ЧЕЧ-НЯ... Слово короткое и тревожное, как будто где-то рядом передернули револьверный затвор. Пока наша "девятка" легкой ласточкой стремительно неслась по пустому шоссе между лесистых горных склонов Чечни, я пыталась представить тот образ этой земли, что сложился в российском сознании. Перед глазами неизбежно возникал портрет Дудаева в элегантной шляпе. Вспоминались несколько растерянные лица Мамадаева и сопровождавших его мятежников на пресс-конференции в Москве, их программа, по сути, повторяющая то, что говорил сам Джохар два года назад: свобода, права человека, экономическая самостоятельность... И выходило, что мы знаем сегодня Чечню по декларациям политиков да по сообщениям информационных агентств об убитых и раненых на ее территории. Кстати, повод для одной из таких сводок возник и в день нашего приезда: в Надтеречном районе было совершено вооруженное нападение на представителя официальной власти. Шесть человек убито и семь ранено. Но между этими двумя ипостасями, в которых предстает перед нами Чечня, между сводками и декларациями - что? Какая жизнь?

     НА ОБОЧИНЕ семафорит автоматом человек в серой военной форме и пятнистой камуфляжной шапочке. Останавливаемся. Человек бросается к машине:

     - Подвези до Грозного, дорогой! На работу опаздываю.

     Зовут человека Ваха. Он служит в дивизии особого назначения и возвращается сейчас из деревни, где живут его родители и жена с маленькой дочкой.

     - А почему оружие не сдал после дежурства? - спрашивают его мои спутники, два друга - кабардинец Артур и балкарец Аслан, тоже отнюдь не гражданские люди, понимающие устав и законы службы.

     - Зачем сдавать? - удивляется Ваха. - У нас все с оружием ходят.

     - А что будет, если ты потерял или продал автомат? - допытывается Аслан.

     - Купишь новый - и все, - просто отвечает Ваха. Артур и Аслан дружно смеются.

     - А как у вас, в Кабардино-Балкарии? - в свою очередь интересуется Ваха, поглядывая на автомат, который лежит на коленях Аслана.

     - У нас - суд и тюрьма за такое.

     - Э... дорогой! Тюрьмы у нас нет. А судят знаешь кого? Кто курицу у соседа украл. Коран не разрешает воровать. А машину, автомат, деньги - выходит, ничего, можно. Если много денег - уважаемый человек.

     Простой деревенский парень Ваха не слишком доволен службой: люди смотрят косо, да и платят мало. Ему больше по душе крестьянский труд. Но разве семью сейчас этим прокормишь? Для себя он решил, что все равно уйдет, вот только когда - неизвестно. Сильно беспокоит Ваху известный в республике оружейный "толчок". Там, рассказывает он, можно купить не только оружие, но и форму полицейского или гвардейца. Любой уголовник может это сделать. И делает. А потом под видом полицейского грабит, угоняет машины. Позорит форму, которую носит и он, Ваха.

     Ближе к Грозному шоссе становится более оживленным. Много иномарок вплоть до "кадиллаков". На некоторых нет номеров. И это тоже удивляет Артура и Аслана, а для Вахи выглядит вполне нормально.

     В городе мы расстаемся с ним. Ребята жмут его руку, дружески хлопают по плечу: "Приезжай к нам в Нальчик, всегда поможем, брат!" Ваха улыбается в ответ, но улыбка у него выходит грустная, будто он сожалеет, что так быстро закончился общий путь, что надо покидать уютное тепло машины и веселых общительных ребят, которым можно открыть душу. Он вскидывает на плечо автомат, шагает прочь. Потом оглядывается и долго машет нам вслед. "Не надо его фамилию писать", - говорит мне Аслан. Конечно же, Аслан, конечно не надо. Я понимаю. И может быть, этого парня зовут совсем не Ваха.

     А мы идём к президентскому дворцу, где, кроме прочего, расположен и департамент печати. Мне нужно получить там разрешение на встречу с Звиадом Гамсахурдиа, который тогда, неделю назад, находился еще в Чечне. Ведь согласитесь грешно было бы не предпринять хотя бы попытку встречи: а вдруг "батоно Звиад" сообщит нечто сенсационное, что позволит более глубоко понять происходящее и в Грузии, и в России.

     Скажу сразу - интервью не состоялось. Запершись в маленьком, но вполне настоящем замке на тихой улице Грозного, Гамсахурдиа общается с журналистами через мрачного и немногословного охранника. Избегая смотреть в глаза, этот бородач выдвинул условия, совершенно неприемлемые для моей газеты. Но это было потом, несколько часов спустя. Пока же я стою на ступенях президентского дворца, еще закрытого по причине раннего часа, и с изумлением рассматриваю одного из охранников: курносый нос, голубые глаза, белесые брови и волосы из-под берета. На вид ему не больше двадцати.

     - И откуда же ты родом?

     - Из-под Саратова, - отвечает он. И тут же, спохватившись, добавляет Я - чеченец.

     - Ой, мамочки! Чеченец! Да ты хоть в зеркало на себя смотрел?

     - Я охраняю Джохара. Это мой долг, - заученно, как автомат, говорит мальчишка, не вдаваясь уже в дальнейшие разговоры.

     У дворца полно вооруженных автоматами ребят, как будто вот-вот начнется штурм цитадели. Но площадь перед дворцом пустынна, и мне не совсем понятно, для чего такое количество охранников. Я все-таки убеждаю курносого пропустить меня внутрь, к телефону: мне просто необходимо позвонить моим знакомым журналистам в Грозном. Вооруженные люди ходят и в вестибюле. На столике рядом с телефоном поверх справочников и писем лежит забытый кем-то штык-нож. Бери и иди. Телефон, однако, не работает. Мне объясняют, что это надолго и вообще дозвониться в Грозном куда-то очень трудно.

     Пожилая уборщица русского вида суетится в вестибюле. Стелет у входа чистый войлочный коврик и заискивающе говорит охранникам: вот сынки, какой коврик я для вас достала, вот славно вам теперь будет. "Сынки" не обращают внимания ни на нее, ни на коврик. Да что ж вы так, бабушка, перед этими мальчишками унижаетесь? В ее глазах - страх и удивление: вы - русская? Вы - оттуда? Да, бабушка, я оттуда, из "Советской России". Она глазами показывает мне дальний угол вестибюля и семенит туда.

     - Тише-тише, не дай Бог, услышат, что я с вами говорю, - торопливо шепчет женщина. - Выгонят с работы, с голоду умру. Пенсионерам, особенно русским, пенсию не платят уже пять месяцев. Чем жить? У кого было золото, серебро, хрусталь - за бесценок продали, на хлеб. Кто мог - уехал, а здесь - страшно. Все время стреляют. Закона нет. Сам Джохар боится, потому и охраны столько развел...

     Постепенно здание наполняется людьми. Когда приедет президент - не знает никто. Я пытаюсь беседовать с заместителем статс-секретаря кабинета министров У. Исаевым.

     - Край богатый, можно жить республике, - говорит он, не поднимая глаз. - Но плохо, что Россия не дает наличности, плохо, что есть оппозиция. Президент пошел ей навстречу, распустил Советы. Опять плохо, теперь уже сам президент их не устраивает, а ведь он - законная власть.

     ... Рабочий нефтеперерабатывающего завода имени Ленина (забыли, видно, в спешке поменять название) по имени Мухаммед рассказал мне, что из двенадцати установок по переработке нефти действует сейчас только одна. Угроза безработицы озлобила людей, которые по три-четыре месяца не получают зарплату. Самому же Мухаммеду очень повезло. По профессии он шофер, и в его руках заводской автобус, который возит рабочих. В свободное от этого время Мухаммед подрабатывает извозом. Общественного транспорта в Чечне практически нет, и поэтому семья Мухаммеда пока не голодает, как другие, которым зачастую не на что купить хлеб. Однако Мухаммед предвидит, что скоро завод встанет вообще и что тогда ждет его, неизвестно. Хотя предположить можно.

     Расставаясь с нами. Мухаммед напутствует: там сразу за селом, будет мост через Сунжу: через него надо ехать осторожно, может обвалиться, уже три года некому его ремонтировать. Если с Божьей помощью переберетесь, мимо леса езжайте быстрей, хоть дорога там и выбита - не тормозите. Балуются ребята. Вчера обстреляли "Мерседес" следователя из Ачхой-Мартана, не пустили в село.

     На этих дорогах нас хранили, может быть, не столько судьба, сколько кабардино-балкарский номер машины да мастерство сидящего за рулем Артура. Мы встречались с разными людьми, одни из которых хмуро уклонялись от разговора, другие, как дед Николай из села Васиновка в Сунженском районе, торопились рассказать о своих мытарствах побольше в наивной надежде, что, прочитав об этом, Россия им как-то поможет. Если бы это было так!

     За два дня до поездки в Чечню, на пресс-конференции в Нальчике, я задала С. Шахраю вопрос о том, существует ли у правительства РФ какая-то программа помощи русским оставшимся в горячих точках. Сергей Михайлович как-то вяло стал говорить о некоем комитете и договоренностях, касающихся русских в Прибалтике. Однако ни слова не было сказано о тех, кто остался в Чечне или Грузии, в Абхазии или Средней Азии. Так что надеяться деду Николаю из Васиновки, выходит, не на что. Так же, впрочем, как не на что надеяться и самим чеченцам.

     Пишу о Чечне, но думаю, конечно, о России. Не в собственном ли будущем я побывала? Условия, разумеется, разные, и разные корни. Но суть-то одна: безудержное стремление к единоличной власти, безответственная самоуверенность и поиски врага, который постоянно мешает президенту. Амбиции. Державный пример неуважения к закону. В итоге - деградация общества, хаос, кровь. Всмотрись в эту модель, Россия. И опомнись.

  Жанна КАСЬЯНЕНКО
Грозный - Ростов-на-Дону