. Ближе к ночи в российской небольшой делегации задергался плоский, как собственная фамилия, госсекретарь Бурбулис, всовывая вое мертворожденное носатое лицо в доброе застолье:

      - Что вы тянете, подписывайте быстрее. Вернется Хасбулатов, он быстро пришлет батальон десантников и прикажет арестовать всех{10}. Это вам не Горбачев. Подписывайте!

      Окружившие стол оглядывались на двери и окна, то ли ожидая десантников, то ли примеряясь, как бежать, в случае чего, до польской границы, находившейся рядом. А за окном - партизанская темень да что-то напоминающий поскрип осин. У славян осина - дерево особое: на ней всегда вешали предателей. Осиновый кол забивали и на могилах ведьм, чтобы они больше никогда не встали.

      Чур, чур не их!

      - Ну же, подписывайте!..

      И в конце концов, дрогнув, подписали трое заговорщиков расстрельный приговор своей - и не только своей! - матери-Родине:

      "Мы, руководители Республики Беларусь, РСФСР, Украины, отмечая, что переговоры о подготовке нового Союзного договора зашли в тупик..."

      Среди порядочных людей, вообще-то, водится так: не нравится тебе общество в доме - уйди сам. Если есть хоть чуточку совести, скажи перед этим "спасибо" за приют.

      Но не нашлось у новых Геростратов ни ума, ни терпения, ни желания искать выход из ситуации. Рубанули вроде бы сразу по всем проблемам, заявив о роспуске СССР, - а на самом деле по миллионам судеб и жизней вчера еще дружных и спокойных соседей. Подписались - и, как нашкодившие котята, испугавшись содеянного и уже один другого, шмыгнули в свои самолеты. И вместо совместной пресс-конференции, которую планировали провести в Минске, рванули к своим креслам, своим телефонам, своей охране. И только после, уверовав в недосягаемость друг друга, заспешили: Кравчук и Шушкевич оправдываться на своих самостийных пресс-конференциях, Ельцин - звонить в Америку и докладывать президенту Бушу о свершившемся.

      Горбачев, как в спектакле, в которых он, кстати, с неизменным успехом играл все студенческие годы, хлопал глазами и был похож на ребенка, у которого отобрали забавную игрушку. И если о чем сожалел, то о том, что первому о перевороте сообщили не ему, а Бушу. Точно также, во время событий в августе 1991 года он сетовал не о происшедшем в Москве, а о внучке, которая не могла во время форосского фарса ежедневно купаться в море. Тогда он так и не понял, что из Крыма его доставила в Кремль под своим конвоем команда Ельцина, не позволив больше принять ни одного серьезного решения.

      12 декабря парламент России, опъянённый собственным величием и одновременно затюканный прессой, подкупленный как поездками за границу, так и ложью о быстром демократическом рае в отдельно взятой республике, под сладостный вой врагов Советского Союза и демократов (что оказалось в конечном итоге одним, и тем же) большинством голосов ратифицировал Беловежский сговор, сняв тем самым с Ельцина вину за содеянное{11}. Мужества и мудрости заглянуть хотя бы на один день вперед хватило только у шести депутатов, сказавших "нет"{12}.

      Много месяцев спустя, когда на одном из собраний присутствующие встали перед депутатом Сергеем Бабуриным, он остановил их:

      - Ни в коем случае! Перед депутатами России народ еще долго не должен вставать. Мы столько бед натворили, что попадем только в ад и будем вариться в одном котле всем парламентом. Мы были безотчетно смелы.

      Воистину: страшны политики, не знающие страха. Такие не оглядываются назад и не слышат проклятий, не видят крови, льющейся после их деяний. Они устремлены лишь вперед, где пока все тихо и спокойно. И врываются в это безмолвие с шумом и гамом, заставляя всех радоваться своему грубому пришествию.

      Такие желают нам счастья на наших же слезах и горе. Их отвага - от бессилия, от нехватки мудрости и терпения, от страха отвечать за содеянное.

      Есть, конечно, и иные политики. В конце декабря все того же перевернутого 1991 года Горбачев, пока ещё Президент Советского Союза, вместо ареста заговорщиков добровольно и раболепски подписал один из последних своих Указов - о спуске Государственного флага над Кремлем. До этого случая мы могли гордиться тем, что во всей нашей истории наши корабли предпочитали лучше пойти на дно, сохранив честь и достоинство, чем спустить свой стяг перед неприятелем. Правда, говорить о чести и достоинстве Горбачева - все равно что толочь воду в ступе. А он, вроде русский мужик, к этому времени получивший уже звания и лучшего американца, и лучшего немца{13}, и друга Израиля, он, в то же время, не сумевший у собственного народа заслужить ни одного уважительного титула, - Горби, тем не менее, не мог не знать, что для советских людей флаг означает больше, чем просто полотнище. Это - символ, это последнее, что еще способно было остановить безумие всеобщей вражды, сплотить вокруг себя людей, верных идеям братства и дружбы.

      Но оказался слаб капитан огромного корабля, дрогнула его мелкая душонка. Перепутал в очередной раз, где жизнь, а где сцены из спектакля - не застрелился, не остался навек на союзном корабле, ушедшем под воду с им же спущенным стягом. Неужели думал опять отсидеться, переждать события, как делал сотни раз до этого?

      Но уже стояли за его спиной люди Ельцина. Не успели просохнуть чернила на этом Указе, как другой и единственный теперь в стране и Кремле - золотая мечта! - Президент России подмахнул свой Указ.

      И сырой, промозглой ночью 25 декабря подленько, без хотя бы какого-то почтения к истории и народу спустила дежурная смена Хозяйственного управления правительства флаг великой державы. Вместо него под свист и крики редких посетителей Красной площади вползло на флагшток бело-сине-красное коммерческо-власовское полотнище{14}. Словно над штабом генерала-предателя. Символ? Мистика? Случайность? Недоразумение? Или чтобы все-таки больнее ударить и ущемить тех, кто не вошел в стадо, плетущееся под досмотром чужих советников к хрустальной чаше с ядом?

      Из всех многочисленных партий и партиек, фондов и движений, сосущих, теребящих и разрывающих больную страну, только Российская коммунистическая рабочая партия нашла в себе мужество заявить и обоим президентам, и Верховному Совету СССР:

      "В связи с заявлением группы лиц, именующих себя президентами независимых государств, о роспуске СССР и спуске его Государственного флага, ЦК РКРП, считая комментарии излишними, предлагает передать Красный флаг СССР на хранение РКРП.

      Мы обязуемся в скором будущем вновь поднять его над Кремлём.

      В.А. Тюлькин, Ю.Г. Терентьев (Санкт-Петербург), В.И. Анпилов (Москва)"{15}.

      Флаг, конечно, не дали. И уже под новым стягом на святой для страны праздник 23 февраля 1992 года новые власовцы - московские омоновцы - окружали, расчленяли, теснили и избивали людей, которые шли возложить цветы на могилу Неизвестного солдата. Что там нагайки казаков и жандармов в далекой истории 1905 года! Семечки! Железными щитами, резиновыми дубинками (сила удара - 100 кг на 1 см тела) - да по седым головам, по орденам и медалям на распахнутой груди.

      А на совершенно пустой, оцепленной тремя кольцами из грузовиков, тюремных "воронков" и милиции Манежной площади стоял военный оркестр и играл марш для ельцинской делегации, возлагавшей свои цветы и свои венки к Вечному огню. И больше никого не было вокруг, словно происходило все в мертвом городе. Уже тогда эта власть боялась своего народа. Лишь в злом карканье заходилось воронье над Кремлем, заглушая проклятия на окровавленной, растерзанной Пушкинской площади, где продолжалось избиение фронтовиков:

      - Ельцин - иуда!

      - Банду Ельцина - под суд!

      - Всенародно избранного - во всенародно изгнанного!

      - Да здравствует Советский Союз!

      Тогда, 23 февраля 1992 года, это были пока еще одинокие, немощные и слабые крики. Но уже были!

      Зато по первым весенним денечкам, не таясь, под телекамерами прошел по Красной площади директор американского ЦРУ Роберт Гейтс. И сказал корреспонденту Би-би-си с чувством исполненного долга:

      - Тут, на Красной площади, подле Кремля и Мавзолея, совершаю я одиночный парад победы своей.

      А демократы продолжали вопить на всех углах, что это они совершили Великую Демократическую революцию. Впрочем, о том, враги СССР и демократы - одно и то же, уже говорилось...

      Начальник нашего Главного разведывательного управления генерал-полковник Леонид Шебаршин, узнав о демарше директора ЦРУ, тут же подаст в отставку. Ему уже идти было некуда: Ельцин пожелал принять для встречи не его, а довольного Гейтса; руководитель госбезопасности нашей страны Вадим Бакатин подсуетился еще раньше, выдав американцам технологию секретнейших производств{16}.

      Впрочем, первый Президент России всегда имел удивительную способность подбирать себе отталкивающее окружение и странных (на первый взгляд) друзей.

      И не приведи Господь ни одному народу мира испытать подобные унижения и позор, обрушившиеся на советских людей из-за политических амбиций беспринципных, двуличных, готовых миллион раз перекрашиваться и переворачиваться предателей-руководителей. А если окружение Горбачева и Ельцина, двух близнецов-братьев, по своей наивности все еще думает, что они вошли в историю, то есть для них более точное и отрезвляющее определение - они влипли в нее. И выковыривать для суда из этой истории будет их тот народ, от чьего имени они клялись и чьим доверием злоупотребили.

      Как ни грустно и ни прискорбно сознавать, но конец XX столетия для Руси - это, к сожалению, бледные имена, бледные лица и еще более бледные дела во имя Отечества тех, кто оказался на престоле. В свою очередь, это должно было породить и породило не только несметную свору чванливых, беспринципных и бездарных чиновников, но и целые кланы мафиозных структур, управляющих этой камарильей столь легко и искусно, что те по-настоящему уверовали, будто это они правят демократический бал "от Москвы до самых до окраин".

      И выпало Андрею Тарасевичу вновь влезть в самое пекло этих разборок, хотя, казалось бы, после всего пережитого сам Бог обязан был взять его под свое крыло, уберечь от новых страданий и напастей.

      Впрочем, так оно поначалу и казалось, когда он отыскал в госпитале Мишку Багрянцева.

      

2

      - Здорово.

      - Привет.

      Мишка еще не вставал, и они лишь подались навстречу один другому. Смутились этого порыва нежности и, сглаживая его, стыдясь сентиментальности, Тарасевич грубовато поинтересовался, осторожно присев на край кровати:

      - Чего это вздумал подставляться под пули? Да еще шальные.

      - Да вот полюбили они меня.

      - Это ты, брат, оставь. Тебя любят другие. И не шальные. И не пули.

      Багрянцев замер, медленно заливаясь краской. Андрей мог говорить такое только про Раю...

      - Так вот я и спрашиваю, - продолжал издеваться сладостными для Мишки намеками Тарасевич. - Жив останешься, если рядом разорвется снаряд?

      - Рая? - с пугливой надеждой произнес тот и сделал попытку заглянуть за спину друга.

      - Рая, Рая, - уложил его мягким нажимом руки Андрей. Вышел в коридор, где томилась у двери, отщипывая ногтями корешки гвоздик, его соседка: - Тебя ждут. Но только ненадолго.

      Кому говорил и о чём просил! Рая не вышла из палаты, пока Мишка не стал на ноги...

      На тихую, скромную их свадьбу Андрей на последние деньги взамен расколошмаченной купил новую люстру - света вам в жизни! Незаметно пропуская тосты, наелся поплотнее, чтобы хоть на день-два вперед, и незаметно, по-английски, вышел.

      Всё. Пора определяться в этой жизни самому. Вешать свои проблемы на Мишку и Раю, тем более в медовый месяц - просто не по-товарищески.

      И вновь он одиноко бродил по московским улицам, и каждый раз оказывалось, что возвращался к тем местам, которые так или иначе были связаны с его первой поездкой в столицу и смертью Зиты. Междугородный на Новом Арбате, Союз писателей - теперь уже неизвестно чего, Белый дом с вычищенными после путча площадями и газонами. Только был ли мальчик, был ли путч? Не точнее ли сказать, что произошла контрреволюция, раз поменяли героев и идеалы? И что теперь делать ему: приспосабливаться к новым законам или противостоять им? А если противостоять, то как? Идти войной?

      Если верить газетам, Млынник с ушедшим из Риги отрядом то ли в Приднестровье, то ли в Абхазии. В одном из газетных интервью Чеслав сказал, что рижский ОМОН не признает новых границ внутри государства и считает своим долгом быть в той точке Советского Союза, где необходима их помощь. Значит, его друзья там, где стреляют. Где зажглись войны. И поэтому надо просто ехать на войну. Любую. Там он найдёт своих ребят. Он тоже не признаёт ликвидации СССР, а значит, вправе выступать в его защиту.

      Поэтому он снова надевает свой чёрный берет. Пусть даже и мысленно. Свой он сжег 23 февраля, когда правительство Москвы, уничтожая все советское, запретило ветеранам прийти в этот праздничный день к могиле Неизвестного солдата. А когда те все-таки решили донести цветы к своему собрату, выставило на их пути омоновцев. И те подняли дубинки против фронтовиков. И Ельцин - какая гнусность! - вручил им потом за избиение стариков ордена "За личное мужество". И, что самое в конечном итоге постыдное, омоновцы - нет ниже падения! - эти ордена с благодарностью приняли{17}.

      Едва узнав эти новости, Андрей купил бутылку водки, сел в электричку и выехал за город.

      Он не помнил, сколько ехал и где вышел. В редкой лесопосадочке недалеко от платформы разложил костерок и, когда пламя устоялось, окрепло, медленно опустил в него свой омоновский берет. Хотел отвернуться, уйти от огня и боли, но переборол себя, дождался, когда придавленный огонь выберется из-под черного круга, лизнет, обжигаясь, суконный ворс. Пища оказалась съедобной, пламя впилось в берет и ненасытно, не дожевывая до конца куски, проглотило с огненного стола щедрый подарок.

      Андрей понимал, что это сгорал не просто берет: он подводил черту под своим прошлым. А точнее, перечеркивал свое будущее, если оно каким-то образом свяжется с ОМОНом. В свое время в Риге их отряд выбрал идеалом службы не деньги, а долг. Они могли получить золотые горы за одно только послушание латвийским властям, призывавшим их к жестокости по отношению к инакомыслящим. Случись так, Прибалтика первой бы захлебнулась русской кровью ещё в самом начале перестройки. Но их ОМОН выстоял против такого соблазна и, хотя сам в конечном итоге оказался оболганным Ригой и преданным Москвой, перед историей что рижский, что вильнюсский отряды остались чисты. Московские же омоновцы 23 февраля показали, что можно служить и за деньги...

      Поэтому с милицией у него ничего общего больше не будет. Никогда. Скорее он сам окажется среди тех, кого избивают дубинками...

      Лишь угасло пламя костра, зубами сорвал пробку со "Столичной". Выпил, сколько хватило духу, прямо из горлышка. В голову и ноги ударило мгновенно, но, передохнув, зачерпнув горстью снега, вновь опрокинул в себя водку.

      И заныло в груди, и не заметил, как завыл от безысходности и одиночества. И чтобы выплеснуть боль, не умереть от ее тисков, пошел крушить, ломать, топтать кусты и деревья. Человек, превратившийся в медведя-шатуна и по-волчьи завывающий - это всего-навсего рижский омоновец...

      Воспоминание прервалось неожиданным озарением: а ведь он не снял тогда с берета звездочку. Зачем же он бросил ее в огонь! Она-то здесь при чём! Может, ещё цела? Может, надо съездить и посмотреть? Времени-то у него теперь - море, а в том лесочке, как ни крути, горела его судьба...

      Место отыскал быстро. Присев на колени, бережно раздвинул траву. Черная, обуглившаяся звездочка посмотрела на него серпом и молотом, и он, спасаясь от этого немого укора, торопливо зажал ее в руке. Звезда кольнула острыми краями, но не сильно, не до крови, словно и прощая, и в то же время желая, чтобы он помнил и о её боли.

      И вновь завыл Андрей, выплескивая боль через этот стон, и пошёл крушить, ломать всё на своем пути. И рвался, бежал куда-то, не отворачиваясь от веток, и спотыкался, и был бы, наверное, рад, если бы разверзлась под ним земля или прилетела из чащи выпущенная кем-нибудь пуля. И сразу бы всё успокоилось. Как хочется успокоиться...

      Очнулся посреди огромной лесной поляны, узеньким коридорчиком примыкающей к шоссейной дороге. На ее обочине стояли машины, а толстенький, похожий на Карповского, мужичок увлеченно показывал руками на поляну. Четыре не то чтобы дюжих, но молодца, выставив на капот белой "волги" банки с пивом, сосредоточенно слушали, время от времени сверяя рассказ Карповского с записями на большом листе ватмана. Затем толстячка увезла "волга", а четверка открыла банки с пивом.

      В это время Андрей и вышел в центр площадки. Боль требовала, искала выхода, он с удовольствием набил бы сейчас кому-нибудь физиономию и теперь всем своим видом зазывал подвернувшуюся компанию на драку. Даже, аккуратно повесив на куст рубашку, стал спиной к замершей четверке: пренебрежение должно быстрее подогреть их. Тем более что приехавшие - наверняка какие-нибудь кооператоры, раз делят землю. А он тогда - частник. Фермер. Он сажает здесь петрушку, редиску, морковку, горох, картошку и свеклу - ох! - все, что помнит из детской песенки. Только бы подраться. Ну же, ну! Обгоревшая звезда жжет ладонь и грудь. Больно! Дайте выход!

      Сзади подошли профессионально, сразу полукругом - он и не оборачивался, чтобы удостовериться в этом. Пусть порезвятся пока. А он успокоится. Эх, жизнь-нескладуха...

      - И чем занимаемся? - не выдержали первыми они. На этот раз Андрей с улыбкой обернулся. Все четверо - поджарые, спортивного вида, с короткими прическами, с банками пива в руках. Хозяева жизни. Этой поляны. Он им сейчас покажет, кто хозяин на этой земле.

      - Так чем занимаемся? - повторился вопрос.

      - Строю Эйфелеву башню, - выделив гостя пожиже, ответил ему Андрей. В начальниках, как показывает его омоновский опыт, почему-то чаще всего ходят те, кто помельче. Синдром Наполеона?

      Он не ошибся: спрашивал и командовал здесь именно Наполеон.

      - Получается?

      - Если всякая сволота не будет шляться вокруг и задавать глупые вопросы, то получится.

      - Ты, Зин, на грубость нарываешься, - голосом Высоцкого вдруг пропел один из охранников и бросил под ноги Андрею банку. Наверное, это была его любимая фраза перед дракой, потому что он вышел вперед и демонстративно засучил рукава. Вздохнул, оглядев свой кулак - извини, мол, дружище, но придется тебе поработать, - и подошёл.

      Но по тому, что он не напружинился перед ударом, как долго и откровенно замахивался, - уже по этим первым штрихам стало ясно, что он и умеет только одно - бить морды. Бедный парень. Руками можно махать на дискотеках. А рукопашный бой - это искусство. Это то же оружие, которое должно быть невидимо до тех пор, пока ты его не применил. Так что не надо так нагло откровенничать.

      Андрей без труда перехватил руку и, уклонившись в сторону, легонько поддернул парня в том же направлении, куда тот наносил удар. Этого оказалось достаточно, чтобы, потеряв равновесие, чуть подбитый под ноги, он улетел за несколько метров. Без всяких "дзя", звериного оскала, прыжков и прочей каратистской атрибутики.

      Похоже, эта простота больше всего и сбила с толку остальных. Под ноги Андрею, столкнувшись в воздухе, теперь упали сразу две банки. И хотя на этот раз рукава не закатывались, Тарасевич опять спокойно перехватил удары и, чуть осадив нападавших, резко дернул их по кругу. Чем же вы занимались в школе, господа хорошие, если не знаете, что никогда нельзя перекрещивать ноги: устойчивость-то после этого нулевая.

      И кувыркнулись еще двое, распахав носом землю. И вновь все показалось слишком просто и не эффектно, а значит, случайно - то ли споткнулись нечаянно, то ли помешали друг другу сами. Да нет, братцы-кролики, это всего лишь элементарное знание законов физики, геометрии да биологии, когда враг выводится из равновесия смещением центра тяжести. Старо, как мир.

      Освободившись от нападавших, Андрей шагнул было к Наполеону, но вынужден был замереть на месте: тот держал у груди пистолет. Настоящий ли, газовый или муляж - поди разбери, но рисковать не было никакого смысла.

      - Против лома нет приема, - поднял руки Тарасевич, прекрасно зная приёмы и против лома, и против пистолета. Только в драке верх берут не наглые, а расчетливые. И слово последнее не сказано. А оно будет за ним.

      - Скажи друзьям, чтобы не дергались, иначе переломаю ненароком им ручки да ножки, вот неудобства-то будут, - кивнул назад Тарасевич, не сводя взгляда со старшего.

      Кажется, предупредил вовремя - за спиной замерли.

      - Ну, так и чем занимаемся? - попытался поставить старую пластинку Наполеон.

      - Строю Эйфелеву башню, - не уступил и Андрей.

      Давно, наверное, не отвечали четверке наглостью на наглость. И то, что Эйфелева башня станет для них красным платком, Андрей знал, ещё не повторив этой непонятно откуда родившейся у него в голове фразы. Поэтому резко обернулся, собрался, взмахнул руками. Нападавшие, не успев дотронуться, рухнули у его ног, как подстреленные. Наполеон, забыв про оружие, ошарашенно глядел на схватившихся за головы, безуспешно пытающихся встать напарников{18}.

      - Ты, что ль, интересовался, чем занимаюсь? - переспросил его Тарасевич. - Огородик думаю разбить. Да посадить лучок, укропчик, огурчики. А пивка не осталось? - переключив внимание противника на левую руку, в которой тот все еще держал банку, Андрей подошел к нему. Стал сбоку. - А теперь убери пушку.

      Наполеон торопливо повиновался - отдал пиво, засунул в пиджак пистолет.

      - А что вы здесь собираетесь делать? - опустошив банку, окончательно взял инициативу в свои руки Андрей.

      Собеседник почувствовал это, может, хотел даже, подобно Андрею, ответить про Эйфелеву башню, но, глянув на все еще "плывущих", шатающихся даже на карачках сотоварищей, благоразумно передумал.

      - Да все дело в том, что эту землю купила наша фирма, - охотно сообщил он. - Завтра здесь начнутся работы, так что огород, к сожалению, придется перенести в другое место. А они... - кивнул на своих подручных. - Что с ними?

      - А чёрт их знает, - пожал плечами Андрей. - Подбежали и рухнули ни с того ни с сего. Наверное, съели что-нибудь.

      Демонстративно подчеркивая полную свою непричастность к происшедшему, сорвал одуванчик. Примерился, дунул на него, пытаясь с первого раза сорвать все пушинки. Получилось: голый цветок стыдливо замер в его пальцах.

      С цветком и кооператорами все ясно, а что делать ему самому? Прожита уже достаточная жизнь, чтобы понять: ничто в ней не случайно. Если ему начертано на роду жить рядом с опасностью, то Спокойствие испытываешь именно на краю пропасти. Он понял, от чего устал, что его погнало из Мишкиного дома, толкнуло на - он устал ждать опасности. И сейчас, нутром почуяв холодок, нервно успокоился: наконец-то. Жизнь зацепила его вновь 1 не лучшей своей стороной, но иного просто не могло быть. Теперь надо просто посмотреть, что из этого получится.

      - А теперь - до свидания. Мне хочется побыть одному, - отправил Андрей гостей с поляны.

      - Так ведь фирма... - начал старший, но Андрей перебил его:

      - Полян в Подмосковье много. Я со своей уходить не собираюсь...

      

3

      Китайцы уверяют, что самый легкий день - это прожитый. Правильно уверяют, ибо будущим своим Андрей не обольщался. Люди, покупающие землю под Москвой и спокойно разъезжающие с оружием - братия ещё та. Завтра, без сомнения, они прибудут с начальством и подкреплением: или наказать наглеца, или посмотреть его в деле. Тут все зависит от того, как преподнесет встречу своим хозяевам четверка.

      Открытого боя или драки он не боялся: встреча на поляне сошла за тренировку и показала, что еще ничего не забыто из тех приемов, которым обучался их отряд в Риге. Свалилась им тогда удача - тренера по рукопашному бою отыскали среди офицеров-ракетчиков, выпускников Краснодарского училища. А уж про то, что там творил чудеса в секции рукопашного боя некий полковник Кадочников - про то молва доходила до любого, кто хоть мало-мальски интересовался борьбой.

      - Мы не японцы и не китайцы, и никогда ими не станем, - надо полагать, словами Кадочникова начал свои занятия ракетчик. - Поэтому все эти карате, у-шу, восточные единоборства, хотим мы того или нет, нам, славянам, чужды и противоестественны даже просто по движениям, по ритму дыхания. Не говоря уже о психологии души. Если мы, русские, пойдем по их пути, то навсегда останемся вторыми: копии никогда не бывали лучше оригиналов. Утверждаю: лучшая борьба - это русский стиль. Прошу любого, - вызвал он на ковер помериться силой.

      И когда один за другим весь отряд, а в конце и сам Млынник, оказались на полу, созрели последние скептики.

      - В русской борьбе нет приемов, в ней существуют только принципы этих приемов. Интуиция, - влюблённо говорил лейтенант. - Вспомните детство. Если вас когда-нибудь били по голове или просто замахивались, вы ведь, ничего не зная из борьбы, тем не менее, выставляли над ней домик, и удар скользил по рукам, уходил в сторону. Силу нужно не встречать жестким блоком, как учат во всех секциях, а обходить ее. Затрата энергии - минимальная. Тогда вы можете драться хоть целый день и даже не вспотеть. Кто готов меня ударить?

      Вышел Андрей, долго примерялся и ударил сбоку левой. Однако рука соскользнула вниз, увлекая за собой, закручивая - и, не устояв, он оказался на матах.

      - Видите, я работал только мизинцем, отводил удар. И сила нападающего сработала против него самого - увлекла, закрутила. Все согласно законам физики и геометрии. Я не смогу повторить этот прием, потому что его нет, Я его придумал именно для этой ситуации. Но я хорошо знаю механические законы. И даже если буду ранен в руку или ногу, удержу двух-трех нападающих. Прошу ещё.

      Неизвестно по какой системе, но ракетчик выделил в конце тренировки нескольких человек, обучил и показал некоторые приемы и с биоэнергетикой. Оказался среди избранных и Андрей.

      - Теперь у тебя в руках страшное оружие, - перед отъездом Андрея из Риги напомнил лейтенант. - Дай себе слово никогда не применять его без особой нужды.

      Дал. И честно держал его. Даже у могилы Зиты, когда латыши взяли его голыми руками. Впрочем, там, на кладбище, он и не вспомнил об этом. Да и не смог бы он у могилы жены устраивать потасовку.

      А вот после вчерашнего пришла уверенность, что вся эта шелупонь с пистолетами не так страшна, как кажется. Ему же надо настраиваться на встречу с их хозяином. А хозяева сами кулаками не машут...

      Его уже ждали. "Тойота" и две "девятки" стояли у обочины шоссе с распахнутыми дверцами, но Андрей приглашение проигнорировал. Подобрав по пути подвернувшийся осколок кирпича, прошел к прежнему своему месту, присел на кочку. Очистил от земли кирпич, сбил острые края и опустил его в карман пиджака: пригодится. Сорвал несколько листочков щавеля, росшего вокруг кочки. Кислотища, а жевать хочется. Как в детстве в детдоме...

      Хлопнувшие дверцы закончили воспоминания. По пять человек из трех машин - это пятнадцать. Многовато. Значит, глаза у четверки были перепуганные, если прикатили такой сворой. Лезть сегодня на рожон нет смысла, но и бухаться в ножки - исключено. На того, кто у ног, очень просто наступить сапогом. Ему же надо попытаться заработать у них денег. Быстро и много.

      Впереди толпы крутился Наполеон, явно гордясь своим знакомством с Тарасевичем и подчеркивая этим свою значимость. В центре шел еще более меньший Наполеончик - аккуратненький, в кожаной куртке, с лоснящейся прической, усиками. Но даже со стороны видно, что уверенный в себе и в своем окружении. Хотя остановился почти на том же самом месте, где и вчерашние его нукеры: видимо, есть какая-то чисто психологическая безопасность расстоянии именно в три метра: для одного прыжка много, а выражение глаз видишь и голос в разговоре не повышаешь.

      Наверное, Наполеон-1 рассказал о встрече весьма подробно, потому что Наполеон-2 спросил с ходу: - И чем занимаемся?

      Эх, как красиво было бы опять загнуть про Эйфелеву башню, но... три на пять - это пятнадцать. Скопом навалятся - можно не управиться. А в "тойотах" шалава не ездит... - А вот он знает, - кивнул Андрей на вчерашнего знакомого. Тот согласно закивал, потом, правда, поумерил свой пыл: дошло, что и такой ответ - все равно, что про долбаную башню. Замер под взглядом меньшего своего двойника: простите, понял, что прикажете - сделаю и исправлюсь.

      Приказал показать "фермера" в работе.

      - А может, не стоит? - спросил Андрей, поняв его желание и увидев, что из толпы выступил, играя бицепсами, самый накачанный парень. - Ведь и так все ясно.

      - Здесь командую я, - улыбнулся Наполеон-2.

      - Тогда - ко мне! - резко приказал Андрей смельчаку, сбрасывая с одной руки пиджак.

      Вышедший, видимо, привык к резким командам: чисто механически повинуясь, принял стойку. Тарасевич тоже сделал легкий выпад, но только для того, чтобы взмахнуть пиджаком и по широкой дуге припечатать лежавший в кармане кирпич в спину нападавшему. Тот замер от неожиданной и непонятной боли, но затем разъярённо повернулся боком и резко выбросил вверх ногу, стремясь попасть Андрею в челюсть. Но мгновением раньше Тарасевич присел, поймал ногу на плечо и резко выпрямился. Боль в раздираемой промежности на этот раз оказалась намного сильнее, потому что парень, взвыв, уже скрюченным повалился на землю. Андрей, вновь перехватывая инициативу в свои руки, указал вчерашним бедолагам.

      - Теперь ты, ты и ты.

      С уже заранее обреченными лицами, но так же послушно, те вышли вперед.

      - Назад, - отдал им новую команду, дурачась, Андрей, и они не сообразив, что подставляют шефа, охотно повиновались.

      - Ох, извините. Здесь, кажется, командуете вы, - по-детски невинно сложил на груди руки Тарасевич и чуть поклонился старшему.

      Тот, покусывая кончики усов, пережидал в себе гнев. Но когда троица, поняв свою промашку; рванулась в драку - лечь костьми, но заслужить прощение, он сам остановил их резким криком:

      - Назад! Все - назад. К машинам.

      Похоже, о лучшем подарке его подчиненные не мечтали - сдуло ветром. Страшен и непонятен враг, который не боится превосходящего количеством противника. Но еще страшнее и беспощаднее главарь, проигрывающий на твоих глазах. Поэтому - хоть к машине, хоть за нее. Хоть метеоритом, хоть ползком...

      - Выпить хочешь? - не трогаясь с места, спросил окончательно определившийся Наполеон.

      - Не пью. - Андрей тоже не тронулся с места.

      - Похвально. Хотя выпивка не есть блудство, а есть лакомство, богом данное. Так говорил один знакомый поп. Где служил? - вдруг без всякого перехода спросил он.

      - В ОМОНе... Рижском, - после некоторой паузы добавил Андрей, чтобы с самого начала расставить все на свои места.

      - Даже так? Уважаю. Но, насколько я слышал, вас тут ищут по стране.

      - И еще долго будут искать{19}. Так что пить или заводить знакомства со мной опасно, - прощупывал хозяина Андрей. Если и после такого сообщения он не побоится вести знакомство, значит, не все чисто у ребятишек в отношениях с государством.

      - Это не опасность, - спокойно отреагировал Наполеон. - Я не из тех, кто после любого чиха правительства желает ему здоровья и подносит сопливчик.

      - Смело вы.

      - Отнюдь, для этого смелости не требуется. Наше правительство давно уже, выпучив глаза, рулит в одну сторону, а страна несется совершенно в другую. Поэтому остаюсь при своем мнении и приглашаю тебя на рюмку чая. Поехали, - на этот раз потребовал он и направился к "тойоте".

      Надо полагать, он тоже прекрасно понимал, что Андрей пришел на встречу не для того, чтобы лишний раз подраться. Появился - значит, готов выставить себя на смотрины. И не без личной выгоды, надо полагать. Вот только какой?

      В машине указал место рядом с собой. Андрей утонул в мягком, удобном сиденье, но это не помешало ему заметить, как Наполеон через пульт на своей дверце довернул зеркальце так, чтобы видеть соседа. Так же с пульта приоткрыл задние стекла. Из охранников никого не пригласил и, оглянувшись, Андрей увидел, как они суетятся, заталкиваясь в "девятки". Не сдержавшись, оценил:

      - Одну половину надо гнать в шею, а вторую - дрючить. Замечание хозяину "тойоты" не понравилось, и он упреждающе поднял руку:

      - Давай сначала о тебе.

      Машина взяла с места мощно, и Андрей услышал, как автоматически заблокировались дверцы. Запикал маячок-предупреждение - значит, стрелка спидометра перевалила за сто десять километров. Да, это не их отрядный "уазик"...

      - Сто семьдесят девять лошадей, - с любовью похлопал по коричневой баранке руля и водитель. Включил магнитофон, но музыка зашипела, и он, приноровившись, поджал тумблер спичкой. - Техника японская, а кассеты наши, - оправдался он за маленькую оплошность в комфорте. - Ну, и где ты? Что ты? Могу представить твое положение, но, наверное, не до конца.

      Он чуть повернул голову - в приготовленное для этой цели зеркало, где Андрей встретил его внимательные глаза. Да, этот кулаками не машет. Но что благополучный среди вселенского хаоса, и благодаря именно этому хаосу, сможет понять в жизни отверженного? Что он, в конечном счёте, может почувствовать в такой ранимой душе, какая была у его Зиты? Поверит ли, что сердце разрывается и за страну, выталкиваемую на помойку?

      Сосед ненавязчиво ждал, и постепенно Андрей разговорился. И вновь запереживал, и сжимали горло спазмы, и замолкал, чтобы не сорваться на крик или мат, - и хозяин машины тоже на удивление чутко убрал газ, и умолк даже сигнальчик скорости, словно подчеркивая соучастие в событиях.

      Но, возвращаясь к реальности, Андрей чувствовал чудовищную ненормальность такого своего откровения. Кому он рассказывает? И, презирая себя, из последних сил сдерживался, чтобы не взять за грудки садящую рядом прилизанную куклу и не рвануть в сторону руль, чтобы загреметь под откос и тем самым раз и навсегда прервать свою боль и страдания...

      - Да-а, не позавидуешь, - вполне искренне посочувствовал хозяин, когда Андрей смолк. - Чем теперь думаешь заняться?

      - До женитьбы Мишки было еще ничего, а теперь надо и совесть иметь. Наверное, поеду в Приднестровье или каким-нибудь образом в Югославию.

      - Повоевать хочется?

      - Лучше воевать, чем сидеть в ларьках и торговать жвачкой. Честнее.

      - Воевать интересно до тридцати лет, - со знанием дела сообщил собеседник. - А если я предложу тебе что-нибудь близкое по профилю здесь?

      - Что?

      - Я - майор запаса Кот Николай Тимофеевич, начальник службы безопасности.

      - Чьей - безопасности?

      - Кто наймет и заплатит. Охрана коммерческих банков, вечеринок разных, банкетов, других мероприятий. А главное, - опередил он следующий вопрос, - все законно. Мы зарегистрированы как охранная фирма "Стрелец", так что с юридической точки зрения к нам не подкопаться.

      - Чем же тогда занимается милиция?

      - Милиция не просчитала время. Она думала, что сможет накручивать взятки только за то, что греет пузо у какой-нибудь двери. А тут появляемся мы - более тренированные, культурные, официальные. Оплату запрашиваем повыше, но уже ни копейки сверх. И все постепенно начинают поворачиваться к нам и фирмам подобного типа. Милиции в охране скоро места не останется, помяни мое слово.

      Поминать не хотелось - не было смысла. "Стрелец" его мог интересовать только как объект, где он сможет, видимо, подзаработать. А дальше будет видно.

      - Ну, так каковы намерения? - опять глянул в зеркальце Наполеон.

      - Пока - выпить предложенную рюмку чая, - решился Андрей, отдавая себя случаю.

      - Рисковый ты парень, - после небольшой паузы проговорил Кот и пригладил языком и без того аккуратные кончики усов. - Не боишься нарваться?

      Он имел в виду все встречи, и Андрей понял его.

      - Я своё отбоялся.

      - Мне нужны такие люди.

      - Когда выходить на службу? - мгновенно перевел разговор на практические рельсы Тарасевич.

      Хозяин "тойоты" ответил не сразу: закончилась кассета, и он перевернул ее, словно судьбу своего попутчика, на другую сторону. Спичка выпала, и раздалось что-то шипящее, суматошное, невнятное...

      

4

      "Стрелец" занимал двухэтажный особнячок, снаружи и изнутри, как мухами, облепленный строителями-армяками.

      По вскрытым полам, через груду кирпичей, заготовленных для камина, через десятки подобострастных "здравствуйте, уважаемый", прошли в дальний, уже отреставрированный угол здания. За высокой, еще не покрашенной дверью оказался просторный кабинет, весь в люстрах и мягкой мебели.

      - Здесь разместится наша бухгалтерия, - небрежно махнул рукой по стенам Кот, давая понять, насколько они богаты, если могут министерский кабинет отдать какой-то бухгалтерии. Не присаживаясь, наклонился к селектору: - Ника, у меня гость. Чай, лимон, кекс.

      - Садись, - он в самом деле умел и любил командовать. И не успел Андрей устроиться на небольшом диванчике, как хозяин вновь надавил своей властностью. - Условия таковы: дежурства - сутки через двое. Бывшим разведчикам, десантникам, морским пехотинцам - плюс десять процентов к складу. За каждый спортивный разряд - еще плюс пятнадцать. Но за первое появление на службе в нетрезвом виде - пятьдесят процентов долой, а на второй раз - расчет и до свидания. За первое опоздание - минус пятнадцать процентов, за второе - уже пятьдесят, а на третий раз - тоже до свидания, мы с вами незнакомы. Устраивает?

      - Без проблем.

      - Все, что видится и слышится у нас или в обслуживаемых фирмах, - тут же и умирает.

      - Это само собой.

      - Физподготовка два раза в неделю, независимо от дежурств или отдыха...

      ...Похоже, "Стрелец" - в самом деле не шарашкина контора. Здесь - военная дисциплина, помноженная на зарплату кооператора. Орешек...

      - Спортом меня запугать тоже достаточно сложно.

      - А я и не пугаю, - усмехнулся майор, и Андрей внутренне собрался: все, хватит. Контракт заключен" И его дело - слушать и выполнять команды. Без комментариев.

      - Прошу прощения, - извинясь, торопливо вставил он реплику, но начальник продолжил;

      - Я не пугаю. Я никогда никого не пугаю. Я обозначаю круг прав и обязанностей, а потом только действую - без слов и уговоров.

      - Я понял, - еще раз извинился Андрей.

      Скрипнула дверь, прервав разговор. В проеме показался вначале расписной поднос с чашками, а потом, заставив Тарасевича вздрогнуть - Нина: на ней оказалось почти такое же сиреневое платье, как у Зиты. Сходство на этом заканчивалось, но, по мере приближения сиреневого пятна, сердце колотилось все учащеннее, на| лбу выступил пот: боль по жене никуда не исчезала, она просто чуть притаилась до первого импульса. От майора, видимо, не ускользнуло его волнение, потому что, когда Нина вышла, он вопросительно замер, требуя объяснений.

      - Жену напомнила, - не стал скрывать Андрей.

      На этот раз, в отличие от поездки в машине, Кот сочувствовать не стал, дав Андрею пометить для себя еще один пунктик: личное в "Стрельце" - до фени. Служба - и только она. Платится только за это. Есть спортивный разряд - плюс пятнадцать процентов, опоздал на развод - минус пятнадцать. Рынок. Даже в отношениях между людьми - рынок. А когда-то заграницу больше всего бесила именно открытость советских людей, их готовность идти за чувством, а не расчетом. Рациональный Запад прекрасно понимал, что отношения между людьми на одной шестой! части суши, окрашиваемой на всех картах в красный цвет, сохранились без учета шелеста купюр и предварительно просчитанной I выгоды. Это был им немой укор, который они всячески замалчивали и не желали вытаскивать наружу даже в своих внутренних спорах. Советский строй сумел каким-то образом устоять перед лозунгом "Делать деньги - чтобы ими делать новые деньги". Он доказал, что не все решают деньги.

      И вот это нравственное преимущество стало, видать, разрушаться с приходом рынка. Почему же все хотят подсчитывать только плюсы, кто займется минусами?

      Отхлебнув несколько глотков чая, Андрей встал.

      - Спасибо за угощение и доверие. Но, поскольку я теперь подчиненный, позвольте перейти на "вы" и приступить к своим обязанностям.

      - Прекрасно, - оценил Кот. - Сейчас тебя проведут по нашему офису, познакомят с теми, кто на месте. А завтра в девять утра - на развод. Сергей, - опять наклонился он к селектору. - Зайди.

      Сергей оказался охранником, которого Андрей припечатал кирпичом на поле. Выслушав инструктаж начальника, он без особого дружелюбия провел нового "стрельца" по двору, подсобкам. В дежурке указал на один из диванов - можешь ночевать пока здесь. Но Андрей ждал и готовился к другому. И когда, наконец, Сергей ввел его в комнату, где сидела Нина, он признался самому себе: его тянуло именно к этому сиреневому пятну. К памяти о Зите.

      - Андрей, - представился Тарасевич, надеясь уловить хотя бы еще какие-нибудь штрихи, жесты от Зиты.

      Но ничего не было даже близкого: в сиреневом ореоле - не Зитина мягкость в движениях, не ее улыбка. А то, что в небрежно откинутой руке дымит дешевая сигаретка - вообще никак не вяжется с образом жены...

      Казалось, разочарование погасит сравнения, воспоминания, но почему-то случилось обратное. Серега, оказавшийся бывшим морским спецназовцем, к полуночи понемногу разговорился, поведав о своей службе и даже о том, как трое суток просидел под днищем корабля на Мальте, охраняя встречу Горбачева и Буша. А у Андрея стояло перед глазами сиреневое пятно.

      - ...Ливийцы поклялись взорвать Буша, и на нас, охрану, должны были вначале пустить акул, а потом пошли бы подрывники. Гиблое место - Мальта. Хорошо, начался шторм...

      А черт его знает, хорошо или нет. Пойди тогда Горбачев на корм рыбам, не было бы, вероятно, той чудовищной серии предательств собственного народа, которая в конце концов погубила страну и Зиту. Теперь уже десятки тысяч зит.

      Впрочем, следом шел, топыря глазки, Борис Николаевич, который, в отличие от предшественника, не только смотрел, как губят страну, но и возглавил этот погром. Нет, не было спасения стране, обложили ее, как раненого медведя. И не допотопные дробовички оказались в руках у вышедших на охоту - автоматы{20}...

      - ...А год назад огляделся вокруг: черт возьми, а что я имею, кроме раскрошившихся от аквалангов зубов, на которые нельзя поставить ни одной пломбы, да выскакивающих через каждые двадцать километров бега коленных чашечек...

      Но коленные чашечки ерунда по сравнению с потерей любимого человека. Завтра он зайдет в кабинет к Нине, чтобы вновь испытать резкую боль. Он желает, жаждет этой боли...

      Однако на следующий день Нины на работе не оказалось. Сидевшие за пишущими машинками две другие девицы на его путаный вопрос переглянулись и, видимо, не доверившись новенькому, молча пожали плечами. Зато уходивший домой с дежурства Сергей хлопнул его мимоходом по плечу:

      - В Новосибирске. Или в Сочи. Где затребовалась.

      - Как это - где затребовалась? Объясни. Спецназовец назидательно поднял вверх палец:

      - Совет и, между прочим, бесплатный: не лезь туда, где нас не ждут.

      Это означало одно: Нина в опасности. Когда-то и с Зитой он познакомился, когда та оказалась беззащитной перед наглостью и силой...

      Вновь сравнение. Зачем? Он не желает знать никаких нин, а тем паче дел, которыми она занимается или в которых участвует. Ему заработать денег - и на войну. Туда, где гибнут, стараясь остановить страну от сползания во всеобщую бойню, а не продаются. Где его друзья.

      ...Нина появилась на третий день. На тихое "здравствуйте" Андрея, за очередные пятнадцать процентов и бесплатный ночлег взявшегося нести дежурства в офисе, кивнула неузнаваемо и отрешенно. Медленно поднялась на второй этаж. Слышно было, что пошла к начальству - докладывать о поездке. И тут Андрей, еще не придумав повода, пошел туда же.

      Перед высоченной дверью, однако, замер, вновь задавшись вопросом: ну зачем это все ему? Зачем влезать в непонятное, изначально не его? Здесь варятся свои дела, никоим образом его не касающиеся - и в честь чего он должен за кого-то переживать или о ком-то заботиться. Хватит, назаботился по горло!

      Торопливо отошел от двери - и вовремя. Появилась Нина на этот раз словно споткнулась о взгляд Андрея, еще не успевший перемениться с озабоченного на равнодушный. И торопливо усмехнулась, попыталась даже гордо и независимо тряхнуть головой равнодушно-медленно дойти до своего кабинета. Так ходят, когда боятся осмеяния или плевка вслед. Когда душа рыдает, но понимаешь: сдаваться нельзя. Потому что, если уронишь хоть одну слезинку, потом утонешь в море слез.

      - Да перевели ее в разряд гейш, - отмахнулся Серёга, когда Андрей достал-таки его расспросами. - Раньше считалась примой здесь, около начальства, а теперь клиент заказывает - она летит.

      - И мы... мы этим занимаемся?

      - Мы - нет, а про начальство не знаю, у него свои игры. Но ещё раз советую тебе - не лезь. Этот мир не переделаешь.

      Спецназовец отвернулся, считая разговор законченным, но вдруг, не поворачиваясь, с грустью добавил:

      - Знаешь, последняя гармония в природе и мире, на мой взгляд, осталась только в океанских глубинах. Я это понял, только сняв акваланг и сдав старшине светящийся под водой компас. Представляешь, выбрасывают тебя из самолета на воду и ты уходишь в глубину. Парашют растворяется в соленой воде, и о тебе больше ничто не напоминает. У тебя только планшет с четким заданием и маршрутом да верный компас...

      Глубоко вздохнув, с ожесточением закончил:

      - Если бы можно было не выныривать на поверхность, где ни квартиры, ни зарплаты за несколько месяцев, ни уважения к твоей форме и работе. Зато есть восемнадцатилетние сосунки на "мерседесах", с миллионами в карманах и с нашими бабами в ресторанах. Почему так?

      "Почему? - мучился над словами Сергея и Тарасевич. - Во что же превращается оборона страны, если из армии уходят такие солдаты? Кто же остается? Генералы, вместе с Шапошниковым и Грачевым побоявшиеся потерять свои лампасы после августа 1991 года и подобострастно уверившие демократов, что они тоже поддерживают развал СССР? Но ведь армия, влезшая в политические разборки внутри страны и доказывающая преданность какому-то одному или даже группе политиков, - такая армия будет теперь вытаскиваться на свет столько раз, сколько этим политикам будет угрожать потеря власти. Такой армии и таким генералам отдадут любой приказ. И генералитет, однажды смалодушничавший, предавший Конституцию и нарушивший собственную присягу, вынужден будет выполнить любой, даже преступный, приказ. Такая армия страшна и опасна в первую очередь не для врагов, а для собственного народа{21}".

      Думал когда-то Тарасевич, что уйдет от политики, но она догоняла его даже здесь, в коммерции. Или надо заиметь другое сердце, чтобы махнуть на все рукой и делать вид, что ничего не происходит?

      

5

      Служба в "Стрельце" оказалась не обременительной. Постоять восемь-десять часов около дверей какого-нибудь коммерческого банка, сопроводить груз, побыть охранником-вышибалой на вечеринке - и за это иметь столько, что можно облагодетельствовать всех нищих старушек в метро. Где-то в подсознании сидело, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но даже настороженное отношение к происходящему не давало пока Андрею тревожных импульсов. Видать, в самом деле Россия усиленно делится на две части - богатую и нищую.

      Здесь поневоле задумаешься: зачем нужно было за гроши лезть под пули, попадать в тюрьмы, служа государству? Когда правительство научится ценить самых преданных и верных своих служак? Или для них, всех этих сытых, самодовольных, лоснящихся министров, самые милые и желанные сейчас - это засевшие в коммерции родственнички да собственные детишки, укатившие учиться, работать и жить за границу? А от Ельцина уже поползло, побежало его окружение, чуя кожей сползание вчерашнего бога и кумира к нулевому уровню популярности и авторитета. Конечно, зачем им оказываться в одной упряжке на краю краха. А новые не идут, новым грехи старой команды не нужны. Показатель нравственного климата в правительстве.

      Это как в басне о бревне на субботнике, которое с Лениным с каждым годом несло все больше народу. Защитников же Белого дома, а значит, и ярых приверженцев Ельцина, почему-то не прибавляется. А те, кто есть и хоть чуточку честен, как от клейма, отказываются от начеканенных на скорую руку медалей защитников демократии. Интересно, а хватит ли всем билетов на самолет, когда придет время отвечать за развал страны? Коротичи, евтушенки, хазановы, рыбаковы, громче всех оравшие о демократии, сами ужаснулись той пропасти, в которую толкнули народ. И, вместо покаяния, первыми же и рванули в Америку и Израиль, оставив расхлебывать сотворенное другим. Господи, когда же поумнеем, когда научимся жить своим умом, а не американских поджидков, как "ласково" зовут в народе подобных певцов и творцов.

      На некоторое время забывался Андрей только в спортзале, на борцовском ковре. Слух о драке в поле обошел, видимо, всех "стрельцов", и за ним наблюдали особенно пристально. А может, это было указание Кота, который и сам не пропускал ни одного занятия и внимательно следил за новеньким. И Андрей творил. Он укладывал на пол всех, кто приближался к нему, делая это незатейливо, скромно, но неизбежно и неотвратимо.

      Что удивило - так это большое количество молодежи среди охранников. Ставка Котом сделана, конечно, верная: вкусив шалых денег, почувствовав власть над другими, эти ребята теперь перегрызут горло любому, кто встанет на их пути.

      - Сейчас все делают деньги, - ответил один из "качков", когда Андрей поинтересовался причиной его прихода в "Стрелец".

      - А кому делать товары?

      На него глянули, как на придурковатого: если тебя интересует, ты и вкалывай. Но что же тогда страна? Это же ненормально, когда в день закрывается до ста заводов, фабрик и цехов, но зато открывается такое же количество банков, занятых только перекачиванием денег.

      Один из вариантов, когда "Стрелец" получал ни за что деньги, Андрею удалось раскрутить. Все оказалось гениально просто. Настолько, что он сам улыбнулся и развел руками.

      В банке заводят своего человека, осведомителя, который сообщает, на счета каких кооперативов поступили деньги. Дается наводка ложным рэкетирам. Те - сигнал в кооператив: ребята, давайте жить дружно. "Ребята" мчатся за охраной к "Стрельцу". Все. И овцы целы, и волки сыты, и с законом в ладах. Так, игра в испорченный телефон.

      Но всей сети, раскинутой "Стрельцом", Андрей ещё не уловил. Хотя и чувствовал с каждым днем все большую ауру таинственности вокруг выставленного вроде бы напоказ кооператива. И уже это удерживало его в Москве, несмотря на то, что денег и после первого месяца работы хватило бы на билет до какой-нибудь войны. Натура его, почувствовав опасность, начала беспокойно метаться, помимо воли выискивая пути, которые привели бы его в самое пекло "Стрельца".

      И еще - Нина. Может быть, в первую очередь она. Здесь Андрей не понимал самого себя. Дважды за это время она исчезала "то ли в Новосибирск, то ли в Сочи" и хотя возвращалась уже более спокойная, его по-прежнему избегала или демонстративно не замечала. С каждой новой встречей Андрей в сотый и тысячный раз убеждался, что в секретарше нет Даже малейшей похожести на Зиту, но первое впечатление, когда сиреневое пятно резануло яркой болезненной вспышкой, оказалось слишком памятным.

      - Девочки, есть кофе, - искал он повод и заходил в министерскую бухгалтерию уже своим парнем.

      - Мы только что пили, спасибо, - мгновенно отрезала за всех Нина и тянулась к пачке "Мальборо".

      - Дурочка ты, Нинка, - услышал он, однажды специально задержавшись около неприкрытой двери. - Ты что, не видишь, что он по тебе сохнет?

      - Не вижу!

      "И не увидишь", - решительно и окончательно пошел от двери Тарасевич.

      Воистину - было бы из-за чего. И вновь задал себе вопрос: так же держит его в "Стрельце"? Нина? После услышанного теперь уже однозначно нет. Деньги? Отнюдь - в любую точку Советского Союза если не долететь, то доехать хватит. А может, убаюкивает некая определенность в жизни, чего не хватало в последние годы? Нет-нет, даже если в этом есть хоть малая толика истины, то он завтра же все рвет и бросает. Ибо тихая заводь и успокоение тем, что есть где прислонить к подушке голову - это предательство. Мелкое и подлое. Своей прошлой жизни. Отряда. Зиты. Это значит, что его купили. Что победили карповские.

      От размышлений - нерадостных, нервных, безысходных, отвлек Серёга.

      - Готовься к выезду, - радостно щелкнул он над головой пальцами. - В "Европу".

      "Европа" на "стрелецком" жаргоне - аэропорт Шереметьево-2. Мечта каждого, потому как сразу по возвращении оттуда Кот выдавал запечатанные конверты с премией. И хотя о зарплате каждого в фирме никто не знал, по довольным лицам счастливчиков виделось: "Европа" есть "Европа"!

      Однако в аэропорт ездили лишь избранные, Андрей пока мог только из окна наблюдать, как подъезжала к офису "санитарка", охрана рассаживалась в двух машинах сопровождения, и кавалькада брала курс на Шереметьево. А вот теперь позвали и его. Значит, курс проверки закончился и ему начинают доверять более серьезные дела? Интересно посмотреть, что все-таки за подкладкой у благочестивых и уважающих якобы закон...

      На этот раз вместо "санитарки" у подъезда стоял фургон с затемненными стеклами. Двое "жигулей" - спереди и сзади.

      - Мы сзади, - удобнее пристраивая под пиджаком кобуру с пистолетом, сообщил Сергей.

      Сзади - так сзади. Хоть на крыше или в багажнике: пока ситуация не ясна, выбирать и выгадывать себе место бессмысленно. Но и то, что за темными окнами фургона- не крупа перловая и даже не "сникерс", тоже ясно.

      Задать хотя бы наводящие вопросы расположившемуся впереди спецназовцу в присутствии незнакомого водителя исключалось, и Андрей просто притих в уголке заднего сиденья. Плывем по воле волн, а там посмотрим.

      Однако волны и у аэропорта не особо вздыбились: двух мужичков с саквояжами из фургона в аэропорт сопроводили охранники из первой машины. Там они пробыли около получаса и все вместе вернулись обратно. Правда, уже без баулов. Вот и вся тайна, за приобщение к которой, тем не менее, Кот вручил ему конверт с деньгами.

      - Как работается? - дождавшись, когда Андрей, повертев в раздумье презент, все же положил его в карман, спросил майор.

      Это не было дежурной фразой: судя по разрешению на поездку в "Европу", Кот ждал если не благодарности, то хотя бы большей откровенности в их отношениях. И Тарасевич с удовольствием задержался.

      - Все нормально, спасибо. Единственное - мало движений. Непривычно для меня, - вполне искренне посетовал Андрей. Сказанное, однако, удовлетворило начальника, он словно утвердился в очередной раз в той характеристике, которую определил для новенького. Покрутившись в кресле, он еще некоторое время в упор рассматривал Андрея. Наконец решился:

      - Здесь нас пригласили пооберечь одну развлекаловочку богатых людишек. Я вот сейчас набираю команду...

      - Вы платите, я служу. Власть меня ловит - я от нее бегаю, - разложил свой небогатый пасьянс Тарасевич. Его карты открыты, выбирать все равно начальнику. Хотя, если уж решил мотать отсюда, можно было и промолчать...

      - Мы немного прозондировали МВД, особого рвения в поиске вашего отряда там нет. Но при определенных условиях, сам понимаешь, они выполнят свой долг, и Рижский централ как тебе, так и другим омоновцам, обеспечен.

      - Я это знаю, - собрался Тарасевич. Напоминание про центральную Рижскую тюрьму, где до сих пор томится Сережа Парфенов, - это что, запугивание? Или его просто хотят ненадежнее посадить на крючок, покрепче привязать к себе? Показать, что он от них в полной зависимости: захотят - сдадут, захотят - помилуют. А проверяют его достаточно серьезно... - Если это предупреждение для меня, если я в чем-то вас не устраиваю, я готов уйти, испариться.

      - И не будет жалко?

      - Будет.

      - Вот и я думаю, что в этом нет никакой необходимости, - вновь закрутился в кресле Кот, излюбленно разглаживая языком усики. - Куда тебе сейчас идти? Квартира твоя опечатана, Рая в положении, там не до тебя. Даже Мотя переехал валовую квартиру, - вроде бы безразлично сообщил он последние новости.

      Обложили. Проверили все, что возможно. Фирма веников не вяжет.

      - Да уж, некуда, - подыграл роль бедного родственничка и Тарасевич. И сам же чертыхнулся: ну зачем ему втягиваться еще в какую-то игру, тем более при таком надзоре? Нет, пора вырываться, эта жизнь соблазняет, затягивает. Его затягивают.

      - Мы тут думали, как помочь тебе. И, кажется, кое-что получается. Единственное, надо прикинуться беженцем и, может быть, немного изменить фамилию. Но это решать тебе, - тут же торопливо добавил майор, словно отрекаясь от сказанного.

      Уж что-что, а чужой паспорт, особенно перед уходом, Андрею был бы крайне необходим. А если это сделают люди Кота, то ради Бога. За это он в самом деле был бы очень им благодарен.

      - Я был бы очень благодарен, - вслух повторил Тарасевич. - В этом случае вы бы могли положиться на меня полностью во всем.

      - Время сейчас такое, что мы обязаны помогать друг другу, - в раздумье проговорил начальник. - Да, я начал с того, что подбираю нескольких человек для охраны очень богатых людей. Что поделать, если они есть, что у них свои причуды. Твоя кандидатура - одна из немногих. Там, кстати, и действий побольше.

      - Доверите - выполню, - как можно будничней пожал плечами Андрей. И все-таки зря, зря он лезет на рожон. Лучше бы Кот не говорил про паспорт...

      - Это не срочно, я еще подумаю, - отпустил Тарасевича начальник.

      "Думай", - разрешил ему Андрей, выходя из кабинета.

      В конверте оказалось тридцать долларов. Да, вот уж точно не перловку и не "сникерсы" провожали они в Шереметьево. Что же было в тех баулах, которые остались в здании? Наркотик? Ценные документы? Но почему тогда в первый раз туда ездила санитарная машина?

      Из своего кабинета вышла Нина. Увидев его, подалась было назад, но потом, нарочито выставив вперед пустой чайник, направилась мимо в туалет за водой.

      - Я подожду, когда пойдете назад с полным, - прислонился к стене Андрей. И когда секретарша поравнялась с ним на обратном пути, предложил: - Я приглашаю вас в ресторан, обмыть поездку в "Европу".

      - Извините, я занята сегодня вечером, - не задержавшись ни на мгновение, отклонила предложение Нина.

      "И чем же ты занята, голуба? Вызвал очередной клиент?" - усмехнулся ей вслед Андрей, скрывая, в общем-то, за этой грубостью свое разочарование.

      А мысль про ресторан засела, и он решился: а почему бы и не сходить? Попросил официанта никого не подсаживать за его столик, заказал сто граммов водки. А вокруг шумело и вертелось ресторанное буйство: произносились тосты, целовались, отплясывали, мелькали бутылки "от нашего стола - вашему столу", громко для трезвого человека смеялись женщины. Одиночество, неприкаянность надавили, Андрей стал искать выхода из-под этого пресса, внутренне напрягаясь. Водка не взяла, не расслабила, и тут вдруг подумалось о Мишке и Рае. Вернее, о них напомнил Кот, майор прервал табу, которое Андрей наложил на продолжение отношений с ними: их нельзя вмешивать в его сегодняшнюю, непонятную даже для него самого, жизнь. Но он не станет их вмешивать. Он просто позвонит. Чтобы услышать их голоса. Чтобы самому знать, что он еще может кому-то позвонить и на другом конце телефона обрадуются его голосу. Тому, что жив.

      Убедившись, что возле телефона никого нет, Андрей набрал номер.

      - Алло, я слушаю. Говорите. Рая!

      - Привет, соседка.

      - Андрей.

      Тарасевич мог поклясться, что ни одной нотки радости не прозвучало в голосе Раи. Наоборот, она произнесла его имя словно обреченная, как будто она со страхом ждала этого звонка, и вот он прозвучал. Андрей слишком уверовал в радость друзей, чтобы, не уловив ее, не почувствовать обратного.

      - Да, это я, - поубавил он свой пыл. - Я на минуту, узнать, как вы.

      - Нормально. Миша служит, перешел в милицию, я - дома.

      - Ну и молодцы. У меня тоже все в порядке. Извините, что не мог позвонить раньше, я просто далеко от вас. Сейчас тоже проездом, звоню с вокзала. Так что заехать не смогу.

      - Жалко, - теперь уже со вздохом облегчения произнесла Рая. - Миша обрадуется, что ты звонил.

      - Привет ему.

      - Конечно, тебе удачи.

      - Спасибо. Все, подали поезд, бегу. Пока.

      Повесив трубку, мысленно добавил: "Прощай". А чего он, собственно, хотел? Чтобы Рая, тем более в положении, обрадовалась его появлению? Слишком рядом, на глазах, из-за него сотворили страшное с Зитой, поэтому... Поэтому все нормально, он не должен никоим образом обижаться. И вообще, зря он звонил. Выпить можно и одному.

      - Еще бутылочку коньяка, - попросил официанта.

      Шесть тостов - насколько хватило бутылки, поднял за Зиту...

      

6

      Насчет того, посылать Андрея на охрану богатых людишек или нет, Кот думал недолго. Андрей тоже не сомневался, что это не станет решаться неделями: у этих ребят уж если разговор зашел, то решение, считай, принято. Интересно только, кто эти "мы", которые думали о нем, предлагая новый паспорт. Выходит, нужен он кому-то. Ладно, посмотрим, куда ветер дует, чьи паруса наполняет. Майор вызвал его дня через два. В кабинете уже сидела Нина, как всегда, демонстративно отвернувшаяся и равнодушная. Ну-ну, давай, целомудренно смотришься...

      - Сегодня вечером сходишь с Ниной отдохнуть, - не обращая внимания на секретаршу, сообщил Кот. - И доведешь обратно до дома.

      - Есть.

      Нина, словно ожидавшая услышать иной ответ, фыркнула, резко встала и вышла из кабинета.

      - Не обращай внимания на ее капризы, - вернул к себе внимание начальник. - Она неплохо получает за свою работу, поэтому не позволит себе большего, чем просто на секунду взбрыкнуть. Удачного вечера.

      - Я свою задачу пойму там?

      - Это было бы неплохо. До встречи.

      - Разрешите идти? - вытянулся Андрей.

      Не надо было быть психологом, чтобы видеть, как майору нравится армейский порядок: в эти мгновения он словно возвращался в былые времена, в свою армейскую молодость. С Сергеем ясно, почему он ушел из армии, а почему Кот снял погоны, если так влюблен в нее?

      Майор отрешенно, не возвращаясь из своих воспоминаний, покачал головой, и Тарасевич вышел.

      Нина ждала его у окна. Точнее, она курила у окна, пуская дым в мелкий, ситечком, дождик в приоткрытой створке. На него не обернулась, но пальчик, стряхивающий пепел, замер над тонкой коричневой сигареткой.

      - Мне где вас ждать? - подчеркивая, что сегодня они только деловые партнеры, спросил официально Андрей. Пальчик постучал по коричневой ножке сигареты:

      - В девять часов вечера я буду проходить мимо офиса.

      Посчитав деловую часть их отношений решенной, Нина, не посмотрев в его сторону, вышла.

      "И что же нам уготовил товарищ Кот?" - Андрея больше занимало задание начальника охраны, чем поведение Нины. Между ними ничего не было и, даст Бог, не будет. А нравится ей глядеть волком - пусть смотрит, от него не убудет. Интересно - что вечер ожидает их впереди? Куда их пригласили? Что и кто там будет? И кто станет наблюдать за ним? Да-да, наблюдать. Было бы наивно полагать, что его оставят в покое, да еще на новом витке доверия. Помнить надо об этом, а не о поведении Нины. С ней, в конечном счете, легче. Коту же он открыл все, кроме души и своего отношения к делам, которые крутятся вокруг "Стрельца". Поэтому ни в коем случае не сорваться, не выдать себя. Словом, так: что бы ни происходило на этой вечеринке - его ничто не касается. Он только охраняет Нину, как и предписано Котом.

      Она не опоздала - ровно в девять показалась на углу улицы. Убедившись, что ее заметили, пошла дальше, и Андрею пришлось догонять ее. Пристроившись радом, прошел несколько метров молча, но потом не выдержал:

      - Если можно, в двух словах о сегодняшнем вечере. Нина долго, целый квартал, ничего не отвечала, потом с затаённым сожалением и неохотой махнула рукой:

      - Что говорить, сами все увидите.

      Снова, как при первой встрече, от нее дохнуло безысходностью. Подтвердилась догадка, что вся эта ее показная независимость и бравада - от невозможности что-либо изменить в своей жизни. Андрей давно это распознал, но вот утвердиться в предположении мешала обида на выходки Нины. Господи, как мальчишка. На нее не обижаться надо, а попытаться понять. Может, в чем-то помочь. Или хотя бы морально поддержать...

      - Сегодня я во всем буду слушаться тебя, - Андрей впервые и твердо, а не ошибившись, назвал ее на "ты". Нина это уловила, чуть склонила голову, но шаг не уменьшила.

      - Я не знаю, что там будет, - продолжил Андрей, - но что бы ни было - я пойму ситуацию. Пойму как надо. А ты верь мне.

      - Почему это я должна верить... вам?

      - Потому что я искренен. А ты беззащитна. Одинока. Ты одна в "Стрельце", несмотря на всю массу народа.

      - Я боюсь вас, - после некоторого молчания призналась, наконец, Нина. - Я все время боялась вас, и не зря. Вы заглядываете в душу, лезете в нее, бередите, хотя никто вас не просит об этом. Будьте со мной как все, прошу вас. Мне так легче.

      - Ты боишься не меня, а себя, - не согласился Андрей. - Вернее, ты боишься оглянуться и посмотреть на себя моими глазами. Ты и сейчас просишь одно, а мысленно желала бы другого. Я не прав?

      Никогда прежде Андрей не позволял себе обнажать вслух души других людей, хотя видел иных насквозь. Но сегодня... сегодня помощь нужна Нине. Ей надо услышать правду о себе. А потом пусть решает, как быть.

      - Давайте больше не будем об этом, - попросила она почти с мольбой.

      - Давайте больше не будем об этом сегодня, - уточнил Андрей, нажимая на последнее слово.

      Замолчали. Андрей не мог не видеть, что разговор состоялся неприятный для его спутницы - Нина летит, не обходя луж, еще более замкнувшаяся и ощетинившаяся. Еще бы с ее-то характером увидеть себя беззащитной. Но ведь придет однажды день, минута, когда от одиночества, тоски и сознания того, что радом нет никого настоящего и верного, захочется завыть, полезть на стену или в петлю. Вот как раз ради этой минуты разговор. Больно и неприятно сейчас, но авось скажется "спасибо" в будущем...

      После двух остановок на метро и пятиминутной давки в автобусе оказались перед дверьми полуподвального кафе с табличкой "Просим не беспокоить. Мест нет". У входа покуривали спортивного вида парни - кажется, он видел их однажды в спортзале. Они узнали гостей тоже, кивком головы разрешили поднырнуть под запретную табличку.

      В увешанном зеркалами холле в глубоких креслах, попивая "фанту", сидели еще трое охранников, которые опять-таки узнаваемо и дружелюбно подняли в приветствии бутылки. Нина, глянув на себя в зеркало, торопливо объяснила:

      - Вы проходите в зал, - она указала на зашторенную бамбуковой занавеской арку, - а мне сюда.

      Она скрылась в узенькой двери рядом с туалетной комнатой так быстро, что Андрей не успел спросить, ждать ее в зале или нет. Зато один из охранников уже раздвинул позвякивающую штору, приглашая гостя в зал, и он ступил на мягкий ковер.

      На маленькой, словно подиум, сценке настраивали свои инструменты саксофонист, пианист и гитарист. А пока меж столиков уютно обставленного, притемненного кафе ходил скрипач, нося с собой легкую, нежную мелодию. Он не позволил себе пройти мимо ни одного столика, он даже подплыл, душечка, со своей музыкой к стоявшему в раздумье Андрею. "Все хорошо, все прекрасно, все спокойно, ты расслабься", - уговаривала скрипка, и, послушавшись ее, Андрей прошел к одному из пустующих столиков. На нем уже стояли спиртное, закуски, но все равно появилась официантка в коротенькой - короче некуда - юбчонке и блузке, застегнутой всего на одну пуговичку. Из крохотного, словно снятого с куклы фартучка достала блокнотик, приготовилась слушать.

      - Спасибо, немного позже, - отпустил ее Андрей.

      Публика сплошь состояла из мужчин - вальяжных, даже в какой-то степени жеманных и кокетливых. Скорее всего тут вершились какие-то дела: мелькали списки, их размашисто и великодушно подписывали, тут же поднимая бокалы. Считали что-то, привычно и безошибочно тыкая толстыми пьяненькими пальцами в маленькие кнопочки калькуляторов. Рисовали планы и схемы, заранее довольно улыбаясь предстоящим выгодам. Просто пили, полуприкрыв глаза под теплый наплыв скрипичного напева. "Все хорошо, все прекрасно, все спокойно..."

      Но уже через минуту, перебрав кнопки, потребовал к себе внимания короткими громкими звуками саксофонист. Его поддержали напарники по сцене. Видимо, для присутствующих это оказалось знакомым сигналом - они захлопали в ладоши, начали грузно, с шумом поворачиваться к сцене. А на нее, по-цыгански рьяно размахивая длинной темно-зеленой юбкой, стремительно вышла... Нина. Андрей даже головой мотнул - она, точно она. Отчаянно застучавшая каблучками, изгибающаяся во все убыстряющемся ритме - она, секретарша из их "Стрельца".

      Музыка вдруг резко оборвалась, Нина застыла с возведенными вверх руками, и кто-то по-казачьи авторитетно воскликнул:

      - Любо!

      "Сюрприз", - приятно восхитился мастерству Нины и Тарасевич, хотя и приготовившийся ничему не удивляться.

      Опять тихо зазвучали аккорды, сплетаясь в мелодию и раскручивая новый танец. Нина плавно и медленно вошла в музыку, и, то ли по сюжету танца, то ли просто по своему состоянию вдруг обреченно начала расстегивать блузку. В зале раздались ободряющие хлопки, музыканты убыстрили темп, и Нина, повинуясь общему настрою похотливых посетителей, торопливо докончила работу: блузка, взмахнув цветными рукавами-крыльями, подстреленно упала на сцену. Танцовщица стыдливо отвернулась - по интриге или все-таки от совестливости? - танцуя только плечами, а в зале нарастал гул, умоляющий ее повернуться.

      Повернулась - стыдливо-лукаво, раздражающе медленно. Как хорошая актриса, выждала наивысшего накала томительности и отбросила от груди руки.

      - Любо! - поддержат все тот же голос.

      Андрей сорвал пробку с бутылки водки. Вроде готов был ко всему, но чтобы Нина вот так... А впрочем, ему-то что? Холодно, жарко? Она ему жена, сестра или подруга? Пусть хоть догола раздевается.

      - Любо! - заходился сексуально озабоченный "казак", отметив еще какое-то действо.

      Сбросила юбку?

      Сбросила. Зеленовато-темным озером замерла она рядом с подстреленной птицей-кофтой. А Нина, в блестящих полосках лифчика и трусиков, гибкая, стройная, но сама похожая на подраненную лебедь, словно пыталась оторваться и улететь с гиблого места. Ее тело притягивало взгляд, но Андрей все же пересилил желание и отвернулся. Танцуйте, господа хорошие. Раздевайтесь. Веселитесь. К счастью, он никогда не станет вашего поля ягодой. А Нина - дура. Неужели не могла заработать на кусок хлеба другим способом? Или страстно захотелось еще и масла с икрой? Даже такой ценой?

      Выпил стопку. Водка не взяла, налил снова. И скорее почувствовал, чем услышал, что танцовщица - рядом. Обернулся, но успел только увидеть упорхнувшие за соседний столик ее сильные, крепкие ноги. Ходи-ходи, ублажай пьяные деловые рожи. А вот Коту надо отдать должное - вмиг отрезвил, расставил все на свои места. За тебя, Кот, хоть ты еще большая сволочь, чем предполагалось, если заставляешь людей идти на этот позор. Охрана, видите ли, Нине нужна. Да это тебе нужно, чтобы в "Стрельце" все презирали или боялись друг друга. Быдлом легче управлять. Да и с ним он тоже не промахнулся: теперь и в страшном сне не привидится, что Нина хоть чем-то похожа на Зиту.

      А он поднимает тост за Зиту. За нее он будет поднимать бокал столько, сколько раз в него нальется спиртное. Зита - это однажды и на всю жизнь...

      Рядом подвинули стул. Очнувшись, увидел Нину. Уже одетую в свое повседневное платье, но еще тяжело дышащую после танца, с мелко подрагивающими пальцами, вертящими сигарету. Она устало присела за столик, подвинула к себе рюмку. Не дождавшись, когда Андрей наполнит ее, сама плеснула себе чуть-чуть.

      - Презираешь? - не глядя на него, неожиданно спросила она.

      И тут, перед прямым ответом, Андрей смалодушничал. А может, и не смалодушничал, а сказал о сидевшем более глубоко, под коркой мозга:

      - Жалею.

      - Ты один отвернулся, все остальные готовы были снять с меня последнее.

      Андрей неопределенно пожал плечами: да, отвернулся. Не гордиться же.

      - Я хочу выпить с тобой, - попросила Нина. Только тут Андрей заметил, что она тоже называет его на "ты". Неужели для этого нужно было станцевать перед ним обнаженной?

      - Мне почему-то очень хочется, чтобы ты меня понял. Очень хочется, - повторила Нина и, не чокаясь, выпила.

      - Наша миссия закончилась? -Андрей тоже в одиночку выпил свою рюмку. Достал бумажник рассчитаться.

      - Здесь за все уже заплачено, - остановила его Нина. И повторила в задумчивости: - За все заплачено... А миссия наша только начинается. Это только цветочки.

      - Не хочу, - Андрей поставил на стол кулаки. Оперся на них. - Уходим.

      - Куда-а? - грустно протянула Нина. - Когда начинаешь выпутываться из уже наброшенных сетей, запутываешься еще больше.

      - Но неужели ты сама не видишь, что...

      - Не надо, - на этот раз достаточно резко оборвала танцовщица. - Толку-то оттого, что вижу.

      - Но это же...

      - Жизнь, - перебила опять собеседница. - Это жизнь, Андрей, - впервые она назвала его и по имени. - Выпавшая на мою долю именно такая жизнь. Которую ты, может быть, не знал до этого, но которая, тем не менее, существует. И в которой ты, между прочим, уже тоже участвуешь. И с каждым днем тебя затягивают в нее все глубже и глубже. Сам-то ты хоть чувствуешь это? - Роль судьи перешла теперь к Нине, и уже Андрею впору было подивиться ее прозорливости: все она видит и понимает. Даже в отношении его.

      - Что дальше на сегодня? - сдавшись, спросил Андрей.

      - Подойдет машина и поедем. В баню.

      -Куда?

      - В баню. Вернее, в сауну.

      - И ты там тоже... - Андрей кивнул на сцену.

      - И там я тоже буду танцевать. Чтобы заплатить за музыкальную школу дочери, чтобы можно было купить ей фрукты и новое платье. Чтобы достать лекарства матери. Чтобы самой, наконец, не ходить в стоптанных туфлях. Все, за нами приехали. Идем, - увидев кого-то в дверях, встала она.

      Под рукоплескания зала, расточая улыбки и поклоны, она вышла.

      В машине, забившись в угол, молчала всю дорогу. "Девятка" вырвалась за кольцевую дорогу, и по некоторым названиям улиц и магазинов Андрей отметил, что они едут в сторону Химок, на север Москвы. Хотя тут езжай хоть на юг, хоть на восток, разницы никакой. А город втягивался, закупоривался в огромные дома-коробки, находя успокоение в своих родных стенах и среди родных и близких людей. На остановках пассажиры высматривали автобусы, самые нетерпеливые выходили на шоссе или шли пешком, а они ехали, везли себя на утеху и усладу "богатеньким буратинам". С доставкой на дом. Точнее, в сауну. А сауна - это не кафе, там запросы, требования и желания, конечно, иные...

      Притормозили около ворот краснокирпичного, разлапистого особнячка, вцепившегося в землю непонятными коридорами-ответвлениями. Водитель дважды включил дальний свет, створки ограды разъехались, и машина мимо парадного подъезда подкатила к узеньким дверцам неприметного крылечка.

      Их так же заботливо, как в кафе, встретили, и Нина привычно, со знанием дела распорядилась:

      - Тебе - сюда. До встречи.

      Андрея принял худенький, суетливый старичок. Он провел его узеньким коридорчиком в раздевалку, показал шкафчик, в котором можно было повесить одежду. Судя по всему, народу предполагалось быть поменьше, чем в кафе. Значит, здесь собирают более элитное общество. Интересно, Нина здесь одна из женщин?

      - Парилочка - туточки, - охотно пояснил расположение старик. - Отсюда вход в бильярдную, эта дверка - в бар, эта - на арену. В бассейн - через парную. Туточки - простынки, тапочки, плавки. Приятного вам вечера.

      В парной кряхтел, обдавая себя веником, огромного роста парень, и Андрей прошел сразу в бассейн. В нем плавали, не сдерживая возгласов наслаждения, двое мужчин и женщина в цветастом купальнике. На противоположной стороне дверь оказалась приоткрытой, и Андрей, стараясь не поскользнуться на мокром полу, прошел туда.

      Надо полагать, перед ним открылась арена. Внизу были аккуратно уложены борцовские ковры, а над ними, как в амфитеатре, приподнимались лавки-сиденья. Некоторые были уже заняты: на них группками сидели укрытые простынями зрители и потягивали пиво из больших, скорее всего по заказу сделанных кружек.

      Андрей пристроился на третьем, самом верхнем ярусе, приготовился ждать. Зал медленно заполнялся. Появился парень, которого Тарасевич видел в парной - сел в первый ряд, где находились столики. Зазвучавшая музыка заставила поторопиться остальных, но, как и в кафе, Андрей не увидел вокруг ни одной женщины.

      Зато появилась Нина, почти в таком же костюме, что и в кафе. Она сразу вошла в ритм льющейся из-под потолка музыки, попросила поддержать ее хлопками. Если бы сейчас кто-то крикнул "Любо!", Андрей бы не удивился. Но публика, несмотря на то, что сидела полуобнаженной, по респектабельности, видимо, числилась повыше, и до рукоплесканий не снизошла, наблюдала за движениями танцовщицы с вынужденным снисхождением.

      И то ли Нина тоже почувствовала эту неприветливость, то ли просто зацепилась своей туфелькой за маты, но споткнулась, чуть не упав на ковер. И мгновенно переменилась, С лица слетела дежурная улыбка, она буквально взлетела на первый ярус, завихрилась меж столиков. Потом одним рывкам, а не как перед этим стыдливо-играючи, распахнула блузку. Не успела та опуститься на ковер, как следом полетел лифчик. Небольшие грудки с темными сосками завздрагивали под перестук каблучков, а Нина уже распахивала полы широченной юбки. Не обращая больше внимания на оживившихся зрителей, юлой провертелась к знакомому Андрею парню, пританцевалась вплотную к нему, играя бедрами. Но когда тот попытался протянуть руку, ускользнула, но не ушла, извиваясь в миллиметре от вытянутой руки. Зрители, наконец, снизошли, захлопали, и парень встал, пошел вслед за танцовщицей-поводырем на ковер.

      А Нина уже спешила к другому, так же сидевшему в первом ряду, темноволосому парню. И перед ним заиграла, раскрываясь и ускользая, и, как перед этим русоволосого, приглашая на ковёр.

      Но покрытие арены, видимо, в самом деле оказалось с изъяном, потому что Нина опять споткнулась на старом месте. Однако погрешности, кроме Андрея, никто, кажется, и не увидел или не отметил для себя - танцовщицу приветствовали бурно, не давая ей уйти из зала. И тогда внезапно погас свет. Затем яркий узкий луч высветил Нину, а после этого замельтешил, запрыгал. И где-то там, в этой светопляске, она сбросила с себя последнюю полоску. Зал и магнитофон взяли самую высокую ноту...

      Когда вновь зажегся свет, ее на арене уже не было. И если бы не разбросанная по матам одежда, можно было бы подумать, что все привиделось.

      Оставшиеся на ковре парни, поглядывая один на другого, медленно собирали одежду Нины. Ритуально приложились к ней, то ли целуя, то ли вдыхая запах. Потом разом отбросили ее вон, заорали и бросились друг на друга.

      Дальнейшее Андрей отказывался понимать. Нападавшие бились головой, ногами, кулаками. Отскакивали, отплевываясь кровью, глотали воздух и снова бросались в бой. Правил не было, судейства тоже, а о джентльменстве вообще говорить не приходилось. У Андрея создалось такое впечатление, что Нина вызвала их на ковер для того, чтобы они убили один другого.

      А зал гудел, хлопал, неистовствовал, показывая пальцем вниз: смерти, смерти!

      - Так происходят гладиаторские бои, - вдруг раздалось рядом, и Андрей резко повернулся.

      Оперевшись на колено, рядом стоял Кот. Традиционно поглаживая языком усики, он внимательно наблюдал за схваткой. Черноволосый, несмотря на то, что выглядел менее представительно, брал верх: его удары не встречали защиты соперника, русоволосый с каждым мгновением шатался все больше и больше, пытаясь из последних сил устоять, не пасть на колени. Крики зрителей нарастали, словно шла игра в тотализатор и перед финалом они уже кричали помимо воли: одни - предчувствуя проигрыш, другие - в ожидании победы и крупного выигрыша.

      Черноволосый закончил схватку резким ударом ногой в шею. Его противник рухнул как подкошенный, без каких-либо признаков жизни. Естественным желанием Андрея было подхватиться и выбежать на помощь, но Кот сверху надавил на плечо: сиди, не наше дело.

      И вправду, тело из зала вынесли двое других парней. Тут же появился со шваброй старичок-банщик, суетливо, но быстренько протер от крови маты и исчез. Победитель, заплетаясь на полусогнутых, прошел круг почета, не имея даже сил поднять в приветствии руки. Но, как в хорошей постановке - а это, конечно, была прекрасно продуманная режиссура, навстречу победителю выбежало с десяток девиц в купальниках. В отличие от Нины, не дававшей до себя прикоснуться, эти сами ласкали и целовали черноволосого. В новом купальнике вышла к триумфатору под музыку и Нина, и опять с ходу взяла высокий ритм, словно смывая, стирая из памяти присутствующих только что свершившееся.

      - Больше здесь ничего интересного не будет, пойдем-ка лучше попаримся, - опять положил руку на плечо Кот.

      В парилке он залез на самый высокий полок, начал стирать ребром ладони мгновенно выступивший пот:

      - Хорошо-о-о! Плесни-ка чуток.

      Переждав новую волну горячечного пара, спустился пониже.

      - Ну, и как тебе развлечения богатых? - Однако ответить не дал, продолжил сам: - Первый раз про подобные гладиаторские бои я слышал в конце семидесятых, а тут вот сам столкнулся.

      - Но это же подсудное дело! - перед глазами Андрея все еще стояло красивое лицо парня. Кстати, он и сидел на этом же месте, где сейчас оправдывает происшедшее Кот.

      - Наверное, - неожиданно согласился начальник охраны. - Только кто заявлять станет? Каждый выходящий на бой знает, на что идет. Победит - обеспечит себе безбедную жизнь на некоторое время, проиграл - что ж, никто за руку не тащил, а подписка о добровольном участии в бою имеется.

      - А если все-таки смерть?

      - Похоронят красиво и с достоинством.

      - На нашем кладбище? - вдруг осенила Андрея мысль. Что-то неясное пока, но уже тревожное выстроилось у него в мозгу: кладбище, гладиаторские бои, "санитарка" в аэропорт...

      - Это нас тоже не касается, - вновь открестился от всего Кот. - Нас ничего не касается, мы - только охрана. Плесни-ка еще чуток.

      Кладбище, "санитарка", смерть на ринге... Кладбище, "санитарка", смерть на ринге...

      - Не залей, - вернул его к реальности майор.

      - А кто эти парни? - не мог уйти от происшедшего Тарасевич,

      - Русоволосый появился у них, - Кот специально выделил слово "у них", - месяца два назад. Имел одну победу - насколько я знаю. Черноволосый - милиционер. Капитан. Пока всегда побеждает. А ты? Ты бы смог его победить?

      - Я? Я не собираюсь участвовать в этом.

      - Я спрашиваю только ради интереса. Теоретически, так сказать - мог бы?

      - Самое уязвимое у него место - его прямолинейность, он работает одними и теми же приемами. Хотя очень цепок и точен. Достаточно серьезный противник, - сказал Тарасевич.

      - Ну, а если применить твою биоэнергетику?

      Никогда прежде Кот не пытался выяснить у него, каким образом Андрей уложил троицу у кладбища в первый день знакомства. Никогда больше не применял этот прием Тарасевич на тренировках. Но, выходит, майор все помнил и знал. И, если смотреть его глазами на гладиаторские бои, Тарасевич - просто сущая находка, клад для таких игрищ, не говоря уже о других разборках. Да, можно было начинать новую жизнь, она - красивая, денежная, предлагается пока намеками, его втягивают в нее через бешеные "европейские" деньги и приобщение к сомнительным аферам. И согласись он сейчас на нее, просто кивни головой, тут же исчезнут десятки проблем. Правда, неизбежно возникнут новые, без этого нет жизни, но как хочется отбросить именно старые...

      - Пойдем окунемся? - не дождавшись скорого ответа, прервал разговор начальник. Может, давая время подумать еще. Спустился вниз. - Авось какую рыбешку в бассейне и мы поймаем.

      В бассейне плавали целых три цветастых игривых рыбешки. Они со смехом бросились в брызги, поднятые мужчинами, обвили их, словно водорослями, руками и ногами. От неожиданности Андрей пошел ко дну, с усилием дернулся, освобождаясь от пут, вынырнул на поверхность. И только проморгался - увидел Нину. Она входила в воду по ступенькам, глядя на него и кружащихся вокруг девиц. Не успел он еще что-либо предпринять, как его опередил Кот: мощными гребками майор бросил свое тело к секретарше, замер рядом, ожидая, когда Нина привыкнет к воде и окунется. - Как сегодняшняя охрана? - кивнул он на подплывающего Андрея. - Не подводит?

      - Не подводит, - ответила Нина и оттолкнулась от стены. Получилось, что отплыла от начальника к Андрею,

      - Значит, утверждаем такой расклад и на будущее, - не стал плыть вслед за подчиненной майор.

      "Нет уж, будущего у меня с вами не будет", - окончательно решил для себя Тарасевич.

      

7

      Теперь он ждал только одного - обещанного паспорта. Кот молчал, и Андрей вынужден был томиться этим ожиданием. Единственное, что утешало - Нина теперь охотно отзывалась на приглашение попить кофе, и он все чаще проводил свободное время в "министерском" кабинете.

      О проведенном на загородной даче вечере не говорили, словно его не было вовсе, но цепочка, которая выстроилась у Андрея в сознании с кладбищем, санитарной машиной и гладиаторским боем, не давала покоя. И он бы не был, наверное, омоновцем, если бы не начал осторожно проверять эту связь самостоятельно.

      Первое, что сделал - съездил однажды к кладбищу. И хотя строители еще ковырялись с установкой общего забора, за те месяцы, которые прошли после знакомства с Котом, там уже вырос целый участочек надгробий. Андрей прошелся вдоль ровненьких рядков крестов и памятников, перечитал все фамилии, словно они могли подтолкнуть его к разгадке тайны. Если, конечно, она существует, а не плод его воображения.

      Фамилии, конечно, ничего не объяснили. Судя по датам рождения и смерти - здесь покоились, по большей части, старики и старухи. Ничего особого не сказали и могильщики, с которыми Андрей присел покурить как один из поминальщиков.

      Однако на третий раз, кажется, промелькнуло что-то подозрительное. В тот день состоялось сразу четверо похорон, и Андрею неожиданно бросилось в глаза малолюдье при погребении.

      - Жил один, как перст, вот и проводить до могилы даже некому, - охотно пояснила одна из старушек, с которой Андрей подгадал уйти с кладбища. - А Степка знал, когда умирать: как все пропил, так и преставился.

      - А вы соседка?

      - Соседка. Хоть и помучил он меня своими выходками, да ж мы люди. Умершему да родившемуся нельзя без внимания, не по-христиански.

      Эта загадка закручивалась поострее: на кооперативном кладбище с удовольствием хоронят одиноких и пьяниц? Откуда такая щедрость у людей, готовых перегрызть друг другу глотку ради выгоды или потехи?

      Однако дальше удивления дело долго не продвигалось, тем более, что действовал Андрей более чем осторожно: узнай Кот его внимании к похоронным делам, восторга, надо полагать, не высказал бы. Но однажды промелькнула в разговоре уже с другой старушкой еще одна любопытная фраза:

      - Хоть перед смертью-то Гришка пожил немного в свое удовольствие. Говорил, что застраховался, мол, ради нужд медицины, ему за это деньги и договор, что похоронят по-человечески. Не обманули, сама вижу, что не обманули. А нынче-то верить никому нельзя, особенно всяким фирмам.

      - А кто застраховал-то? И от чего? На каких условиях? - сразу почувствовал легкое волнение Андрей.

      - А кто ж его знает, поди, спроси у него, у Гришки-то. Ежели повстречаю на том свете, могу и поинтересоваться, коль снадобится. Ну, наверное, разрешил себя разрезать. Что им, ученым-то медикам, еще надо? Им лишь бы резать.

      - А в какой морг забирали соседа-то вашего? - Андрей и не заметил, как подстроился под говор старухи. - Кто забирал?

      - "Скорая" приехала и увезла. Мне-то откудаво знать, чьи мы становимся, когда помрем. Хорошо, что еще забирают. Аль не так?

      "Так-так, все так", - согласился Андрей.

      Разговор с бабулей выводил его на какую-то новую орбиту, в совершенно незнакомую сферу. Полученные сведения пока еще ничего не объясняли, не приблизили его к разгадке тайны ни на йоту, но все равно это была та ступенька, с которой более широко открывался горизонт. И первое, что осозналось - ответы нужно искать в области медицины. Если еще точнее - то в морге, куда поступают умершие. Что за договора они заключали? И с кем? Чтобы молодые врачи получили практику по разделыванию трупов? Но что тогда возят в Шереметьево? Аэропорт - международный, значит, товар поставляется за границу. Чего не хватает за границей? Уж не человеческих ли запчастей?

      Догадка, страшная по своей сути и неправдоподобная хотя бы потому, что он, Андрей Тарасевич, находится рядом со всем этим, и пока ничего не знает. Однако мелькнувшая мысль о продаже человеческих органов засела намертво. Да так вписалась в ситуацию, что, казалось, лежала на поверхности, стоило только выстроить логическую цепочку и усомниться в благородстве коммерсантов. Но неужели правда?

      С каждым днем сомнения таяли, как дым от легких сигарет Нины. Чем больше хоронили народу, тем чаще требовались охранные поездки "в Европу". И однажды, дождавшись, когда ему выпадет ехать в аэропорт не со словоохотливым, но тем не менее бдительным Серёгой, а с другим охранником, Андрей сразу после отъезда от офиса "замаялся" животом.

      - Потерпи уж, нельзя отставать, - глядя на его "мучения", умолял напарник. Еще бы, кому охота пролетать мимо заветного конвертика!

      - Сам знаю, - мужественно постанывал Андрей.

      Зато в аэропорту, не дождавшись, когда вытащат свои вещи врачи, сосед сам распахнул дверцу перед Андреем и кивнул на здание:

      - Давай мухой, туалет справа - вниз.

      Мухой, дорогой друг - это слишком медленно. Андрей влетел в щелку самооткрывающихся дверей, нырнул внутрь какой-то делегации, притих среди толпы. Незаметно стащил с себя куртку.

      В это время вошли в зал и парни, которых он сопровождал, и уверенно направились к одной из таможенных стоек. Подали в окошко документы, ответили на какие-то вопросы.

      - Извините, здесь не проходила делегация из Мюнхена? - оттолкнув врачей, влез, насколько позволило окошко, прямо к таможеннику Андрей.

      - Какая еще делегация? - возмутился бесцеремонностью таможенник, выдавливая голову Андрея назад.

      Поднадавили с двух сторон и пришедшие в себя врачи, но Андрей успел ухватить круглые цифры кодового обозначения товара - 300 190 100. Отскочив от стойки, начал метаться взглядом по залу, отыскивая клочок бумаги. Черт, как чисто вокруг, и хотя цифры легкие, записать на всякий случай надо бы - 300 190 100. Наконец увидел валявшуюся около урны пачку из-под сигарет - 300 190 100. Не забыть, пока ищет ручку. Но откуда ей взяться у него, она ему сто лет уже не требовалась - 300 190 100.

      - Извините, у вас случайно ручки нет? - попросил у респектабельного господина, для гарантии указав на кармашек его пиджака, из которого торчал зажим авторучки.

      Джентльмен закивал, с улыбкой протянул серебристый тонкий карандаш. От волнения и спешки Андрей сломал гриф, нацарапал оставшиеся цифры обломком и с извинениями протянул остатки озадаченному иностранцу:

      - Извините, спасибо.

      Врачей у стойки уже не было, и Андрей, облачившись снова в куртку, с видом величайшего облегчения вышел на площадь

      - Все в порядке, - сообщил он напарнику, вкладывая в эти слова свой смысл.

      - Ну и хорошо, - похвалил тот.

      Теперь оставалось выяснить, что означает код товара. Но где? У медиков? Таможенников? Здесь гарантия стопроцентная, что дадут от ворот поворот: мало ли кому что интересно знать. А кто вы такой вообще, гражданин интересующийся? А покажите-ка ваш паспорт!

      Паспорт. Нужен срочно паспорт. Сдержит ли Кот обещание?

      И как же плохо, оказывается, Андрей узнал своего начальника! Не успел он сбегать за тортом в честь поездки "в Европу" и торжественно выложить под всеобщее женское одобрение его перед Ниной, из динамика только что оборудованной общей связи послышалась команда Кота:

      - Тарасевич, зайдите.

      Команда транслировалась по каждой комнате и коридорам, ее звук еще пугал служащих "Стрельца", а Андрею напоминал казарму, но сейчас Тарасевич отметил другое: Кот назвал его на "вы". Правда, он не помнил, как начальник обращался к нему при посторонних, но к майору шел, внутренне собравшись.

      Он не ошибся в своем предчувствии: Кот не пригласил его присесть. И целую минуту молча рассматривал, давая Андрею время понервничать. Наконец в упор поинтересовался:

      - Вы встретили группу из Мюнхена?

      Вот оно что! Андрей от неожиданности прикрыл глаза: какой же он мальчишка, сосунок в подобных делах. Затеял шашни-машни с профессионалами. Ведь сам же еще при первой встрече, во время драки отметил, что Наполеон-2 кулаками не машет. Конечно же, надо было предполагать: у него все под двойной, тройной защитой. А что теперь? Руки майор держит под столом, а уж что там у него - "кольт" или просто "Макаров", узнать не придется. Окна зарешечены, в приемной наверняка сидит группа захвата. Церемониться с ним здесь не станут, он уже слишком много знает. Недооценил он степенного "Стрельца", потерял нюх...

      - А на кладбище похаживали, чтобы отыскать себе местечко получше? - спросил Кот, словно заранее отрезая ему путь к отступлению.

      И это знает. Все знает. Не зря казалось, что слишком уж спокойная жизнь началась, что все вокруг чуть ли не братья, а если и не братья, то так, мелкие шалунишки из детского садика. А ведь там, где шальные деньги, говорить о нравственности наивно. В нулях здесь ходит и человеческая жизнь. Наверное, после всего пережитого он просто не хотел в это верить, думал, пронесет...

      - Так будут какие-то объяснения, или... - майор не закончил, словно не желая лично определять крайние точки, а, давая Андрею шанс попытаться самому найти выход из ситуации, предложить свой вариант.

      - Объяснение одно, - развел руками Тарасевич, одновременно наблюдая за Котом. Тот четко среагировал на этот размах рук, и стало окончательно ясно: дурочку здесь не поваляешь. Или, наоборот, надо валять только ее. И, странное дело, вместе с осознанием глубокой опасности к нему начали приходить спокойствие и уверенность в своих силах. Ясны враги, четки границы... - Я всегда занимался тем делом, которое знал досконально. Плохо это или хорошо, но когда возникают вопросы, а ответов нет, я их добываю сам. Все.

      - Добыл? Ответы эти?

      - Почти. Осталось узнать, что означает на таможне код 300 190 100.

      - И что будет дальше? Вернее, и что было бы дальше, если бы узнал?

      - Пока не знаю. Все зависело от того, что кроется за этими цифрами. А потом бы принимал решение - оставаться или уйти.

      - Не успел, - Кот вытащил из-под стола левую руку. Значит, оружие в правой. - Теперь мы будем принимать решение за тебя.

      - Я в вашей воле, - подтвердил свое незавидное положение и Тарасевич. Теперь надо изо всех сил строить из себя виноватого и несчастного - это притупляет бдительность врага.

      И Кот озадаченно посмотрел на него: видать, прибавил Андрей ему непредвиденных забот. Только вот чего они выжидали, раз обо всем знали? Отчего сразу не прихлопнули?

      - С кем делился, советовался своей любознательностью? - задал еще один вопрос начальник.

      - Если вы настолько тонко отслеживали меня, то должны знать, что ни с кем. Это было нужно только для меня. Если мне не доверяли, но заставляли участвовать в каких-то делах, я обязан был расставить все акценты сам.

      - Тебя смутил гладиаторский бой? - Кот перешел на "ты", и это не осталось незамеченным для Андрея. Значит, не все потеряно?

      - Меньше всего. Самым непонятным оказалась санитарная машина, следующая "в Европу".

      - Спасибо за совет. Учтем.

      Андрей вновь развел руками: чем могу. И на этот раз Кот никак не отреагировал на его жест. Может, все же попробовать взять его? Но кто за дверью? Или все-таки дождаться, посмотреть, какое решение примет майор? Вроде он в чем-то сомневается, колеблется, пытается разобраться...

      - Жалеешь о свершившемся?

      - В какой-то степени, да,

      - Если прокрутить пластинку назад - пошел бы на то, на что пошел?

      - Наверное, да.

      - Что бы ты предпринял, будь на моем месте?

      - Это сложно, - искренне признался Тарасевич. - Наверное, перестал бы доверять - это во-первых. Во-вторых, попытался бы определить для себя, насколько необходим мне этот человек.

      - А если необходим? Или, скажем так, желателен?

      - Привязал бы его к себе чем-нибудь покрепче.

      - Чем, например?

      - Лучше всего общим делом.

      Наверное, блиц-опрос удовлетворил в чем-то майора, и он даже несколько раз покрутился в кресле, раздумывая над ответами.

      - Хорошо, - наконец произнес он. - Из офиса пока никуда не выходить. По телефонам не звонить. Любая попытка уйти... - Начальник выложил на стол пистолет, и Андрей согласно кивнул. - Сами мы трогать тебя не станем, а вот латвийская полиция, думаю, скажет спасибо за такой подарок. Да и Нину пожалей.

      - А при чем здесь Нина? - впервые не сдержался Тарасевич, и то больше от удивления. - Она-то при чем?

      - Совершенно ни при чем. Но вот поэтому, прежде чем что-то предпринять, думай. Иди.

      Иди... Куда? Куда можно выйти из угла? Но зачем они Нину-то впутывают в его судьбу? Уверены, что из-за нее он ничего не станет предпринимать? А если все-таки станет? Что ему Нина? Неожиданное сиреневое пятно, единичное напоминание о Зите. Не более. Так что она - ваша, господа коммерсанты и телохранители. Она существовала до его прихода, останется и после. К сожалению, ему платить ей нечем...

      - Что-то случилось?

      Андрей не заметил, что прошел мимо двери, у которой стояла в ожидании танцовщица.

      - Нет, ничего, - постарался быстро сбросить озабоченность Андрей. - Как наш чай?

      - Тебя ждали. Но что случилось?

      - Абсолютно ничего.

      Однако в немых перекрестных взглядах-вопросах он читал ее озабоченность и все возрастающую тревогу. Как ни странно, оказалось неожиданно приятно осознавать, что о тебе кто-то волнуется, замечает твое состояние. Если бы по другому какому поводу...

      "Что-то неприятное?" - продолжала мысленно допытываться Нина.

      "Говорю тебе - нет".

      "Я не верю".

      "Все уладится".

      - Нина, зайдите ко мне, - послышалась новая команда Кота.

      Да, общая трансляция - не для оперативности, это - чисто психологическое оружие. Чтобы держать всех в напряжении, в ожидании команды.

      Девушка в последний раз бросила умоляющий, полный растерянности взгляд на Тарасевича: что происходит? Что меня ждет? Так кролики идут, ползут в пасть к удаву - загипнотизированные, понимающие неизбежность худшего, но не имеющие сил сопротивляться.

      Нинины подружки, защебетав, сгрудились у зеркала - ничего не заметив и не поняв. Нет, не зря Кот берет в заложники именно Нину: что-то уже пролегло между нею и Андреем, завязалось в узелок. Может, даже неосознанно, вопреки их воле и желаниям, но так отыскиваются те самые половинки, которые вдруг оказываются одним целым. Зита здесь опять не в счет, Ника и Андрей одно целое или наиболее близкое друг другу именно здесь, в "Стрельце". Завтра, случись иное окружение и иная работа, все изменится, но пока...

      "Что у тебя?" - теперь уже Андрей спросил взглядом у танцовщицы, лишь она возвратилась назад.

      "Все нормально", - отрешенно ответила та.

      "Не верю. Что?" - умолял Андрей.

      "Плохо", - пожаловалась Нина, обреченно глядя на него.

      В комнату вошел Серёга, потом еще двое "стрельцов" - вроде просто так, побазарить и попить чайку. Но по тому, с каким страхом отнеслась к их появлению Нина, Андрею стало ясно: пришла охрана. Точнее, охранники. Что же Кот сказал Нине?

      Андрей попытался поймать взгляд Сергея - тщетно. Крутится, улыбается, острит, ухаживает за девчатами, в его сторону не то что не смотрит, а даже не поворачивает головы. Вырубить бы их здесь всех троих, забрать Нину - и ищи ветра в поле. Но захочет ли этого Нина? Стоит ли ее впутывать в непонятную авантюру? Зита, по существу, погибла из-за него. Да что там "по существу" - он, и только он виновен в ее гибели. Теперь к какой-то опасной черте подводят Нину. Неужели это он несет на себе печать несчастий для тех, кто оказывается рядом?

      Но Кот-то, Кот! Хитер и предусмотрителен более, чем можно даже было предположить.

      Лёгок на помине, майор сам заглянул в комнату, цепко оценил настрой в ней и кивнул Тарасевичу - пойдем.

      У себя в кабинете, став у окна, скрестил руки на груди.

      - Ответь мне На один вопрос: чем лучше наших гладиаторов те же музыканты, собирающиеся узким кругом послушать божественную музыку, а перед этим переспавшие с женами своих друзей?

      - Они не убивают, - ответил Андрей первое, что лежало на поверхности.

      - А тебя жизнь еще не научила, что подлость порой страшнее смерти?

      - И, тем не менее, - согласившись с начальником, все же остался при своем мнении Тарасевич.

      - У гладиаторов тот же любительский кружок профессионалов: они умеют и хотят драться. Кто за деньги, а кто... Помнишь черноволосого милиционера?

      - Победитель?

      - Нет, он не победитель. Он просто ищет своей смерти. Упорно ищет.

      - Не понимаю.

      - Он - капитан милиции. Исполнитель смертных приговоров в тюрьме. Общество - все эти нежные музыкантики и иже с ними, выставило его на самую грязную работу - убирать тех, кто мешает спокойно жить и творить свои мелкие подлости. И теперь с презрением смотрит на него, согласившегося, - само оставаясь якобы в белых перчатках. Исполнитель появляется среди гладиаторов после каждого расстрела. Скорее всего, специально подставляя себя, оправдываясь перед собой - я тоже хожу под Богом, я так же смертен.

      Помолчали. Кот перешел к столу, сел в кресло, на глазах Андрея поправив кобуру с пистолетом под пиджаком.

      - А у нас сейчас вся страна превращена в гладиаторскую арену, - вдруг озабоченно, уставившись в одну точку, продолжил майор. - И весь мир, кто в ужасе, а кто в злорадстве, наблюдает, как половина россиян уже сцепились в мертвой схватке друг с другом, вторая - готовится к этому. И подзуживают ведь, накручивают, а наши ельциноиды все орут, что это гуманитарная помощь. Идиотство! - ударил кулаком по столу Кот.

      Более чем странно было слышать Андрею эти слова в этом кабинете. Как может быть Коту больно за страну и терзаемую Россию, если он лично охраняет как раз тех, кто пьет ненасытно ее кровь. И спокойно берет за это деньги. Скорее всего, играет майор, он прекрасный артист...

      - Но разговор, я понимаю, обо мне, - сузил тему Тарасевич. - Я жду своей участи.

      - Ты настолько безропотен? Не верю, - с сомнением покачал головой майор. - Или я совсем разучился разбираться в людях.

      - Нет, я не безропотен. Я сначала узнаю свою участь, а потом начну действовать.

      - Ох, зря ты начал копаться там, где тебя не просили, - в голосе Кота вновь послышались нотки сожаления. - Ты нам во многом подходишь, и я бы не хотел терять тебя. Не хотел бы терять, - повторил он. - К тому же у тебя открывалась хорошая перспектива стать одним из моих заместителей. А теперь... Уж и не знаю. Все будет зависеть от тебя. Иди. А вечером съездим попаримся.

      "На гладиаторский бой?" - хотел спросить Андрей, но сдержался. Судя по всему, ему дают возможность отыграться...

      

8

      ...И вот Нина танцует перед ним и Исполнителем. Гладиаторский бой - вот то самое "общее дело", которым решил связать его с собой Кот. Только убийством другого человека Андрей докажет теперь свою надежность и преданность "Стрельцу". Подняв руку на милиционера, отрежет себе любой путь назад. И получит паспорт. И, может быть, когда-нибудь даже станет одним из заместителей начальника охраны. А пока с него даже не потребовали расписки о добровольном выходе на ринг: он - никто, ни один человек в мире не станет искать его в случае победы Исполнителя. И это итог жизни?

      Замельтешил прожектор, заставляя Нину обнажиться полностью. А это ее итог и удел? И не Нина это раздевается, если судить по большому счету. Кот прав в неожиданной своей проповеди: страну для утехи новоявленным буржуа раздевают и выводят на гладиаторские бои. Неужели мы обречены на это понукание, неужели нет никого, кто бы встал и просто расправил плечи!

      - Любо! - послышался знакомый крик.

      Ага, значит, "казачок" повышен в статусе, из кафе перебрался в парилку. И ему надо теперь орать, чтобы оправдать столь высокое доверие.

      А Нина, выходит, знала, что ей предстоит вызывать его на бой. Потому она и вышла от Кота такой подавленной. Единственное, чего жаль - не нашлось у них ни одной минуты, чтобы серьезно поговорить. Теперь же этой минуты не будет тем более. Жаль, но прощай, товарищ Нина. Твое сиреневое пятно многое разбередило лично в его жизни, а для тебя одним Тарасевичем больше, одним меньше - это ли причина для расстройства?

      И ты зря ищешь своей смерти, милицейский капитан. Кому она нужна, кому и что ты докажешь? Тебя можно победить, но он, рижский омоновец, старший лейтенант Андрей Тарасевич, не станет этого делать. На его совести нет ни одной смерти, кроме тех подонков, которые заслужили ее за гибель Зиты. Сегодня же хотят сделать по-иному: убить гладиатора - это отдать себя в услужение новоявленным господам. Упасть так, чтобы никогда больше не подняться. Каяться всю жизнь. Но у них ничего не выйдет. И сейчас на этой арене он покажет не гладиаторский бой, а великолепный цирк. Сейчас впервые в жизни и он посмотрит и попробует на полную катушку, что значит русский стиль боевого искусства. Увидим, захочется ли после этого кричать "Любо!". В зале всего двадцать три человека - это он посчитал сразу. С десяток наберется прислуги. Он погоняет всех этих "казачков" по лавкам, парилкам да бассейнам. Он перевернет это шапито вверх дном. Ищите пластыри и гипсовые повязки. Про страну он не говорит, но лично он сегодня встанет и поведет плечом...

      А потом поймает свою пулю и успокоится. Да, только она сможет остановить его. А она давно летит в него, очень давно. Он даже устал ждать ее. А нынче уже чувствует ее разгоряченное холодное приближение. Только бы сразу уложили наповал. Стрелять наверняка, будет Кот, дай Бог ему не промахнуться. И ему он тоже докажет, что и из угла есть выход...

      Мимо извивающейся, путающейся в трусиках Нины вышел в желтый прямоугольник раздевалки.

      - Я хочу выпить, - потребовал у Кота, который вышел из зала вслед за ним.

      - А я думаю, что не стоит, - неуверенно возразил майор.

      - Может, и не стоит, - охотно согласился с ним Тарасевич, и тут же, переходя на "ты" и тем самым подчеркивая, что выходит из подчинения, спросил: - А попросить тебя могу? Как офицер офицера?

      Кот приподнял голову: смотря о чем, но слушаю.

      - Не трогай Нину. В моей жизни она еще не стала никем, и что бы ни случилось сегодня, она ни при чем. Она просто беззащитная и слабая женщина, но никак не сообщница.

      - Ты говоришь так, словно заранее обрекаешь себя на поражение.

      - Я никогда не буду побежденным. В отличие от тебя, майор. Насколько я понял, ты очень боялся промахнуться в этой жизни. Желаю тебе не промахнуться и в очередной раз, - вкладывая в свои пожелания особый смысл, жестко заключил Андрей.

      Кот продолжал вприщур глядеть на него. Потом оглянулся на дверь, за которой росли бурные овации - наверное, на арену вышел Исполнитель. И, на что-то решившись, майор вдруг вытащил из кобуры под мышкой пистолет Макарова. На глазах у Андрея выдавил из рукоятки магазин с желтенькими крутолобыми пулями, подпертыми пружиной к самому верху.

      - Я приблизительно догадываюсь, что ты намерен сейчас сделать, - положив оружие и патроны в разные карманы пиджака, сказал он. - Если Исполнитель прямолинеен в приемах, то ты настолько же прямолинеен в характере и поступках. Ты прогнозируем. Не напрягайся, - увидев, как Андрей собрался для прыжка, выставил он вперед руку. - Я обещаю не трогать Нину и тем более могилу твоей жены. Стоять! - уже выкрикнул Кот, когда на последние слова Тарасевич дернулся к нему. - Да, от твоего поведения будет зависеть, чтобы жена спокойно спала там, где ее похоронили. А теперь... теперь я тебя отпускаю. Ты уходишь быстро и исчезаешь. В Приднестровье, Абхазию, Югославию - куда угодно. Но нигде никому ни слова о "Стрельце". Тебя здесь не было.

      Зал загудел нетерпеливее, и Кот поторопил:

      - Теперь я жду твоего слова.

      - Я никогда не праздновал труса, - озадаченный предложением и поведением начальника, медленно проговорил Тарасевич. Ну ладно, если бы это предложение сделал тот же Серёга, но чтобы сам Кот... А впрочем, что он знает о майоре? Да и после того, как он сравнил страну с гладиаторской ареной, можно предположить, что не вся его совесть перетекла в купюры. И еще долго, видимо, будут сопротивляться люди тому, что им навязывается.

      - Это не трусость, а разумность. А ты - это я несколько лет назад. Я многое бы отдал за то, чтобы и меня кто-то остановил перед началом моей новой службы. Никого не оказалось рядом, - разложил, наконец, свой жизненный пасьянс перед Тарасевичем майор. - Уходи. Я не хочу, чтобы ты убивал.

      - А как же... сам?

      - Не твои заботы. Прощай. Иди в эту дверь, потом через забор и в лес. Ну! - зверино зарычал Кот, разбередивший самого себя и боящийся теперь отрезветь.

      Андрей кивнул ему и распахнул дверь в темный коридор.

 

 

---

{10} Р. Хасбулатов находился в это время в Южной Корее.
Назад

{11} В октябре 93-го Ельцин прикажет расстрелять этот самый парламент из танков.
Назад

{12} По итогам голосования "за" высказалось 188 депутатов, 7 - воздержались, 6 - проголосовало "против" (Н. Павлов, С. Бабурин, И. Константинов, В. Исаков, П. Лысов, С. Полозков).
Назад

{13} М. Горбачев произведен также в почетные жители города Берлина, что дает ему право бесплатного проезда в городском транспорте и право быть похороненным на берлинском кладбище.
Назад

{14} С 1705 по 1883 г. это был торгово-коммерческий флаг России. Генерал Власов использовал его в борьбе против Красной Армии. Национальным гербовым флагом России изначально был черно-золотисто-белый стяг.
Назад

{15} Красный флаг СССР остался только в Потсдаме, в зале, где проходило совещание глав правительств великих держав-победительниц во II мировой войне. Согласно решениям этой же Потсдамской конференции, красный флаг должен развеваться и над куполом рейхстага. В свое время купол сняли якобы на реставрацию, но решений конференции никто не отменял.
Назад

{16} В. Бакатин передал американскому послу схему подслушивающих устройств, наивно полагая, что ЦРУ последует этому глупому примеру и сделает то же самое. Так что американцы приобрели не только уникальную технологию, над которой работали долгие годы целые институты, но заодно и просчитали, кто и где изготовлял для советской разведки аппаратуру. Американцы "дарят" нам свою подслушивающую схему до сих пор. Бывшего шефа КГБ пока еще не судили за предательство...
Назад

{17} Потом Ельцин будет вручать звания Героя России офицерам, расстрелявшим в октябре 1993 года парламент страны и безоружных защитников Дома Советов. Так что в этом плане Президент всегда был последователен.
Назад

{18} Тарасевич в этом случае применил биоэнергетику. К сожалению (а может, и к счастью), про этот вид боевого искусства мало кто знает. Овладевают им лишь в некоторых разведывательных и диверсионных подразделениях. Поэтому описывать приемы и методы этого вида борьбы лучше не стоит.
Назад

{19} После октябрьских 1993 года событий в Москве Ельцин подтвердил, что готов содействовать латвийской полиции в аресте всех 30 рижских омоновцев, скрывающихся на территории России.
Назад

{20} Почему Горбачева потянуло именно на Мальту, пока остается тайной. Ельцин туда не ездил, но 16 ноября 1991 года ему в Кремле был вручен крест рыцаря-командора Мальтийского ордена, который с незапамятных времен известен как опорный элемент структуры международной масонской организации.
Назад

{21} В октябре 1993 года Коллегия Министерства обороны хотя и не приняла решения на ввод войск в Москву, но и не воспротивилась, когда этот приказ отдал лично Б. Ельцин. И армия пролила кровь собственного народа. Министр обороны П. Грачёв с гордостью принял из рук Президента орден "За личное мужество".
Назад

 

---