Статьи из XX века

Два года после конца

1. Я родом из "Империи зла"

Я родился почти тридцать лет назад во вполне цивилизованной стране, которую Рональд Рейган называл "Империей зла". В этой Империи не ходили по улицам танки, не жгли своих городов, не давили танками грудных детей на глазах мамаш. По Ленинграду можно было спокойно пройти в любое время суток, слово "разборка" не было частью обычного лексикона, воры в законе и без закона не входили в состав республиканских правительств. В газетах не печаталась разухабистая чернуха, по телевидению не гнали порнографию, не собирались митинги с призывами давить жидов, а услышать термин "контактные колонии" можно было только в психушке.

Обитателей психушек с их теориями и методами еще не спустили на нас, еще не избрали президентами и депутатами. Первые секретари еще не совершали хадж в Мекку, еще не резали армян в Сумгаите, еще не воевали между собой народы. Еще находились деньги на науку и культуру. По всей стране действовала обязательность среднего образования. На перекрестках десятилетние детишки не мыли окна автомашин, задыхаясь их выхлопом. Короче, все признаки "Империи зла" были налицо.

Мне многое не нравилось в то время. На фоне всеобщего спокойствия действительно возмутительным казалось, что больше сорока человек сидит в тюрьмах за убеждения. Я был убежденным демократом, считал, что нужна представительная власть, ликвидация монополии КПСС, свобода слова, особенно в науке - и тогда все мы быстро прорвемся к светлым далям. Взглядов своих я не скрывал, но никто меня за них не преследовал.

Я никогда не верил в коммунистические идеалы, но никогда не был ни антикоммунистом, ни антисоветчиком. Я вообще скептически отношусь ко всяким "анти". Я не признавал коммунизм как тоталитарную идеологию, но я осознавал, что идеология эта была позитивной по своим целям и направленности. Антикоммунизм сохраняя тоталитарность идеологии, отрицает в ней именно позитивные идеалы. Поэтому он оказывается негативной тоталитарной идеологией, то есть фашизмом по определению.

Для меня всегда было довольно ясно, что надо делать для улучшения ситуации. Я никогда не искал врагов, которые нужны для самоутверждения только бездарям. Я никогда не призывал к насилию и мести, к ненависти. Я не требовал крови детей и внуков за реальные или мифические преступления их отцов. Надеждой того времени было, что удастся сохранить все преимущества завещанной Брежневым стабильности и либеральной цивилизованности, от которой до нормальной демократии оставалась лишь пара шагов. Была надежда эти шаги сделать.

Разбуженный Горбачевым и Яковлевым демон антикоммунизма разрушил наши надежды на великую и цивилизованную Россию, на вхождение СССР в семью цивилизованных народов в качестве равного партнера, на быстрый прорыв к европейскому стандарту жизни. Этот демон вырвался из недр продажно-номенклатурной среды и быстро выгрыз власть у ослабленной либерализмом КПСС.

Август 1991 года был первой победой антикоммунистов и над коммунистами, и над силами демократии. В один день они сумели выхватить у коммунистической верхушки власть, и у нас - наши знамена и веру. Демократические силы надолго оказались как бы за бортом ситуации.

После августа 1991 года единственным прибежищем подлинно демократических сил оказался Верховный Совет России. Среди народных депутатов и сотрудников аппарата немало было, конечно, и антикоммунистов, и ортодоксальных коммунистов, и представителей разного рода идеологических течений. Нашлось там место и для демократических взглядов.

Первый съезд народных депутатов России имел уникальный состав. Это были первые честные и свободные выборы. Обкомы уже ничего не решали, а денежные мешки и органы безопасности не решали еще. Такое бывает только в переходные периоды. Таким был французский революционный Конвент или первый состав американского Конгресса.

Эти люди были идеалистами. Представьте себе, что большинство депутатов Верховного Совета не брали взяток - ушли, с чем пришли. Представить такое, видя поведение нынешнего состава нашей Думы или американского сената, достаточно странно, но нельзя забывать, что те люди пришли на волне высочайшего подъема народного духа.

Конечно, и в том составе были люди типа Починка, Филиппова, Воронина, Юшенкова, Киселева или Рябова. Были не только воры, но и непримиримые параноики. Но не они делали погоду, не они были подлинным лицом Верховного Совета. Большинство депутатов были просто хорошие люди. Не очень разбиравшиеся в политике (даже те, кто вышел из провинциальной номенклатуры), учившиеся многому на ходу, ошибавшиеся, но - честные и действительно верившие в Россию и желавшие ей добра.

Обстановка Белого Дома представляла собой разительный контраст подозрительной тяжести духа пыльных коридоров Старой Площади или звериной склочности обитателей Кремля. Здесь не делили деньги, не ходил левый "нал". Здесь не рвали друг другу горло за дележ взяток. Здесь шли искренние споры о России. О той, в которую верили, о которой мечтали, которую каждый представлял по-разному, но которую никто не мыслил продавать.

Эти люди были лучшим наследием той эпохи, когда еще не шла гражданская война в разорванной и раскровленной стране. Среди них было слишком мало тех, кого вела ненависть, и достаточно много тех, кого вела любовь. Судьба и психоаналитическое образование дали мне дар видеть скрытые мотивы людских поступков. Я первый раз видел сразу столько людей, побудительным мотивом которых было искреннее, глубокое и неосознанное желание делать добро.

Я любил этих людей и продолжаю любить. Я благодарен господу, за то, что он дал мне возможность увидеть то, что бывает только раз за жизнь каждого народа - это высокое собрание, рожденное светом великих надежд в конце пассионарного надлома, накануне ренессанса. Надежд пускай несбыточных, но составляющих квинтэссенцию народного духа. Я видел это близко, и я знаю, за что я должен и могу любить мой народ.

Я помню Белый Дом напоенным этим светом, и поэтому мне тяжело сегодня видеть его новые вывески и новые дверные ручки, подозрительно-ненавидящие взгляды снующих по коридорам чиновников. Они кажутся здесь оккупантами и захватчиками, и ведут себя как оккупанты и временщики. Белый Дом не приемлет их самой своей сущностью. Огонь и кровь октября не осквернили его так, как эта свора, пустить которую сюда было, наверное, большим кощунством, чем сделать конюшню из Версальского дворца.

Эти люди понимали свою обреченность. Это прорывалось в их словах и в их делах. Они старались успеть как можно больше. Чувствуя приближение диктатуры, они старались создать задел как можно большего количества прав и свобод, надеясь предотвратить этим окончательное сползание страны в пропасть вялотекущего мафиозного фашизма. И успели они, в общем-то, немало.

Несомненной заслугой Верховного Совета были поправки к Уголовно-процессуальному кодексу, вводившие суд присяжных. Этот Закон, основа демократизации судопроизводства, освобождения его из-под жесткого контроля исполнительной власти, с трудом пробивался сквозь ставившиеся этой исполнительной властью рогатки. И он был все-таки принят!

Конечно, 4 октября надолго отсрочило реальное применение этого закона. Сегодня его не желают исполнять, его применение ограничивают и даже вводят в порядке "эксперимента". Но как бы то ни было, закон этот есть, дорога к вековой мечте России - справедливому судопроизводству - проложена. И это останется в истории несомненной заслугой последнего Верховного Совета.

В 1993 году Верховный Совет принял еще один фундаментальный Закон, переменивший нашу жизнь - Закон о свободном въезде и выезде. Этот закон покончил с нашей зависимостью от произвола овировских чиновников и их хозяев из КГБ и называющихся теперь мэриями обкомов. Я помню, с каким огромным трудом проходил Закон, как Козырев старался сорвать его выполнение, с каким остервенением вся эта огромная, живущая со взяток за выездные визы махина пыталась не допустить новой свободы. Я помню, как на целых полтора года растянули его введение, сохраняя старый порядок выдачи выездных виз и придумав обмен загранпаспортов.

Но дело было сделано. Сегодня свобода эта также естественна для нас, как воздух. И мы уже успели забыть, что когда-то этого не было. Успели забыть, кто нам эту свободу дал.

Депутаты успели принять и множество поправок к уголовному кодексу, изъяв из него все пережитки страшных сталинских десятилетий. То, что было тогда дальновидно ими сделано, сегодня очень часто служит препятствием наступления на личные свободы, спасет многие судьбы и многие жизни. Сколько добычи сорвалось за эти два года с крючков спецслужб или ускользнуло от звериного госрекета благодаря тому, что многие из этих крючков были тогда отняты.

Не успели многое. Не успели урегулировать вопросы собственности. Противоречия в законодательстве о приватизации сталкивают сегодня слишком многих лбами, очень многим они уже стоили жизни, и еще много самых активных представителей молодого поколения россиян падет жертвой порожденных ими бандитских наездов. Вся эта кровь на совести Чубайса и его подручных. Мы хотели ее предотвратить. Не успели.

Не успели принять и пакет экономических законов, поставленный в план не состоявшейся осенней сессии 1993 года под общим грифом "программа Соколова". Принятие этого пакета законов резко переменило бы экономическую ситуацию. Отказ от давящих гайдаровских налогов, использование неналоговых источников финансирования, увеличение доходов бюджета, удешевление кредита и расширение инвестиций уже к 1995 году дали бы резкий подъем производства и уровня жизни. Не успели.

Не успели потому, что пришло 21 сентября.

Этот день навсегда останется черной датой в русских календарях.

Проправительственные историки и журналисты пытаются представить события конца сентября 1993 года как столкновение между законодательной и исполнительной властью. В действительности юридическая и политическая суть событий была иной.

Президент Б.Н.Ельцин подписал 21 сентября Указ о приостановке действия Конституции. Он давал присягу на этой Конституции и изменил присяге. Конституция предусматривает на этот случай автоматическое прекращение полномочий Президента. Собравшийся в ту же ночь Конституционный Суд подтвердил этот факт, что было юридическим прекращением полномочий Б.Н.Ельцина. Я присутствовал на заседании Верховного Совета, где об этом было сообщено. Верховный Совет принял констатирующее ситуацию постановление. После этого согласно Конституции к исполнению обязанностей президента приступил А.В.Руцкой.

Будучи уже частным лицом Б.Н.Ельцин и его группировка совершили государственный переворот против всех ветвей законной власти. Против законного Верховного Совета, законного президента и Конституционного Суда. Это - юридический факт, который будет признан любым беспристрастным судом. Вскоре после этого были уничтожены все предусмотренные конституцией органы местной власти.

Два года мы живем без законной власти. У нас нет законного президента, нет парламента, нет законного правительства. С юридической точки зрения послеоктябрьский режим не является правопреемником Российской Федерации - России, и поэтому может быть признан только в качестве оккупационного. Даже фиговый листок его "Конституции" не был утвержден даже в рамках им же придуманных правил игры. Избранная по изданному новоявленным диктатором "Положению" Дума так же не имеет никакого отношения к законности. "Конституционный суд" укомплектован ставленниками нового режима.

Но впрочем, юридическая сторона дела не имеет особого значения в стране, где никогда не чтили закона. Мечта расстрелянного Верховного Совета о правовом государстве осталась мечтой, хотя ему и удалось сделать существенный шаг на тернистом пути к ней. Жить, в принципе, можно и при оккупационном режиме. Жить можно и в урезанной вдвое стране. Жить можно и в голоде.

Страшнее другое. Страшнее всего жить во лжи.

Весь 1993 год российская пресса дружно выливала потоки грязи на Верховный Совет. Каждое лыко ставили ему в строку. Каждая статья о Верховном Совете пестрела словечками, заимствованными из 1937 года. Смрадное дыхание тоталитаризма клубилось у стен Белого Дома.

Неправда, что все журналисты были специально куплены мафией, и за большие деньги опорочивали Парламент. Мзду за это получали лишь немногие деятели из центральных газет. Остальные делали это по убеждению. Ненависть их была искренней и неистовой. И такой же искренней и неистовой была их ложь.

Один журналист из "Московских новостей" в 1994 году взахлеб хвастался мне, как они вечером 21 сентября бегали по Белому Дому, оскорбляя всех депутатов и пытаясь спровоцировать их на драку, чтобы к утру написать репортаж о зверском избиении свободной прессы депутатами. Парень сам родом из Ярославля, работал там на телевидении, депутат облсовета, вроде бы и не неудачник, считает себя демократом. В его голову даже не приходила мысль о низости такого образа действий. Он живет в этом аморализме, как рыба в воде.

Я даже не пытался объяснить ему глубину его падения, поспорить с ним. Я понял, что он живет в другом мире, что дышит он другим. Он никогда не знал любви, его ведут злоба и дух разрушения. Они так естественны для него, что он никогда не осознает степень своей ненормальности. Для него ненормальны как раз мы, стремящиеся к делу и созиданию.

Он удивлялся, что никто не поддался на провокацию, не заехал ему в морду. Всем было настолько не до него, все были чем-то заняты, а он не понимал - чем. Он убеждал меня, что для победы демократии все средства хороши, что он защищал от депутатов свободу прессы (хотя вроде бы, именно депутаты и приняли закон, давший прессе эту свободу).

Светило солнце, мы мирно беседовали под шум фонтанов ВДНХ, но я отчетливо видел, как рядом открылось маленькое окошко в ад, и как ужас и смрад этого ада по капле просачивается в наш мир. Я не испытывал страха, я не испытывал омерзения. Я спокойно наблюдал эту одержимость и возблагодарил господа за то, что мирскими дорогами меня вела и ведет его рука, что он избавил меня от звериной этой ненависти, от злобности вечных неудачников, от ненависти и подлости, за то что он подарил мне способность верить и творить.

Я видел ад. Его огонь был близко, но он не опалил ни меня, ни моей души.

Я видел Москву 4 октября 1993 года.

Этот день не нашел еще своего летописца. Не в моих силах описать это. Только тот, кто видел это глазами ребенка, сможет через годы осознать и рассказать это с высоты своего опыта, через призму знания всех последствий, первые из которых лишь начинают проявляться. Этот день открыл для России новую эпоху. Ту, в которой всем нам теперь суждено жить.

"Где лучшие люди России?" - вопрошал когда-то Чернышевский. И сам же отвечал: "Они проявятся сами, когда Родина будет в опасности". Я видел этих людей. Они были плохими бойцами. Они были лучшими россиянами.

Собственно, все началось накануне, во время митинга в Останкино. Из тысяч пришедших на митинг с требованием эфира людей только у шестнадцати было оружие. Штурмовать Останкино никто не собирался. Люди пришли требовать лишь своего права. Права сказать правду.

Это были люди поколения, которое не знало кровавых бань. Им не могло прийти в голову, что им, гражданам страны, требующим только лишь исполнения Конституции, ответят пулеметным огнем.

Это из воспоминаний простого москвича, рабочего, оказавшегося там у Останкина. "Грач" из группировки "Витязь", убивший врача Скорой Помощи, был тоже из тех, которые пришли с той стороны добра и зла.

Это из воспоминаний отца Наташи Петуховой, московской девочки, писавшей стихи. Убитой в день рождения Есенина. В центре Москвы.

Из Останкино ее увезли живой. С легким ранением в ногу. Остальное случилось после.

Это из другого свидетельства. 17-летнего парня, повара по профессии, по фамилии Шуруков. Он спасал раненных тогда у Останкино.

Это Себастьян Джоуб. Репортаж о победе и поражении Белого Дома.

Разговор по рации между московскими милиционерами и защитниками Белого Дома. Он был опубликован 13 октября в "Комсомольской правде":

Свидетельство Н.Шептулина, работника музея:

"Нашли его в морге 67-й московской больницы. Документы все забрали. Хорошо, санитар запомнил, в чем Леша был одет: черные джинсы, зеленая куртка, футболка с вышитой рыбкой - его знак зодиака. Сергей говорил, что опешил, когда вошел в морг. Сколько там было трупов! Молодые лица. Все из Дома Советов.

Ладони стерты до кости. Видно, полз. Мальчик был очень крепкий, и его никак не могли убить омоновцы. Что творили! От выстрелов на одежде остались следы пороха, так близко они были."

Мать Алеши Абрашина, зверски убитого 4 октября 1993 года.

Милицейский спецназ ворвался в дом парламента. Все живое подлежало уничтожению. Пули, сапоги, кинжалы, штыки - все шло в ход. От остервенения защитников нового режима остались множественные ранения на растерзанных трупах.

Одна из групп ОМОНовцев, переодетых в гражданское, ворвалась в подъезд с криками "да здравствует Израиль", "мы из лиги защиты евреев". На что был расчет? На то, что слух уйдет, что взбешенные защитники Конституции ответят еврейскими погромами, и это даст вам возможность хоть задним числом обелить себя? Не получилось, господин Бурбулис, дала ваша идея течь. Не было в Белом Доме погромщиков. Не судите о людях по себе.

Только с фасадной стороны, которую контролировала группа "Альфа", ее бойцам удалось вывести несколько сот людей. Люди Куликова ревели от злобы, наблюдая ускользающую добычу. Автобусы, на которых группа "Альфа" собиралась вывезти задержанных, не пропустили. Людей пришлось отпустить.

Отпущенных ждало новое испытание. Во дворах соседних домов их поджидали призванные Гайдаром на защиту "демократии" личности из охраны московских ларьков вкупе с омоновцами. Я не могу привести свидетельства о том, что творилось там. Степень зверства этих людей была уже запредельна.

Я изучал в свое время психоанализ, и мне пришлось достаточно глубоко познакомится с различными формами садизма. Ничего, подобного рассказам выживших очевидцев, психиатрии до сих пор не было известно, а ведь ей пришлось обобщать опыт четырнадцати лет гитлеризма. Издать эти свидетельства можно будет только через два поколения. Читать о таком можно лишь тогда, когда это далеко в прошлом.

Две тысячи шестьсот пятьдесят пять погибших в те два дня известны поименно. Сколько было погибших на самом деле - мы не узнаем никогда.

Выжившие попали в концлагеря. В центре Москвы, на стадионе "Красная Пресня" был разбит концлагерь. Выжившие описывают, как людей подвешивали на стене, как пьяные омоновцы с разбегу разбивали печень и ломали ребра, как выламывали челюсти и прижигали кожу, как дробили кости, как подстреливали и оставляли умирать в мучениях.

Очень многие в России не хотят этого помнить. Еще больше не хотят этого знать. Есть и те, что говорят, будто этого не было.

Кто хочет, пусть прячет голову в песок, чтобы не слышать набатного звона. Зачем спрашивать, по ком звонит колокол? Ведь с детства знаешь - он звонит по тебе. Знаешь, но не хочешь поверить.

В тот день Хасбулатов подвел глав нескольких республик, оказавшихся в Белом Доме, к окну своего кабинета, и показав танки на мосту, произнес:

- Видите, как расстреливают российский парламент? Завтра также будут расстреливать ваши республики.

Не надо было быть Нострадамусом, чтобы предвидеть это. Но дьявол сделал так, чтобы первой справделивость слов Хасбулатова ощутила его родная Чечня. Младенцы в Самашках, которых бойцы Куликова отбирали у матерей и кидали под гусеницы танков, были с их точки зрения нормальным средством "разборки" с беззащитными мирными жителями, эффективным способом заставить их уговорить своих мужей сдаться на милость карателя. Этот метод столь же эффективно будет завтра применяться по всей России.

Надо осознать, что после 4 октября мы уже два года живем в новом для нас мире, совершенно не похожем на тот, где мы родились и выросли. 3-го и 4-го октября люди еще не верили в реальность происходящего, совершали странные поступки. Они стояли у расстреливаемого Белого Дома и ошарашенно смотрели на происходящее. Очереди выкашивали их ряды, но стоявшие рядом удивленно смотрели на упавшего соседа и продолжали стоять.

Девочка, выглянувшая из окна осажденного парламента, старик в переходе, кричащий иностранному корреспонденту: "Они стреляют в народ!" - это все люди старого мира с его нормальными отношениями, с его верой, с его надеждой, с его наивностью и с его любовью. Это мир, где я вырос, и который я любил.

Я любил этих людей, с их простой совестью и трудолюбием, с их небогатой, но старательно-приличной одежкой, с их привычкой выбирать в магазине пусть поплоше, но подешевле, с их верой в будущее, с их ошибками, с их верой в честность обещаний и вечной готовностью обмануться, с покладистой добротой и своей глубоко запрятанной врожденной русскою правдой. Я любил стариков, рассказывавших мне нажитую годами мудрость. Стариков, знающих, что в России надо жить долго. Чтобы увидеть, наконец, правду.

Я продолжаю любить их. Я продолжаю любить тот мир, где я родился, вырос, учился премудростям жизни, пытался открыть окно в страну всеобщего достатка и благополучия, которая ведь вот здесь, совсем рядом. Но я знаю, что того мира уже нет.

Он был расстрелян 3-го и 4-го октября 1993 года.

Ад уже здесь. Мы уже живем с ним рядом. И должны как-то уживаться. Жизнь следует видеть и принимать такой, какова она есть - тогда будет меньше разочарований. И если вы не готовы к тому, что эти зверства отныне стали нормой жизни, Вы просто неожиданно станете их жертвой.

Я призываю лишь к одному. Одуматься и оглянуться вокруг. Осознать, что весь ваш жизненный опыт, накопленный до 4-го октября, уже ничего не стоит. Мир, в который один раз вошли силы ада, изменяется навсегда.

Надо осознать, что то, что овладело Россией после 4-го октября есть абсолютное зло. И с этим злом отныне придется жить. Его невозможно уничтожить до тех пор, пока оно не уничтожит само себя. Для этого нужно лишь несколько лет. Но очень много крови.

Забудьте слово "справедливость" и слово "возмездие". Оно из другой жизни. Нельзя воздать абсолютному злу. Жертвы четвертого октября, как и все прошлые и будущие жертвы ельцинизма останутся вовек неотмщенными. Как неотмщенными останутся жертвы германского фашизма.

В ту войну Россия тоже стала жертвой зла абсолютного и запредельного. И разве можно придумать достойное искупление за миллионы убитых и сгнивших в концлагерях, за разорение и десятилетия оставшейся от войны нищеты, за геноцид еврейского народа, за выжженную русскую землю? Разве даже жизнью своей и любыми самыми страшными муками могли все эти гитлеровцы и гестаповцы бы искупить сотворенное? Разве нужны кому-то их давно принадлежащие аду душонки?

Преступления ельцинизма тоже не могут быть искуплены. Разве стоят продажные жизни всех этих ельциных, шахраев, гайдаров, федоровых, шумеек, явлинских, чубайсов, черномырдов, сосковцов, бурбулисов, станкевичей, починков, куликовых, лужковых и всех их адовых слуг загубленной светлой жизни хоть одного из лучших людей России, сложивших головы, защищая свою Родину и Конституцию? И можно ли придумать такую кару, чтобы она была равна ужасу содеянного.

Творящий добро не может помыслить о мести. Творящий месть именем добра уступает злу. Если злу не мешать, оно уничтожит себя само. Надо только уметь пережить его. А для этого надо лишь честно глядеть правде в глаза.

Самым страшным четвертого октября были не танки и не пушки. Самым страшным был глубочайший нравственный провал российской интеллигенции. Провал, от которого она не оправится никогда.

Когда лились потоки крови в Останкино, когда гусеницы БТРа утюжили у Белого Дома отца Виктора с его иконами, когда разрывали на части в милицейских отделениях захваченных в плен раненных девчонок и с упоением разбивали о холодный мрамор головку пойманного в Белом доме детдомовского мальчишки

в это время истошно визжала Ахеджакова, призывая убивать и давить, она дрожала от ненависти, ей не хватало крови, ей надо было еще, еще, еще,

в это время Явлинский призывал с экрана уничтожить конституцию вместе с ее защитниками,

в это время народный артист Лебедев, трясясь от необъяснимой животной ненависти срывающимся голосом призывал убивать, убивать, убивать.

Я не стану поминать всех этих митковых и сорокиных со коллегами, промывавших наши мозги, убеждавших в необходимости(!) всех этих зверств. Кровавое мессиво было для них адекватным ответом на то, что брякнул в пылу атаки затравленный Руцкой.

Мы все были свидетелями их преступления. Преступления и по действующему уголовному кодексу и по всем законам божеским и человеческим. Но они все это преступлением не считают.

12 декабря 1993 года, когда души убиенных еще не покинули земного придела и взывали к нам - не о мести, нет - о справедливости, 11% наших сограждан пришли на избирательные участки и проголосовали за их убийц. Вдумайтесь в эту цифру. 11% россиян горячо поддержали убийства и насилия октября, радостно смаковали кровавую кашу растерзанных трупов. 11% россиян пришли взять на свою душу грех всех будущих убийств, поощрить уже готовых кидать младенцев под гусеницы витязей Куликова.

Эти люди все еще ходят среди нас. Ходят со своими неприкаянными злобой и ненавистью, со своими придуманными "краснокоричневыми врагами", со своей зашоренностью и желанием мстить всем неизвестно за что. Они душат нас своим адовым смрадом, они разлагают нашу Родину ядом своим, они призывают каждый день с телеэкрана к зверствам и придумывают все новые оправдания запредельному злу.

Генеральная прокуратура прекратила октябрьское дело со странной формулировкой "В связи с тем, что виноваты были обе стороны." Какие стороны? Законная демократическая власть с одной стороны и кучка озверевших бандитов, решивших навязать России свой кровавый режим - с другой? В равной мере виноваты? Те, кто убивал, и те, кого убивали? Странная была логика у "и.о. генпрокурора". Но разве ждал кто-то другой логики от члена комиссии по документальному наследию торонтского нотариуса, грабанувшего на досуге публичную библиотеку?

Раз обе стороны виноваты - обе надо судить. Какое же тут основание для прекращения дела? Или дело в том, что убиенных судить не получится, а победителей не судят? Или дело в том, что на суде станет известно слишком многое?

Ложь всегда - первая рабыня зла. И все, кто попал в тенета ада, навеки обречены лгать. Не станем мешать им лгать. Но не станем и верить.

Посмотрим назад. Мы сами выбрали всех этих Ельциных, Лужковых, Собчаков. После того, как уровень жизни упал в три раза, нам всем выдали по 20-тидолларовому ваучеру в качестве нашей доли в имуществе страны, производство упало втрое, а страну разорвали на части,

у всех нас спросили "Поддерживаете ли Вы этот курс?". "ДА" - радостно отозвалось 52% пришедших на голосование россиян. А еще 40% не пришли голосовать против.

Сегодня они бастуют и требуют выплатить зарплату, возмущаются, что их ограбили, выясняют, кто виноват. Обычно кто спрашивает, тот и виноват. Россия живет той жизнью, за которую проголосовала.

Сегодня нас опять тянут на избирательные участки. Но за кого бы мы ни проголосовали, это будет голосование "ЗА" этот режим. Все равно за кого голосовать сегодня - за его адептов или за его карманную оппозицию. Любое голосование "ЗА" означает голосование против России, против себя, против своих детей.

Есть лишь один выход - сказать "НЕТ" любому. Что бы он ни обещал или ни проповедовал. И если встретите мое имя в избирательном бюллетене, скажите "НЕТ" мне.

Историки через сто лет напишут, что страна оказалась не готовой к демократии, поэтому и пришла к фашистской диктатуре. Пришла вяло, тихонько, поэтапно. Я с ними не соглашусь. Шанс для демократии был. И в 1991 и в 1993 годах. Он утерян на столетия.

Демократии в России долго не будет. Но ведь жить как-то надо. Чтобы жить нужны законность и стабильность, нужно правовое государство. Когда слуги зла сожрут друг друга, снова придет время выбирать. Выбирать между верой в новых ельциных, явлинских, гайдаров и мавроди и трезвым осознанием реальности, принятием того, что законно извечно.

Пришло время отказаться от "суверенного" народного права принимать на референдумах решения в вопросах, в которых он не разбирается.

Пора отказаться от веры, что выбрав в процессе всенародной склоки самых отъявленных склочников, и собрав их в одном месте, мы получим от них кипу мудрых решений и справедливых законов.

Пора отказаться от привычки выбирать самим себе начальника из числа самых опущенных и озлобленных склочников.

Пора отказаться от свободы и безнаказанности всенародной лжи, которую у нас стыдливо зовут "гласностью", потому что язык не поворачивается обозвать это свободой слова.

Пора перестать решать экономические проблемы заклинаниями из псевдонаучных словес.

Пройдет не много лет, и время возрождения наступит для России. Когда уйдет режим, придет тот, за кем вековой закон и вечное право. Тот, кого господь помазал говорить не от имени обманутых избирателей, но именем тысячелетней идеи по имени Россия, именем всех прошлых и будущих поколений детей русской земли.

По слову его воцарится Мир и Закон.

Но то, что мы поняли в эти годы, нам не должно забывать никогда. Никогда не должна изгладиться из народной памяти истина о том, как обман и эйфория, всеобщий нравственный нигилизм и злобность неудачников вызвали из небытия абсолютное зло. Никогда не должна быть забыта история трех референдумов. Никогда не должна быть забыта Беловежская пуща. Проклятые имена убийц не должны изгладиться из людской памяти. И никогда не должна порасти быльем память о крови четвертого октября.

Забвенье прошлого грозит великими бедами. Уроки истории говорят пока лишь о том, что из нее не извлекают должных уроков. Прошлое не уходит. Оно всегда с нами. Как огонь из сопла ракеты, оно остается за спиной, чтобы мы могли продвигаться вперед.

Мхи забвения не должны покрыть бронзовые имена защищавших Конституцию героев, как покрыли они ныне имена героев Великой Отечественной. Это нужно не тем, кто ушел. Это нужно тем, кто придет.

И каждый день четвертого октября первый человек государства, верховный жрец и хранитель его истории, будет приезжать в пыльную Москву и подъезжать к храму на Краснопресненской набережной, к белому Пантеону, хранящему память о лучших людях России. Он пересечет Площадь Свободной России, взойдет по высокой лестнице, оставляя сзади сумрачную толпу, отстающую свиту и бравых гвардейцев, он войдет под высокие своды и останется один.

Гулко будут звучать шаги в пустой зале. Черная Роза в руке уколет палец и капля крови впечатается в плиты пола. Он возьмет с алтаря пожелтевшую дешевую книжку с горящим домом на обложке и прозрачная капля упадет с ресниц на голубой шелк его лент. Он встанет у высокой Стены Памяти и будет стоять здесь, осмысливая будущее и прошлое, глядя с высоты вечности на свой путь, подводя итог прошедшему году. И вместе с ним будут молча стоять люди на огромной лестнице, на широкой набережной, на высоком мосту, на зеленой площади, на горбатом мостике, на краснопресненсокм стадионе, бывшем когда-то концлагерем, в тенистом садике памяти четвертого октября. Стоять с мыслью о добре и зле.

Потом Первый Человек поклонится, и черная роза ляжет к подножию Стены Памяти.

Так будет.

Потому что России суждено возродиться и жить.

Скорбя и помня.

Веруя и любя.

3 октября 1995 года

4 октября 1993 Белый Дом