ВОССТАНИЕ

20 сентября 1993 года, примерно, в третьем часу дня, в нашу двухкомнатную квартиру в Солнцево нагрянул мой студенческий друг Виктор Х. Убежденный коммунист (на курсе мы звали его комиссаром) парторг нашего курса Виктор Х. приглянулся органам безопасности. После окончания факультета, ему предложили продолжить учебу в Академии КГБ СССР, и он стал профессиональным разведчиком.

В те времена такая карьера была характера для многих выпускников факультета журналистики МГУ. И когда бывший шеф личной охраны Ельцина генерал Коржаков в своей книге опубликовал выписки из личного дела офицера КГБ СССР Евгения Киселева, выпускника факультета журналистики МГУ, известного теперь своими антикоммунистическими, проамериканскими взглядами, я не удивился. Считаю, что для советского журналиста быть еще и офицером разведки почетно и престижно. Киселев позорник не потому, что он был разведчиком, а потому, что он изменил присяге, которую давал советскому народу, получая погоны и звание офицера КГБ. Пресса неоднократно бросала и мне в упрек, что я «полковник КГБ». Однажды эту утку запустил в меня бывший секретарь МГК КПСС, а теперь вице-мэр Москвы Валерий Шанцев. Это было вскоре после того, как Конституционный суд отменил запрет на деятельность Компартии России, и мы с Шанцевым встретились в президиуме собрания коммунистов Перовского района Москвы, обсуждавшем, за кем идти коммунистам. Шанцеву очень не хотелось, чтобы они пошли за «уличными вождями». Выслушав его, я в сердцах зашептал на ухо Шанцеву: «Слушай, Валерий Павлинович! Мне очень жаль, что я не офицер КГБ и никогда им не был. Будь я офицером КГБ, я бы не сбежал позорно из здания горкома партии в августе 91-го, как ты. Верь мне, по долгу коммуниста и офицера КГБ я бы постарался влепить пьяной контре пулю меж глаз, когда она пришла выгонять вас из здания горкома».

«Слушай, дружище! – без обиняков начал разговор Виктор Р.- Через час по телевидению выступит Ельцин. Съезд депутатов Верховного Совета распускается. Не мне тебе объяснять, что вместе с этим отменяются конституционные гарантии прав и свобод. Тебе следует как можно быстрее уехать из Москвы. Машина внизу».

То, что за моей квартирой велась слежка, и в любую минуту меня могли арестовать, я не сомневался. После похищения, организованного тайной службой министра внутренних дел Ерина по приказу Ельцина, я даже привык к этому ожиданию и еще долго не обращал на слежку внимания. Однажды, уже после октябрьских 1993 года событий, сразу росле денонсации Госдумой Беловежского сговора, я возвращался домой после очередного Всеармейского совещания офицеров, которое пытался возродить генерал Ачалов. Во дворе моего дома вижу две «иномарки» битком набитые мужиками в камуфляжной форме. «Видишь, - говорю, смеясь, сопровождающему меня Василию Васильевичу, - начальник приехал к любовнице, а личная охрана его стережет!» Присмотрелся, а у «охраны» - в руках автоматы Калашникова. Они тоже узнали и сразу все выскочили из машины. Немая сцена: я смотрю на них, они на меня. Сосед вышел из подъезда и сразу сообразил, что к чему: «Виктор Иванович, да уходи ты от греха подальше»! Я развернулся и пошел прочь от дома, в сторону леса за станцией «Солнечная». Конечно же, «охрана» приезжала ко мне на дом, но приказа «брать» еще не поступило, а инициативу ребята на себя брать не желали...

Я искренне верю, что 20 сентября 1993 года мой друг Виктор Р. пришел ко мне на квартиру, предупредить об опасности по своей собственной инициативе, а не по приказу лиц, заинтересованных в том, чтобы меня в те дни в Москве не было. «Спасибо, комиссар, - что предупредил, - говорю другу, - но давай вместе послушаем, что скажет Ельцин, а затем примем решение». Набычившийся, свирепый после очередного похмелья Ельцин озвучил «страшилку» демократов о том, что Верховный Совет России препятствует укреплению молодой демократии, что во имя спасения демократии, парламент распускается, конституция отменяется, в России вводится особый режим управления страной – ОПУС. Должен сказать, что «Трудовая Россия» предвидела подобное развитие событий. В июне 1993 года по инициативе докторов наук А.А.Сергеева и Б.С.Хорева мы провели в Москве антифашистский конгресс, который пришел к выводу о неизбежности фашизации режима Ельцина и попрания им конституционных гарантий в стране. Классовый, строго научный подход в оценке политической ситуации в стране позволил «Трудовой России» спрогнозировать события с точностью до одного дня! В резолюции антифашистского конгресса, состоявшегося в июне, прямо говорилось о том, что в результате бандитской приватизации, то есть неслыханного грабежа общенародной собственности, противостояние классов обострится в конце сентября, а откровенно фашистскую вылазку со стороны режима следовало ожидать 3 октября. На этот день еще в июне «Трудовая Россия» объявила сбор Всенародного вече на Октябрьской площади. Случай – в научной социологии беспрецедентный!

Выслушав телевизионное обращение Ельцина к «дорогим россиянам», я согласился с тем, что ночевать в квартире будет небезопасно, но прежде чем выехать из Москвы, надо было посмотреть, как отреагировал народ на выступление российского фюрера. «Давай проедем мимо Белого Дома, посмотрим, что там делается. А там видно будет, как быть дальше»,- предложил я другу студенческих лет. На том и порешили. К 19.00, когда мы подъехали к «белому дому», там, у подъездов со стороны Горбатого моста уже шел стихийный митинг тысяч и тысяч людей. На откровенно фашистскую вылазку диктатора народ ответил восстанием. «Мое место здесь».- сказал я другу. – «Здесь будут стрелять»,- отозвался он будничным ровным голосом. Мы пожали друг другу руки, и после этого я уж не встречал его более.

Как всякое стихийное народное восстание, Октябрьское 1993 года собрало у стен Верховного Совета разные политические силы. Во-первых, сам Верховный Совет во главе с Вице-президентом Александром Руцким и председателем Верховного Совета России Русланом Хасбулатовым представлял ту часть национальной буржуазии, которая оказалась отодвинутой от дележа – расхищения общенародной собственности более наглой, более подготовленной к условиям капитализма криминальной, компрадорской буржуазией, ориентированной на США и Израиль. Во-вторых, многочисленные патриотические организации – казаки, православные патриоты, Русское национальное единство – представляли вчерашних рабочих, служащих, которые после слома общественно-политической системы в условиях безработицы и массовых невыплат заработной платы, вынуждены были заняться мелким бизнесом, уличной торговлей, то есть пока не оформившуюся окончательно мелкую буржуазию. Очень серьезную силу, выступившую на стороне Верховного Совета представляли военные, как организованные – Союз офицеров, Всеармейское собрание офицеров, - так и индивидуально, по своей воле пришедшие защищать Верховный Совет офицеры и генералы, проходившие на тот момент службу в Москве. Офицеров у «белого дома» объединяло стремление восстановить единые Вооруженные Силы и, следовательно, - единую державу Союз Советских Социалистических республик. По своей идеологии офицеры и генералы, участвовавшие в народном восстании, были ближе всего «Трудовой России», которая выступила за быстрое развитие народного восстания до вооруженного, свержение диктатуры Ельцина и восстановление власти самих трудящихся в форме Советов. КПРФ к тому времени просуществовала всего год, проявляла естественную политическую осторожность и ориентировалась на фракцию коммунистов в Верховном Совете. Уместно напомнить, что координатором фракции коммунистов был тогда Иван Рыбкин, в последующем перешедший на сторону Ельцина и получивший от диктатора пост Председателя Совета безопасности России.

Расклад политических сил в те дни можно было определить по тому, где, в каком месте ночуют эти самые политические силы. Руцкой и Хасбулатов имели свои просторные кабинеты, с секретным ходом в комнаты для полноценного отдыха. У депутатов Верховного Совета также были свои кабинеты, в которые по ночам набивались спать их помощники и случайные прихлебатели. В коридорах верхних этажей, на сдвинутых креслах, на ковровых дорожках спала политическая публика, которая всегда вертится рядом с теми, кому может перепасть власть. Рядом с Верховным Советом, под крышей в спортивном зале ночевали баркашовцы из РНЕ. Руцкой, назначенный Верховным Советов исполняющим обязанности президента России, симпатизировал баркашовцам. И должен сказать, они выгодно отличались от всей массы защитников Дома Советов, своей камуфляжной формой, дисциплиной строя, и приветствием «Слава России!» с выбрасыванием вперед вытянутой ладони правой руки. Телевизионщики тут же уловили сходство с нацистским приветствием и без конца транслировали на всю страну утренний ритуал баркашовцев, запугивая обывателя «фашистской угрозой». Часть офицеров также ночевала под крышей Верховного Совета, рядом с кабинетом назначенного Министром обороны генерала Ачалова. Богомольные казаки, как мне кажется, по ночам шли спать домой. На баррикадах «казацкой заставы» оставались только самые отчаянные и казаки сотни Виктора Морозова. И наконец, «Трудовая Россия» все ночи проводила на баррикадах под открытым осенним небом. Пределом ночного комфорта были для нас палатки, которые разбили на газоне у Горбатого моста дружинники «Трудовой России» во главе с невозмутимым ни при каких обстоятельствах Андрисом Рейниксом и секретарем ЦК «Трудовой России» по оргвопросам Юрием Худяковым. Невероятно, но факт: наши товарищи, прибывающие на подмогу Верховому Совету из провинции – отряд Парахина из Белгорода, отряд Глаголева и Толчеева из Воронежа и другие – отказывались спать даже в палатках, предпочитая ночные бдения у костров на брусчатке Горбатого моста.

Именно сюда к полуночи подтягивались действующие офицеры и генералы, в том числе из Генерального штаба Вооруженных Сил России. За неимением на ночных баррикадах более видных политиков генералы сердито «доставали» меня: «Почему к нам третий день не может выйти Руцкой?! Почему с действующими офицерами никто не работает?! Если к нам не выйдет сейчас же Руцкой, значит вы здесь спектакль утроили!» Бросаюсь на верхние этажи Дома Советов, искать Руцкого, или на худой конец Ачалова или Макашова. В темных коридорах нашел помощника Ачалова подполковника Черновила (Прошу не путать с украинским националистом!). Привел его к генералам на баррикады. Генералы не захотели с ним разговаривать.

Сам я первые три ночи у Дома Советов вообще не спал. Затем спал урывками у костров, или на полу гардероба подъезда № 7. По ночам здесь не было толчеи, и можно было неплохо выспаться, пристроившись на чьем-то плече, бедре или ботинки. Однажды и я «пригрелся» на груди неизвестной девушки. Заснул почти мгновенно, но через полчаса девчонки начали шептаться, и особенно горячо это делала та, на груди которой я устроился спать: «А ты знаешь, Анпилов убежал спать домой! - Не может быть! Я видела его совсем недавно. - Говорю тебе, убежал! Что я Анпилова не знаю?! Я сама видела, как он уходил». Мне стало смешно и неловко и пришлось вступить в тот ночной разговор: «Слушай, дорогая, если у тебя на груди лежит не Анпилов, значит, меня зовут Ельцин Борис Николаевич!» Вокруг дружно захихикали, а девушка напряглась и смолкла. Слышно было как тревожно забилось в груди ее сердце. Пришлось подняться с «теплого места» и уйти к кострам на баррикады....

«Нельзя играть в восстание!» Памятуя ленинский наказ, «Трудовая Россия» с первого до последнего дня противостояния у Дома Советов требовала от Руцкого и Хасбулатова раздать народу оружие. А стволов в оружейных комнатах осажденного Верховного Совета было немало. В первую же ночь восстания вместе с генералом Макашовым мне удалось убедить Руцкого выдать хотя бы десяток автоматов офицерам, пришедшим защищать Белый дом. В августе 1991 года ельцинисты практически бесконтрольно выдавали оружие, всякому кто выдавал себя за «демократа». Сохранилась фотография, на которой известный музыкант Растропович заснят в роли «стража русской демократии»: схватил в руки автомат Калашникова и заснул с ним в обнимку. Вице-президент Руцкой прекрасно знал историю с выдачей оружия «демократам» в августе 91- го, но в сентябре 93-го долго сопротивлялся и не хотел открывать оружейные комнаты Верховного Совета. Но в конце концов он согласился на это, и человек 15 из многих тысяч которые пришли в первую же ночь к Дому Советов получили оружие под расписку. Открыли оружейные комнаты, где оружие хранилось в заводских ящиках и заводской смазке. Вот откуда знаменитая фраза Руцкого при аресте руководителей восстания 4 октября: «Вот мой автомат. Он в заводской смазке. Я из него ни одного выстрела не сделал!». Гораздо позже, на Учредительном съезде НПСР, «Трудовая Россия» не вошла в эту организацию, и мне пришлось объяснить с трибуны съезда нашу позицию: без несущей конструкции широкого народного фронта сопротивления, без единства коммунистов всякие союзы рано или поздно превратятся в рассадники предательства. Тогда Руцкой, сидящий в президиуме рядом с Геннадием Зюгановым, ткнул пальцем в мою сторону: «Вот видите! Пойдете за ним, опять будет кровь!» Я вынужден был задержаться на трибуне: «Генерал! Любой рядовой знает, что перед боем оружие протирают от смазки, а вы игрались с ним, как мальчишка. А потому кровь народа на вашей совести!».

Но вернемся в оружейные комнаты Верховного Совета. Пока разбирали автоматы и вскрывали банки с патронами, успеваю отметить, что там же хранились и армейские гранатометы, причем в немалом количестве. При желании, можно было организовать оборону Дома Советов по всем требованиям военной науки.

Первые дни обороны Дома Советов можно назвать вялотекущими. Днем, особенно после рабочего дня, сюда стекались огромные толпы людей. С балкона над 7-м подъездом практически беспрерывно шел митинг, оглашались телеграммы поддержки Верховного Совета с мест, выступали депутаты, политики отталкивали друг друга локтями от микрофона, стараясь выступить первым... В первые дни московская милиция старалась поддерживать нейтралитет. На подступах к «белому дому» уже были установлены милицейские кордоны, но и депутаты, и сторонники Верховного Совета проходили к «белому дому» со скандалом, но без особых проблем. Пошла пропагандистская война, в которой бесспорное преимущество было на стороне Ельцина. Истеричный визг актрисы Ахиджаковой: «Да что это за конституция такая?! Раздавить надо эту гадину!»- в те дни был характерен для информационных программ российского телевидения и радио. Кроме того, «демократы» подогнали к гостинице «Мир» боевую машину пехоты, раскрашенную в желтоватый маскировочный цвет, с мощной звуковой установкой на броне и начали пропагандистскую войну непосредственно против защитников Дома Советов, стоявших на баррикадах. Народ тут же окрестил установку «Желтым Геббельсом». Усиленный до тысячи ватт лай «Желтого Геббельса» без конца повторял одно и тоже: депутатам, которые сложат с себя полномочия, гарантируется сохранение всех привилегий, пособие в размере трехмесячного оклада и немедленное трудоустройство. Голова от избытка мощности раскалывалась. Пришлось покинуть баррикады, одному идти на переговоры к «Желтому Геббельсу» и напомнить «демократам», что эта машина стоит на вооружении действующей армии, ее применение равносильно применению обычного оружия. Заодно пришлось и пригрозить: если «радиовойна» не прекратится, «Трудовая Россия» подожжет «Желтого Геббельса» коктейлем Молотова. Получив предупреждение, «Геббельс» замолк, затем, изрыгнув тучи зловонного дыма, взревел двигателями и убрался восвояси в неизвестном направлении.

Что касается информационного обеспечения со стороны Верховного Совета, то, как мне кажется, и Руцкой и Хасбулатов больше надеялись на свои пресс-конференции для отечественных и иностранных журналистов. Огромные издательские возможности типографии Верховного Совета использовались только для распечатки многочисленных резолюций, принимаемых Съездом депутатов Верховного Совета. О массовом издании листовок для москвичей никто не думал, хотя, как мне говорили рабочие типографии, они готовы были выполнить любое задание в любое время суток.«Трудовая Россия»потребовала увеличить тираж листовок, после того, как наши пропагандисты у проходных ЗИЛа, АЗЛК, металлургического завода «Серп и Молот» обнаружили, что московские рабочие судят о конфликте вокруг Верховного Совета только по передачам проельцинского телевидения. На наши призывы объявить забастовку, придти поддержать Верховный Совет рабочие ЗИЛа отвечали руганью: «Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов,- какая разница?! Они дерутся за власть, а нам кровь за них проливать? Пошли они все...»

А Ельцин по ночам подтягивал к Дому Советов полки дивизии имени Дзержинского. Пока на разведку. И тут «Трудовая Россия» имевшая огромный опыт устной пропаганды при непосредственном контакте с потенциальным противником, «отрывалась по полному». Уже через час-два общения с нашим активом солдаты готовы были перейти на сторону «трудового народа» и их срочно увозили назад в казармы. На следующую ночь у баррикад появлялись другие.

Наиболее сильный удар в первые дни противостояния Ельцин получил оттуда, откуда меньше всего ждал. Сессия депутатов Московского Совета под председательством Николая Гончара большинством голосов осудила антиконституционные действия Ельцина и признала полномочия исполняющего обязанности президента России Александра Руцкого. После такого решения надо было занимать здания Моссовета на улице Горького и организовывать его вооруженную охрану, чтобы депутаты могли продолжить свою работу и обеспечить общественный порядок в городе. Однако сам Руцкой никак не среагировал на выгодную для него ситуацию. Сессия Моссовета «зависла» в ожидании, а по обострению ситуацию в Моссовет заявилась с оружием в руках банда «демократов» во главе с Гайдаром и Шойгу. Теперь они взяли на себя «охрану» Моссовета, в смысле недопущения депутатов к работе на сессии московского парламента. Так что последнее решение сессии депутатов Моссовета было преступно проигнорировано Руцким и Хасбулатовым.

Замечу попутно, что на последней сессии Моссовета меня, да и всех депутатов, рассмешил прокурор города Геннадий Пономарев. Когда депутаты попросили Пономарева доложить сессии о правовой ситуации в Москве, он заявил, что для доклада ему хватит одной минуты, вышел на трибуну и потребовал лишить меня депутатской неприкосновенности и арестовать в зале заседаний сессии Моссовета. Пономарев уложился в 30 секунд, но согласия сессии на мой арест тупица в генеральских погонах прокурора не получил.

Резкое обострение ситуации, ужесточение блокады Дома Советов, запрещенная международной конвенцией спираль колючей проволоки Бруно, массовые избиения людей, идущих к Дому Советов, отключение энергоснабжения «белого дома»,- все это началось после неудавшейся попытки группы Станислава Терехова захватить Объединенный командный пункт армий СНГ на Ленинградском проспекте.

Акция Терехова – один из самых сложных и до сих пор до конца не выясненных эпизодов Московского восстания. В результате случайно вспыхнувшей перестрелки на Ленинградском проспекте от шальной пули погибла пожилая женщина, был убит милиционер, в бою погиб один из самых преданных «Трудовой России» бойцов Вильнюсского ОМОНа Сергей.

В военном отношении штаб на Ленинградском проспекте не представлял собой ничего значительного, По этой причине объект на Ленинградском проспекте охранялся небольшим подразделением солдат срочной службы. Связь с войсками осуществлялась совсем из другого засекреченного места в Подмосковье. Даже если бы Терехову сопутствовала удача, на связь с войсками он бы не вышел.

Часа за три до попытки захвата командного пункта армий СНГ Станислав подошел ко мне в сопровождении начальника штаба Союза офицеров подполковника Черновила: «Получено задание захватить штаб армий СНГ. Прошу сейчас об этом никому не сообщать. А ровно в 19.00 объявите по громкоговорящей установке, о том , что мы пошли на штурм и просим помощи».

Станислав Терехов в те дни был официально назначен помощником Министра обороны России генерала Ачалова. Не верить ему у меня не было оснований: ни один уважающий себя военный не пойдет на такую операцию без команды своего командира. Но когда ровно в 19.00 я объявил снизу о том, что группа Станислава Терехова пошла на штурм штаба армий СНГ и просит помощи, сверху, от микрофонов установки на балконе Верховного Совета, генерал Титов закричал: «Провокация!». Рядом с Титовым стоял генерал Макашов, также назначенный на те дни первым заместителем Министра обороны России. Макашов смолчал. Сам Станислав, даже в минуты откровенного разговора с ним, всегда избегал ответить прямо на вопрос: кто дал команду на штурм штаба армий СНГ. Знал ли об этой акции генерал Ачалов, назначенный Верховным Советов Министром обороны? Сам генерал никогда публично не осуждал действия подчиненного ему в те дни непосредственно подполковника Терехова, но и не одобрял их. Ачалов и Терехов до сих пор поддерживают нормальные товарищеские отношения. И именно это дает мне основания предположить, что и генерал Ачалов, и его первый заместитель генерал Макашов знали заранее о намерениях Станислава Терехова. Лично я, по прошествии многих лет, считаю те действия ошибочными, неправильными, но провокационными – никогда.

Буквально через несколько минут, когда основная масса сторонников «Трудовой России» бросилась на помощь Терехову, меня скрутили и готовы были четвертовать на месте за клевету на своего командира офицеры Терехова. С трудом уговорил их подняться вместе к генералу Ачалову, чтобы выяснить, по чьей инициативе действовал их командир. Навстречу нам из лифта вышел подполковник Черновил, и на мой вопрос: «Кто просил объявить о начале штурма штаба СНГ?» - он, потупив глаза, честно ответил: «Терехов!» Офицеры, заломившие мне руки за спину, опешили и отпрянули от меня...

На следующий день, выступая с балкона Верховного Совета, я расценил действия Станислава Терехова как жест отчаяния, стремление перевести народное восстание от обороны к нападению. Оборона – смерть любого восстания. И даже после трагической неудачи Терехова надо быбло искать путь к жизни, переходить от обороны к наступлению. Я призвал Руцкого и всех депутатов Верховного Совета, не медля сформировать и вооружить полк охраны исполняющего обязанности президента России, как это позволяла нам сделать конституция страны. В сопровождении народа, под охраной президентского полка Руцкому, Хасбулатову, вместе со всем парламентом надо было идти к Генеральному штабу, КГБ, Министерству внутренних дел, проводить назначенных ВЕрховным Советом силовых министров на работу. Тем более, что и в Миноброны, и в здании КГБ СССР ждали появления и личных приказов Руцкого. Сидеть в осажденном «белом доме», сложа руки, не имело далее никакого смысла. «На работу!»- закончил я выступление обращаясь к силовым министрам, и площадь у Дома Советов поддержала меня, еще долго скандируя: «На ра-бо-ту! На ра-бо-ту!»

Увы, после обострения ситуации и ужесточения блокады Дома Советов Руцкой предпочел наступлению переговоры с Ельциным при посредничестве Русской православной церкви в Свято-Даниловом монастыре.

Утром 29 сентября сторонники «Трудовой России» выстроились в три шеренги по всему фронтону здания Верховного Совета, обращенному к Горбатому мосту. И я, считая, что кровавая развязка неминуема, от имени товарищей, вставших на баррикады, пошел искать Руцкого с требованием – выдать народу оружие. Руцкой избегал меня. и «Трудовая Россия» осталась на баррикадах с кольями в руках.

Хасбулатов вел себя не лучшим образом. Предвидя кровавый финал, он попытался купить москвичей резолюцией Верховного Совета о раздаче земли в Подмосковье всем желающим. «Руслан Имранович, - заметил я Хасбулатову,- люди, поднявшиеся на защиту Верховного Совета, готовы и будут умирать за идею, а вы их хотите купить за шесть соток земли. Предателям Ельцин даст больше!» «Да?! – отрешенно спросил бледный от волнений и недосыпания спикер парламента России,- Вы так считаете? Ну тогда мы не будем обнародовать этот документ».

На подходах к Дому Советов, у выходов из станций метро «Баррикадная» и «Площадь восстания» милиция начала избивать сторонников Верховного Совета: утром. днем и вечером. Причем, то была уже не московская милиция, а подразделения ОМОНа, срочно переброшенные в Москву из других регионов страны. Вечером 30 сентября, когда над головами людей, собиравшихся у высотного здания на площади Восстания, засвистели полицейские дубинки, «Трудовая Россия» блокировала движение транспорта в районе площади Восстания по Садовому кольцу. Баррикада возникла стремительно из ничего. . Александр Рыбаков, машинист электровоза депо Москва Сортировочная, вместе с товарищами притащил из окрестных дворов подвесные площадки для ремонта фасадов домов. Он же быстро договорился с водителями троллейбусов, и те поставили машины поперек движения. Другие обнаружили во дворах компрессор на колесах, прикатили его в центр улицы, сообща раскачали и повалили на бок, намертво перекрыв центральную часть улицы. Сотни людей, подобно муравьям, работали молча и сосредоточенно. Через десять минут самая крупная баррикада тех дней была готова. К этому моменту подоспел депутат Илья Константинов: «Виктор, давай такую же построим на Калининском, поближе к Кремлю!» Бежим с группой молодежи к Калининскому проспекту, где нам в тыл пристраивается ОМОН, начинает бить нас в спину и рассеивает по одному. Осмысливая уроки Московского восстания, мне кажется, не надо нам было уходить с баррикады на площади Восстания. Баррикада – могучий символ. Чем дольше она продержится, тем больше шанцев, что к восстанию присоединятся другие силы, Поэтому на Садовом кольце, рядом с первой баррикадой надо было строить, в пределах одного жилого дома, вторую. В таком случае, у восставших нет тыла: и впереди и сзади – баррикады. А с флангов их надежно прикроют стены жилого дома.

1 октября я с группой товарищей весь день агитировал у проходных заводов пролетарского района, призывал рабочих выйти на Вече 3 октября. 2 октября рано утром забежал домой, чтобы принять поздравления жены и детей с днем рождения и успеть вернуться к 10 утра на Смоленскую площадь, где намечался митинг ФНС. Приехал туда в половине десятого, а площадь перед высотным зданием МИД оцеплена милицией, движение по Садовому кольцу перекрыто плотными рядами ОМОНа в странной камуфляжной форме: черные пятна на светло-голубом фоне. Народный язык тут же подобрал к ним точное словцо: «крапатые».Оказалось, это был ОМОН переброшенный в Москву из родного города Ельцина - Свердловска. От «крапатых» несло чесноком и уральской самогонкой, действовали они нахраписто и нагло. На митинг ФНС, через дорогу от МИДа, пропускали только с Андреевскими флагами, «красных» же оттеснили от «патриотов» и прижали к самой стене высотного здания. И пока наши – Борис Хорев, Владимир Гусев, Игорь Маляров – митинговали через мегафон, присматриваюсь, куда отводить людей если «крапатые» атакуют «Трудовую Россию» по фронту. На тот день московские власти, имитируя спокойствие и праздничное настроение москвичей в мятежном городе, наметили «празднование» 800-летия Арбата. Вдоль знаменитого пешеходного бульвара срочно выстроили сцены, поставили фанерные лавки. разукрашенные «под Ваньку без головы». А самую большую сцену, как раз на углу МИДа, там, где Арбат выходит на Смоленскую площадь, достроить не успели. У сцены валялись арматура, железные уголки, другие крепежные детали: готовое оружие для самообороны. Между недостроенной сценой и углом здания МИД остался проход шириной метра в полтора. И когда «крапатые» побежали с дубинками наперевес на «Трудовую Россию», явно надеясь «размазать» нас по стене высотного здания, по этому узкому проходу удалось увести людей из-под удара, а затем метанием гаек, болтов отсечь разъяренный ОМОН от людей. В ход пошли даже бытулки с Кока-Колой, котоыр мы с игорем Маляровым « национализировали» у лавочника, разодетого на потеху публике под американского ковбоя. Наши тут же овладели недостроенной сценой и подняли над ней Красный флаг, как над баррикадой. «Крапатые» предприняли вторую попытку прорваться в наш тыл с Арбата, теперь уже и со стороны гастронома «Смоленский, и это им удалось. В наших рядах было два безногих инвалида: один ветеран войны, другой помоложе. К сожалению, вспомнить имена героев теперь уже невозможно. Один из «крапатых» настиг инвалида помоложе и страшным ударом дубинки по голове свалил его с костылей. На красноватый асфальт Арбата полилась алая кровь человека... «Мужики! Бей их арматурой!» - закричал высокий, статный Валерий Сергеев, бывший подполковник пограничных войск, и взял в руки полутораметровый «уголок». Вслед за советским пограничником арматуру быстро разобрали не только мужчины, но и женщины, И даже одноногий ветеран на протезе поднял с асфальта арматурину. Московская милиция ( и это хорошо видно на фотографиях) не вмешивалась, и теперь бой с «крапатыми» пошел на равных. ОМОНовцы из Свердловска, только что безжалостно избивавшие женщин, стариков, инвалидов теперь умылись и собственной кровью.

На помощь «крапатым» в обход по левому флангу со стороны станции метро «Смоленская» бросился батальон внутренних войск. А здесь, у выхода из метро собралась огромная толпа молодежи, желающей примкнуть к восставшему народу. Редкое оцепление московской милиции сдерживало молодежь. Но когда молодежь увидела бегущих на нее солдат с дубинками, молодая, упругая пружина распрямилась и сама пошла в контратаку. Это уже походило на интифаду героического народа Палестины. Кулаками, камнями молодые смяли хорошо экипированного противника, обратили его в бегство и освободили всю проезжую часть Садового кольца от проспекта Калинина до Смоленской площади включительно. На самой Смоленской пощади в мгновение ока возникли баррикады, перед которыми запылали автопокрышки... Отступились «крапатые» и от баррикады «Трудовой России» на Арбате. На сцене, недостроенной фанфаронами у власти, начался митинг восставшего народа. «Крапатые», оттесненные к правому углу здания МИД, внимательно слушали выступления советских людей: русских, грузин, украинцев, белорусов, - клеймивших позором «свердловского борова», предавшего народы СССР и развязавшего кровавое побоище на улицах Москвы... И все таки, что за чудо наш народ! Пока шел митинг, наши женщины стали подходить к шеренгам «крапатых» и предлагать им хлеб и воду. А ведь только что те же самые ОМОНовцы избивали тех женщин в кровь!...

Баррикады на Смоленской площади продержались до глубокой ночи. Отсюда до осажденного Дома Советов было не более 15 минут пешего хода. До Моссовета – еще ближе, и восставшие без труда могли занять этот главный стратегический пункт города, чтобы обеспечить продолжение работы сессии депутатов Моссовета, презревшего диктатора и оставшегося на стороне Закона. Однако Руцкой, уповая на посредничество Патриарха Русской православной церкви, опять проигнорировал выгодное для него развитие ситуации. Вечером 2 октября, уже после того, как кровь в Москве проливалась неоднократно, Патриарх заявит: «Первый, кто прольет кровь в Москве, будет предан анафеме».

Ночь я провел в штабе «Трудовой России», который действовал все дни восстания в небольшом помещении, предоставленном нам депутатами Октябрьского районного Совета Москвы. Рано утром 3 октября вместе с товарищами решили «просочиться» в блокадный Дом Советов, чтобы согласовать с руководством Верховного Совета наши действия во время Всенародного Вече, объявленного «Трудовой Россией» на этот день еще в июне. Соблюдая все меры предосторожности, подходили к «белому дому» переулками Красной Пресни со стороны станции метро «Улица 1905 года». Все подходы к блокадному кольцу были забиты войсками. милицией, ОМОНом. Один из старших офицеров милиции, знавший меня еще по обороне Музея Ленина в сентябре 1991 года, увидев меня, счел нужным предупредить: «К набережной не ходи, Виктор Иванович! Там свердловский ОМОН, а они на тебя зло обижены за вчерашнее». Принимаем решение идти как раз к набережной и не ошиблись: из-под тентов грузовых машин, в которых сидели «крапатые» доносился характерный звон граненых стаканов и им было не до бдительности. Беспрепятственно подошли к Дому Советов, но тут меня опознал полковник московской милиции. В черных очках, жующий жевательную резинку на манер американского полицейского, он приказал задержать меня и тотчас связался по рации со своим начальством: «Задержан депутат Анпилов. Как поняли? Прием!... Есть, доставить в штаб!» Под конвоем трех офицеров меня повели вверх, в сторону посольства США. Но у ближайшего переулка старший по званию, темноволосый майор милиции остановился: «Виктор Иванович! Ты уходи дворами, Мы тебя не видели!» «Спасибо. Как вас зовут?» Майор промолчал. «Вы - с Кавказа?» «Я из Азербайджана!» - был ответ...

К 11 часам утра на Октябрьской площади - толпы восставшего народа. Вокруг памятника Ленина – оцепление солдат внутренних войск. За ними – ОМОН. Люди хотят пройти поближе к памятнику, но их не пускают. То тут, то там вспыхивает перебранка. И вдруг словно стон вырвался из сотен сердец: неожиданным ударом омоновской дубинки повержен на мостовую человек. И опять (наваждение какое-то!) удар принял на себя инвалид без ноги. Толпа расступилась вокруг лежащего без создания человека. «Убили! Убили!» - раздались гневные голоса. Машина «скорой помощи» была на месте первого кровопролития того дня уже через три минуты. Московские медики в те дни работали на пределе человеческих возможностей и делали все, чтобы спасти раненых восставшего народа.

Раненого инвалида увезли, а кольцо ОМОНа начинает сжимать народ на Октябрьской площади. Надо как –то раздробить силы противника. Передаю через своих записку Владимиру Гусеву: «Уезжаю на Площадь Ильича. Передай по цепочке нашим: будем строить баррикады у завода». Мой расчет был прост: завтра, 4 октября – понедельник, и если наша баррикада на Площади Ильича продержится до начала рабочего дня, то мы не только отвлечем ОМОН, но и расширим географию народного восстания до металлургического завода «Серп и Молот», где наверняка получим поддержку рабочих.

Примерно через час на Площади Ильича собралось около сотни сторонников «Трудовой России». В основном - пожилые женщины. Молодых было мало. Пока искали строительный материал для баррикады, подкатили около 20 автобусов с ОМОНом. На площадь высыпало не менее тысячи человек в полном боевом снаряжении. Такой махине не составило трудов щитами выдавить нас с площади на железнодорожную платформу «Серп и Молот».

На электричке едем в центр города. И когда возвращаемся на Октябрьскую площадь, узнаем, что отсюда к осажденному Дому Советов ужа ушла многотысячная колонна. В районе Крымского моста поток восставших попытались остановить оставшиеся без ОМОНа кордоны внутренних войск МВД России. Но эти, не выдержав и десятиминутной стычки с восставшими, бросились бежать. Водометы, которыми пытались остановить лавину людей на Смоленской площади, забросали булыжниками. Ничто не могло удержать людей, стремящихся снять ненавистную блокаду с осажденного Дома Советов...

Официально начало Всенародного Вече на Октябрьской площади было намечено на 17 часов, но из района блокадного Дома советов доносилась приглушенная стрельба, и люди требовали идти на помощь осажденным, не дожидаясь назначенного часа. Вторая колонна восставших (не менее 50 тысяч человек), скандируя «Конституция! Ельцина – на нары! Руцкой – президент! Советский Союз! Ленин! Родина! Социализм!», двинулась к Дому Советов. Шли скорым шагом. На верхней эстакаде транспортной развязки Садового кольца и Кутузовского проспекта увидели военные грузовики под Красными флагами. Еще не понимая, что произошло, колонна закричала «УРА!!!» Грузовики, автобусы под Андреевскими и Красными флагами ждали нас и под мостом на Садовом Кольце. «Блокада прорвана, - кричали нам с грузовиков.- Мэрия взята! Вперед, на Останкино!» Даже если бы я скончался в этот момент от радости, опьяненный радостью первой победы народ не заметил бы этого. Не спрашивая позволения, десятки дружеских рук подняли меня и я, песчинка народного восстания, полетел в кузов грузовика. Упал на колени Ильи Константинова. «Витя! – кричал Илья, пытаясь обнять меня в давке кузова переполненного людьми. - Мы им вмазали! Ты бы видел, как они бежали! Ельцину – конец! Едем брать Останкино. Колонну ведет Макашов!» По дороге в Останкино нас обгоняют другие грузовики и автобусы с защитниками Дома Советов: наш слишком перегружен. Даже сверху, на тенте сидят люди. Постовые ГАИ отдают нам честь и указывают жезлом в Останкино: «моя милиция меня бережет»! Полная эйфория... Только раз сердце наполнилось недобрым предчувствием. На проспекте Мира мы обогнали остановившуюся армейскую колонну бронетехники. Солдаты и офицеры доброжелательно приветствовали нас. Но почему генерал Макашов не приказал остановиться, чтобы присоединить колонну бронетехники к нам?! Да, внешне солдаты и офицеры были настроены к нам дружелюбно, но народное восстание после штурма и взятия мэрии переросло в вооруженное. 3 октября в Москве уже шли боевые действия. и в этих условиях оставлять у себя в тылу целую колонну бронетехники было непростительной беспечностью.

Но вот и телецентр в Останкино. Империя лжи, многодневную осаду которой «Трудовая Россия» вела в июне 1992 года. О «штурме телецентра» 3 октября 1993 года написано море статей, мемуаров и немало книг. Открытые враги, вопреки фактам, обычно приписывают мне авторство призыва к штурму. Друзья - Александр Проханов, Надежда Гарифуллина – не в силах объяснить причины поражения восстания. также грешат против истины, фальсифицируют последовательность развития событий, приписывают мне какую-то зловещую роль вождя, для которого свои амбиции превыше всего. В связи с этим, хочу заявить следующее: народное восстание в Москве в октябре 93-го года потерпело поражение по той причине, что руководство восстанием в лице Руцкого, Хасбулатова и всего Верховного Совета России с самого начала исключали вооруженное развитие конфликта и не готовились должным образом к вооруженному противостоянию. Отсюда нерешительность Руцкого – раздавать или не раздавать оружие народу, - его слепая вера в миротворческую миссию Патриарха РПЦ. Отсюда досадные оплошности Макашова, оставившего колонну бронетехники в собственном тылу и приказавшего таранить вход в ОТРК грузовиком, размеры которого были в два раза больше необходимого. Отсюда – неясность задачи, поставленной перед участниками штурма: если телецентр в Останкино надо было взять для того, чтобы обеспечить исполняющему обязанности президента России .Руцкому выступление в прямом эфире телевидения, то тогда первым в Останкино должен был приехать сам Руцкой, а он выжидал, когда каштаны из огня вытащат для него другие.

В отличие от Хасбулатова и Руцкого, Ельцин готовился к вооруженному насилию над собственным народом и не скрывал этого: в августе-сентябре демонстративно посетил дивизии Кантемировскую и имени Дзержинского под Москвой, провел инспекцию новейших образцов стрелкового оружия, повысил в должностях и звании преданных ему лично генералов. Не исключено, что сдача мэрии могла быть и военной хитростью ельцинских генералов, рассчитанной на дальнейшие непродуманные действия Руцкого.

Первым в 17-й подъезд основного «стеклянного» здания телецентра вошел генерал Макашов и несколько человек из его охраны. Я зашел в этот же подъезд с мегафоном практически одновременно, сразу же вслед за Макашовым. Охранники, в том числе мой телохранитель Захаров, шли сзади нас. Вторая, внутренняя стеклянная дверь подъезда была наспех забаррикадирована письменными столами, и за ней можно было хорошо видеть вооруженных автоматами Калашникова и снайперскими винтовками спецназовцев в черных масках. «Это «Витязи»,- определил Макашов и, обращаясь ко мне, поставил задачу: «Разагитируй спецназ. Говори, что мы пришли не стрелять, а требовать выступления законного главы государства по телевидению. Без моей команды никаких самостоятельных действий не предпринимать». Макашов с охранниками вышел, а в пространство между первой и второй дверью к нам на подмогу вошли Юрий Цховребашвили и Наталья Белокопытова. Вчетвером под прицелами «калашей» и снайперских винтовок мы начали «разагитацию» спецназа «Витязь» теперь уже на расстоянии 20 метров. Я говорил, не прерываясь, минут 30-40. О чем не помню: о Родине, об отцах, которые проливали кровь в боях за ее свободу и независимость, о матерях, которые ждут нас в отцовском доме после тяжелых, хороших дел во имя народа, о том, что ни один президент, а тем более его вонючее кресло не стоит того, чтобы ради них проливать кровь своего народа... Наверное, то было не самое худшее мое выступление. Минут через десять непрерывной говорильни с моей стороны «витязи» опустили стволы, на двадцатой минуте присели на стулья, на тридцатой – сняли с лиц черные маски и смотрели на меня удивленно синими русскими глазами, как будто я был пришельцем с другой планеты. За стеклянной дверью забегали люди, которые стали кричать нам, что сейчас вниз спустится Брагин. Бывший первый секретарь Смоленского обкома КПСС Брагин, переметнулся на сторону Ельцина в августе 91-го и занял пост председателя Российской телерадиокампании сразу после Егора Яковлева, слетевшего с этого поста вскоре после «осады империи лжи» в июне 92-го. Брагин появился внизу, прокричал в нашу сторону, что он не уполномочен решать вопрос о предоставлении прямого эфира для выступления Руцкого, и тут же испарился, словно его и не было. Я послал Юру Цховребашвили передать эти слова генералу Макашову. Обратно Юра не вернулся. Агитировать и дальше «витязей» было бессмысленно. Вышел из подъезда и начал обращаться к молодым солдатам внутренних войск МВД, стоявшим в оцеплении по периметру телецентра. Минут через десять оцепление вокруг телецентра сняли, солдат увели. А к телецентру продолжали прибывать автобусы с восставшими. На ступеньках подъезда № 17 начался митинг. Здесь же присутствовали иностранные журналисты многочисленных телевизионных кампаний, упрашивавшие дать для них прогноз событий: Венгрия, Германия, Бразилия... После многочисленных интервью меня замучила жажда. У 17-го подъезда стояла автомобильная цистерна с надписью «Вода». Я залез на цистерну, зачерпнуть воды через верхний люк, и увидел, как к телецентру медленно приближается уставшая колонна «Трудовой России», преодолевшая пешком 20-километровый путь от Октябрьской площади до телебашни в Останкино. Не успел зачерпнуть воды, как справа у центрального подъезда здания ОТРК раздался хлопок гранатомета и началась беспорядочная стрельба. Освещение обоих зданий телецентра было выключено, а улица, напротив, была ярко освещена уличными фонарями, и людей было видно как на ладони. Люди бросились на землю, кто-то побежал, а кто-то уже упал, сраженный пулей... Трассирующие били с верхних этажей того и другого здания. Люди на улице Королева оказались под прицельным перекрестным огнем. Ветераны, подходившие к телецентру пешком из центра города, отпрянули назад. Кто помоложе успел добежать до Дубовой рощи и укрыться в ней. Мы с Захаровым бросились к зданию ОТРК, откуда стрельба велась наиболее интенсивно. Добежав до угла здания, попытались докричаться до стрелявших через мегафон. Напрасный труд! Стрельба, стоны раненых, крики о помощи заглушали наш мегафон. Отступили в Дубовую рощу. И тут со стороны телебашни на улицу Кородлева выкатил первый бронетраспортер, вполне возможно, из числа тех, что остались у нас в тылу на проспекте Мира. Боевая машина, не останавливаясь, развернула башенные пулеметы направо и полоснула трассирующим пулеметным огнем по окнах верхних этажей телецентра. «Наши! Ура!!!»- закричали голоса в Дубовой роще. БТР, проносившейся мимо, полоснул злой, бесприцельной очередью на голоса, успел обстрелять верхние этажи другого здания, и врезался на скорости в угол здания, как раз в том месте. откуда мы только что пытались вести пропаганду через мегафон. «Пьяные гады!» - догадались голоса в Дубовой роще. А еще через пару минут здесь обнаружили труп человека, разорванный шальным снарядом крупнокалиберного пулемета...

Хаотичная стрельба по живым мишеням с верхних этажей телецентра затихла, чтобы через несколько дней возобновиться редкими одиночными выстрелами: снайперы добивали раненых.

«Как же это? Что делать? Что делать?» - без конца, не без раздражения, спрашивали укрывшиеся в Дубовой роще люди. Я и сам не понимал, как же такое могло случиться: Макашов не говорил мне ни слова о намерении штурмовать телецентр, связи с ним не было, и я был в полном неведении, где генерал и что с ним. Ярость людей нарастала:

-Ты видишь, куда ты нас привел? А где оружие? Где оружие, я тебя спрашиваю?!»

- Оружия у меня нет, - отвечаю, – и я пришел сюда вместе с тобой по собственной воле.

- Тогда говори, что делать?

- Возьми бутылку с бензином и подожги их!

- А где взять бензин?!

- Я не знаю. Помочись в бутылку, но подожги!

Часть этого диалога воспроизвела на своих страницах «Комсомольская правда», когда я уже сидел за решеткой следственного изолятора в Лефортово. Значит, возможно, сами «комсомольцы» и спровоцировали тот диалог. А бензин нашелся. Его одолжили восставшим московские рокеры, помогавшие вывозить из-под огня раненых на своих мотоциклах.

В первом часу ночи стрельба у телецентра стихла. Наконец передали, что меня желает видеть Макашов. Генерал был предельно краток: «Здесь все кончено, Уводи людей назад, к белому дому!» Я все понял: у телецентра народное восстание в Москве потерпело военное поражение. По цепочке я передал сторонникам «Трудовой России», чтобы они расходились по домам. Возвращаться под новую бойню у Дома Советов, на мой взгляд, не имело смысла.