Кто же патриот и защитник?

     Москва. 23 февраля 1994 года. Театральная площадь. Митинг в честь защитников Отечества. Оппозиция оправилась после октябрьской драмы. Наконец-то!

     Разительные перемены произошли в настроениях за год. Октябрь избавил людей от армейских иллюзий: армия-де с народом. Зюгановский реверанс в адрес силовых структур (их следует чуть ли не укреплять) встречен холодно, кто-то даже выкрикнул:

     - Армия предала!..

     Вспомнилась надпись на стене стадиона "Красная Пресня": "Армия - кровавая сука!"

     Не наивно ли призывать крепить армию в расколотой стране? Или забыл Геннадий Андреевич, что по новой военной доктрине "узаконено" использование армии для решения "домашних проблем", т. о. часть армейских штыков официально направлена внутрь страны? Против кого бы это? Октябрьские события еще до принятия доктрины предопределили ответ. Увы, на сегодня верна старая аксиома: народ и власть - две прямые, которые пересекаются на баррикадах, а потому призывы крепить армию - мускулы правящего режима - выглядят весьма двусмысленно...

     Что касается патриотизма, готовности постоять за Отечество, то они в принципе вне сегодняшней армии. Да, есть отдельные честные генералы, офицеры и солдаты, но их патриотизм существует не благодаря, а скорее вопреки армейской организации.

     Какие только надежды не связывались с "народной" армией в канун 3 октября - ведь тогда от нее ждали поддержки даже не народного восстания, а конституционной власти! Где были пресловутые "сибирские дивизии", что якобы двигались на помощь Верховному Совету? Во всяком случае, в этом уверяли ораторы от оппозиции и 25 сентября, и 30 сентября, и особенно 3 октября - аж со ступеней телецентра. Пешим маршем видно решили добираться те дивизии... Так и не дошли...

     Патриотизм скорее можно отыскать вне армии, среди простых мужчин и женщин, чьи руки пока еще не привыкли к тяжести оружия, но которые уже отстояли в октябре честь российского народа, напомнили всему миру: мы - не пыль на ветру...

     Да вот же они - крещеные октябрьским огнем! То и дело среди митингующих можно наблюдать как люди бросаются обниматься, радостно похлопывая друг друга по плечам. Такие эмоции могут быть только у соратников, связанных общим испытанием на грани жизни и смерти. Так искренне радовались при встречах однополчане Великой Отечественной. Сегодня это радость новых ветеранов - ветеранов Октябрьского народного восстания:

     - Жив, друг?

     - Жив, жив.

     Вернувшись домой после митинга, раскрываю свой "Октябрьский блокнот". Вспоминаю эпизоды горячей осени...

     3 октября... Через час - полночь. Выхожу из вестибюля станции метро "ВДНХ". На душе неспокойно. Как там у телецентра? Даже из обрывочной информации последних двух часов заключаю, что узурпаторы-ельцинисты к ночи пришли в себя после дневной катастрофы и лихорадочно стягивают в столицу карательные части. Неужели народ, восставший по велению закона и совести, ждет трагическая развязка? ...Иду к телецентру. С жадным интересом всматриваюсь в лица прохожих - "Как там?" По ответным хмурым взглядам трудно что-либо понять. Тревожно. На ум приходит название популярного четыре года назад шлягера Шевчука - "В предчувствии гражданской войны". Воистину так.

     Возле перекрестка с трамвайными путями вижу небольшую группу людей - человек пятнадцать. Мужчины и женщины. Смугловатые, с характерными чертами лица. Наверное какое-нибудь "землячество" из ближних домов собралось. Вполголоса обмениваются мнениями. Двое-трое "мучают" свои транзисторные приемники. Чего-то ждут или просто маются от неизвестности и "социальной озабоченности"? А может по призыву "мальчиша-плохиша" Егора вышли "защищать демократию"?

     Перехожу улицу Королева - где-то на левой стороне должны быть телефоны-автоматы. Что это?! В ночном небе мелькают красные светлячки. Трассиры. У телецентра идет бой?

     Прохожу мимо одного, другого телефонного "козырька" - все аппараты заняты. Еще бы! Люди спешат успокоить близких заветным: "Жив!", поделиться увиденным.

     ...Двое мужчин оживленно обсуждают ситуацию. Подхожу ближе, пытаюсь уловить из разговора, что же собственно происходит у телецентра. Вскоре убеждаюсь, что беседующие осведомлены немногим больше меня.

     Мимо еле бредет мужчина в черной болоневой куртке. Его левая рука бережно придерживает правую. Ясно - раненый.

     - Вам помочь? - бросаемся втроем к нему.

     - Надо машину остановить, - предлагаю я и готов выскочить на проезжую часть, где еще нет-нет да проедет редкая легковушка.

     - Не надо, - морщится раненый, - сам дойду куда надо. Сейчас в больницу лучше не попадать. Мужчина медленно удаляется прочь. Дошел ли он до дома в ту ночь...

     Неопределенность ситуации, вид раненого окончательно заглушают во мне дневной оптимизм. Крепнет ощущение трагического.

     ...Вот еще один человек "оттуда" - одет в цивильное, но со щитом. Наша троица останавливает интересного прохожего и принимается расспрашивать про обстановку у телецентра. Тот начинает сбивчиво успокаивать, мол "подошли наши БТРы" и теперь "все как надо". Меня гложут сомнения. Внимательно оглядываю "щитоносца". Щит явно из числа дневных трофеев и вроде удостоверяет своего нового владельца как "нашего". И все-таки что-то тут не так. Спрашиваю:

     - Вы говорите "наши БТРы", а кто они - "ваши"? И слышу:

     - Ну наши - значит президентские...

     - ...твою мать... Нашел "наших", дерьмо, - немедленно получил в свой адрес "щитоносец".

     Нюансы гражданской войны. Какой-то НАШ голыми руками отбил этот щит у ель-циниста-омоновца, это был заслуженный боевой трофей. Как же он оказался вновь во вражьих руках? Наверное был НАШ сражен у телецентра и щит достался случайному мародеру. И зачем ему-то он понадобился? БТРы-то нынче на его стороне. Да и кому он нужен... Наверное, просто "увел" щит, потому что показалось: "плохо лежит", и теперь волочет человек-крыса свою случайную добычу в квартиру-нору - авось в хозяйстве все пригодится.

     Что же, что же там, у телецентра? Надо идти...

     ...Перекресток улиц Королева и Новомосковской. Проезжая часть Королева перегорожена баррикадой. Тут же, у сетки автостоянки толпешка любопытных - в основном представители "золотой молодежи". Многие "в коже", потягивают запасенное впрок пиво, перешучиваются. От чувства опасности многие явно перевозбуждены... Впрочем серьезно рисковать тут никто не собирается: при приближении огненных трасс юная буржуазия предпочитает дружно залечь. Следую голосу рассудка и я, минут пять-десять лежу на земле. Мысленно отматываю назад картину дня.

     ...Всего 6-9 часов назад казалось: настал день искупления. Волна народного гнева катилась с Октябрьской площади по Крымскому валу, далее по Садовому кольцу, нарастая как шторм в непогоду, яростно сметая все заграждения стражей режима. Восстание - праздник угнетенных! Уж это точно! Одно из счастливейших мгновений жизни то, когда наблюдал, как население "этой страны" превращается в народ, берущий свою судьбу в собственные руки, человек превращается в гражданина, готового на великие жертвы во имя того, чтобы вырвать Отчизну из преступных рук.

     После прорыва на Крымском мосту уже ничто не могло остановить людей! Пробил час мужества! Щиты, дубинки, "черемуха" - смешные игрушки, когда терять нечего: ты более не гражданин могучей страны, ты не уверен более, что завтра сможешь прокормить себя и семью, иметь крышу над головой и быть в безопасности. Человек может многое смиренно сносить, если видит в этом смысл, высшую цель, но терпеть беспредел во имя спокойствия труппы злобных клоунов, спрятавшихся за кремлевской зубчаткой? Дудки!

     Мелькают растерянные, бегающие от страха глаза омоновцев на Смоленской площади. Еще минуту назад эти "ландскнехты" режима стояли в касках и со щитами, казалось, несокрушимой фалангой. Но нет. Грузовик, захваченный восставшими, развернут задним бортом к цепи заграждения:

     - Вперед!

     - Даешь Дом Советов! На несколько секунд машина притормаживает перед заграждением, предоставляя возможность противной стороне разойтись по-хорошему. "Ландскнехты" упрямятся.

     - Тараном их!

     - Дави гадов!

     - Отольется сукам вчерашняя кровь!

     Центр фаланги взломан грузовиком, строй поколеблен. В брешь вливаются восставшие. Омоновцы бегут. Могли бы, между прочим, и не сверкать пятками. Народ побеждал, а потому был великодушен. Но нет! Одинокие фигуры "ландскнехтов", как растревоженные тараканы, в панике снуют по площади, норовя юркнуть в укромное место, плохо соображая, что победители, если и гонятся за ними, то жаждя вовсе не крови, а заслуженных трофеев - касок и щитов, которые могут еще послужить правому делу. В конце концов до "стражей" доходит эта простая мысль, большинство скидывает снаряжение и рассыпается по прилегающим дворам.

     А потом, спустя полчаса наступил тот незабываемый миг, когда движение людей достигло своей цели и они, прорвав все заграждения, разметав "спирали Бруно", опутавшие периметр цитадели на Краснопресненской набережной, влились на площадь перед Домом Советов. Счастливые лица блокадников, высыпавших из осажденного здания. Короткий эйфорический митинг. Роковое:

     - На Останкино!..

     Со стоянки доносятся звуки надрывающейся сигнализации. Кто-то пользуется моментом и потрошит "тачки". Возвращаюсь к реальности. "Так и до утра пролежать можно", - мысленно попрекаю себя, - "пора...". Встаю и отряхиваюсь, прикидываю по какой стороне двигаться. Решить последнее следует сейчас: перейти улицу можно только под прикрытием баррикады, далее - открытое простреливаемое пространство.

     Раздумываю. "Останкино" наши скорее всего не взяли. Значит, если сопротивление еще продолжается, - а непрекращающаяся стрельба вроде бы свидетельствует об этом, - то его очаг скорее всего в дубовой роще напротив телецентра. Поэтому решаю двигаться именно туда, по-прежнему держась левой стороны.

     Вначале перехожу "от деревца к деревцу", стараюсь быть подальше от проезжей части - пустынной, но тем не менее постоянно простреливаемой из пулеметов, беру как можно левее, но металлическая сетка ограждения стоянки препятствует моему "левому уклону". Проходит минут 10-15. Чувство опасности постепенно притупляется. В голове всплывают слова сказанного мне напутствия: "В эти дни с тобой ничего страшного в Москве не произойдет..." Посмотрим. Прибавляю шагу.

     ... Вот я и у цели. Залегаю, осматриваюсь. Вдоль фасада телецентра медленно и зловеще курсируют несколько БТРов с зажженными прожекторами, периодически прошивая из пулеметов красными стежками ночное пространство вокруг. Иногда злобный луч начинает рыскать среди дубовых стволов и тогда где-то неопределенно высоко над головой проносятся огненные осы.

     Поблизости - человек 15-20. Кто-то залег, кто-то стоит за деревом. Оружия ни у кого не видно. Кто они? Повстанцы? Просто любопытные? Для расспросов не самая подходящая обстановка.

     С БТРа что возле угла телецентра хрипло лает мегафон. Ничего не разобрать. Можно предположить, что у пруда залегли какие-то люди (может отчаянно сопротивляется горстка храбрецов?!) и им "предлагают" капитулировать. Хотя, скорее всего подонки из БТРа сами себя запугали: как еще друг в друга палить не начали. Очевидно одно: у "Останкино" восстание потерпело неудачу.

     Отползаю метров на девять назад, выбираю дерево побольше в обхвате и медленно поднимаюсь, укрывшись за стволом. Большой опасности не ощущаю. Скорее уж владеет чувство ирреальности, "экранности" происходящего.

     ...Неожиданный резкий "удар кувалдой" в правое плечо подбрасывает руку. Нелепая мысль: попали из гранатомета?! Все?! Конец?! Не успел... Много чего не успел... Стыдно перед близкими, кому это доставит горе...

     Секунды через три обретаю осознание действительности. Живой! Рука на месте. Плечо? Сильной боли нет, лишь ноющая немота. Осторожно залегаю за деревом. Ощупываю ткань куртки на плече. Цела и сухая. Распахиваю отворот. Комбинезон тоже в порядке. Может, и раны нет вовсе, и не придется огорчать родителей? Нет, ворот все-таки мокнет, набухает от крови. Подступает дурнота - только этого еще не хватало. Лежу, уткнувшись в землю: одна радость -если "вырублюсь", то падать не придется. Полегчало. Что теперь? Ползком до перекрестка? Попробую... Неловко "подгребая" левой рукой ползу метра три... Над рощей в очередной раз раскрывается красный веер трассиров. Замечаю, как невдалеке вжались в землю несколько человеческих силуэтов.

     - Не задело? - вдруг слышу голос совсем рядом. Поворачиваю голову. Слева метрах в полутора вижу какого-то парня. Вопрос ко мне.

     - Вроде зацепило...

     - Эй, - обращается незнакомец куда-то в темноту, - тут для вас раненный есть.

     Замечаю, что огненный веер над нашими головами резко свернулся. Тотчас, пригибаясь, ко мне подскочили двое:

     - Куда тебя? Показываю на плечо. Мне решительно распахивают ворот куртки, освобождая доступ к ране.

     - Да.... - неопределенно тянет один из "медбратьев" (так мысленно я окрестил подошедших).

     - Ну что там? - проявляю я естественное любопытство.

     - Почти в шею, навылет, но жить будешь, - заключает второй "медбрат". И внезапно строго спрашивает:

     — Солдат, что ли?

     Понятно. Обратил внимание на мой армейский комбинезон и штурмовые ботинки.

     — Нет, - отвечаю едва ли не обиженно, ибо сознание работает бескомпромиссно: "солдаты" - это те, в БТРах, "солдат" на сегодня значит "враг". Поясняю:

     - Не в костюме же по земле ползать.

     - Понятно, - в голосе более мягкие интонации. Признали за своего. Вновь начинает кружиться голова. По-видимому это заметно, ибо слышу:

     - Ну ты как?

     - Немного плывет, - отвечаю.

     Вспоминаю про аптечку. Лезу в брючный карман, вынимаю оранжевую коробочку, раскрываю, достаю ампулу с нашатырем, надламываю, немного при этом порезавшись. Вдыхаю "живительные пары". Слышу полуироничный комментарий:

     -Запасливый...

     Я в ответ:

     — Знал, куда шел...

     Начинается обсуждение, что со мной дальше делать:

     - Повезем?

     — Повезем.

     Ко мне:

     - Сможешь идти? Помочь?

     - Дойду, - отвечаю.

     - Давай хоть сумку помогу нести, - предлагает один из "медбратьев".

     - Спасибо, сам донесу, - продолжаю почему-то упрямствовать. Идем недолго. Метрах в 15-20 притаился "рафик". Забираемся внутрь. Там уже ждет водитель. "Медбратья" дружно решают:

     - В "Склиф"!

     Машина круто выруливает на Королева. Парень, устроившийся рядом с водителем, достает бутылку водки и кусок марли, энергичными движениями смачивает ткань и протягивает мне:

     - Это тебе для наружного употребления, прижми к ране. Внезапно тормозим возле группы людей. Водитель приоткрывает дверцу:

     - Что у вас? Раненые есть? Можем взять. В ответ:

     - Один есть, сами управимся. Везите пока своего.

     Снова резкий рывок с места и в этот момент над машиной раскрывается огненный веер.

     - По нам, сволочи, лупят, - зло цедит водитель.

     Ко мне:

     - Ты бы все-таки пригнулся или думаешь, что второй раз не попадут?

     Немного сползаю с сиденья и пригибаюсь. Машина "змеей" уходит от преследующих смертоносных трасс.

     Шарахаемся от тротуара к тротуару. Наконец минуем перекресток и все дальше удаляемся от войны. Теперь можем ехать по прямой.

     Слушаю монолог водителя, в котором тот кроет матом вождей оппозиции за бездарное руководство восстанием. Чувствуется профессиональный военный:

     - Мне лично достаточно было бы взвода настоящих бойцов, что бы сжечь эти БТРы и еще 100-120 человек, чтобы взять телецентр. Да, половину потерял бы, но в деле, и задачу выполнил бы. А эти... Ге-не-ра-лы... - с издевкой растягивает слово водитель, - митинг устроили, безоружную толпу под пули послали... Спецназ хотели шапками закидать... горлом взять...

     У меня на языке вертится вопрос: "Где же ты раньше был? Задним-то умом каждый силен". Спросить не решаюсь, тем не менее, словно в ответ, слышу:

     - Да, я в этот раз не ввязывался. Не та ситуация...

     Может, он и прав. В конце концов каждый вправе сам решать, когда делать главную ставку в жизни, определять ЕГО ли эта война. Да и не дома человек отсиживается, а дело делает, тоже, между прочим, под пулями...

     Подруливаем к приемному отделению "Склифа". Тормозим.

     - Сам дойдешь? - чувствую в вопросе надежду, что провожать меня не придется, видимо ребята просто не хотят светиться.

     - Дойду. Спасибо вам, - выбираюсь из машины. "Рафик" делает резкий разворот и исчезает в тревожном мраке.

     Вокруг не по-ночному оживленно. Многие с оружием. Обстановка накаленная, немного даже на грани абсурда. Еще бы. Все равно как если бы в ту гражданскую "красные" и "белые" везли своих раненных в один лазарет. Или, еще лучше, представить размещение советских бойцов и гитлеровцев в одном госпитале. Конечно, раненые есть раненые, для них война как бы сделала перерыв. Но их товарищи...

     Злые глаза вооруженных омоновцев с ненавистью смотрят на редких оппозиционеров. Те - кажется у двоих тоже автоматы - отвечают взаимностью. Здоровые бойцы - с той и с другой стороны - привезли своих раненных товарищей и готовы кажется "штыками и картечью" вне очереди проложить им путь на операционный стол. Для них важнее всех принципов и клятв Гиппократа братство по оружию... К счастью, до кровавых разборок дело так и не доходит. Обе стороны сознают, что все-таки здесь "чужой монастырь со своим уставом" - для медиков все равны. Дожидаюсь своей очереди. Мимо провозят тяжелораненых. Наконец, доходят до меня:

     - Фамилия... Имя... Отчество... Откуда привезли?.. Опись одежды и вещей.

     - Раздевайтесь, ложитесь. - В операционную...

     Бесконечный белый потолок. Снова "в очереди". Мимо проходят медики. Иногда останавливаются, осматривают рану - профессиональное любопытство.

     Вот и операционная. Хирург молодой. Ругается:

     - Понесла вас нелегкая в пекло. Всю ночь везут. Командует:

     - Анестезия - местная. Делают два укола. Обрабатывают оперируемый участок новокаином. Скальпель вонзается в мышечную ткань:

     - Не больно?

     - Нормально, - отвечаю. Мне действительно "нормально", лишь чувствую, как лезвие скребет одеревеневшую плоть.

     - Вот ты зачем туда сунулся? - спрашивает врач. Догадываюсь, что вопрос адресован не мне первому. Что ответить? Поймет ли? Отделываюсь общими фразами. Мысленно пытаюсь припомнить Пушкина:

     "Паситесь, мирные народы,

     Вас не разбудит чести клич..."

     Пытаюсь в свою очередь проинтервьюировать хирурга:

     - Много сегодня привезли?..

     - При мне одних убитых человек тридцать и все везут, везут... - слышу в ответ.

     Наконец, "штопка" раны. Операция подходит к концу. Время - два часа ночи. Четвертое октября. 1993 год.