Женщины бросились ко мне: "Вы только что из Москвы? Что там? Почему, по какому праву политиканы высказывают мнение за сотни миллионов людей? Нас убивают каждый день, лишают работы, отнимают последний кусок, обдирают, как только могут!"

     Женщины - операторы ленточных машин стоят, сжавшись плотным кольцом, дневная укороченная смена только что закончилась. Сегодня дали побольше хлопка, и они работали до восьми часов вечера. Не успев предупредить домашних и не пообедав. Теперь надо бежать к детям, мужьям, которые беспокоятся и ждут. А ноги домой не идут. Что скажут они своим семьям, как посмотрят в глаза детям?

     - Какую казнь нам придумали, - вырывается у одной из женщин. Живое кольцо сжимается еще плотнее. Женские руки, опушенные хлопковой пыльцой, сплетены в один узел. В глазах слёзы и боль.

     - Мы же за него проголосовали на референдуме, поверили. Нас снова обманули. Через месяц после референдума стало еще хуже, чем было. Посмотрел бы, что мы едим! Одна сухая картошка, она застревает в горле. Маргарин, и то не каждый день. Мы привыкли, а дети не могут к такой еде привыкнуть. Они никогда так плохо не ели. Чем болтать там, в правительстве, приехали бы к нам на фабрику. Вот бы мы их и покормили...

     - Так в столовой же одни тараканы остались, - пугается рядом со мной маленькая, тихая женщина, как узнала я позднее, Люба Горбунова. Все смеются. Видно, представили, как важный премьер и еще более важный президент сидят с ними рядышком в столовой и ждут, когда, наконец, притащат глазунью из двух яиц. - Сегодня ничего, кроме глазуньи, и не было. Просмеялись и снова заговорили о себе.

     - Вчера получила зарплату за август - денег не давали больше месяца, - а их уже нет. Тамара, ты сколько должна? - обращаются женщины к подруге своей. Тамара Захарова, статная черноглазая красавица, рассказывает для меня, - они друг о друге знают здесь все. И кто сколько задолжал под зарплату, и что у каждой приготовлено дома на ужин, и какое письмо пришло от матери, и чей муж выпивает, и что будет с "Санта-Барборой" в следующей серии. А вот как им жить дальше - не знают.

     - Получила вчера 26 тысяч за август, - начала невесело Тамара и поясняет, - неполный месяц работала, вышла из отпуска, а так у нас зарплата 30 - 40 тысяч сейчас. Купила я на свои 26 тысяч двести граммов масла и все. Утром побежала раздавать долги, иначе издержу, и отдавать будет нечем. Кто тогда поверит мне? Люди ведь тоже отдают последнее, то, что на черный день хранят, а у нас сейчас сплошные черные дни идут. Муж работает на кирпичном заводе. Там три месяца не дают зарплату. А я все считаю и считаю в уме его 18 тысяч, а их нет и нет. Сын окончил девять классов, собирался во Владимир на зубного техника учиться. Я не пустила, говорю, обижайся, сынок, не обижайся, только не пущу. Не прокормить нам тебя. Где ты там будешь жить? Кругом хулиганство, тебя забьют. Пошел он учиться в ПТУ при фабрике на поммастера. Раньше бы я только радовалась этому, а сейчас поммастера тоже не нужны никому; работы для них нет. Хотели нынче училище закрыть. Но рассудили там на фабрике: а куда девать ребятишек? Осталось только выгнать на улицу беспризорными. И чтобы удержать, не закрыли училище. Кормить сразу не обещали: нет средств у фабрики. Обещают выдать одежду да стипендию 40 рублей.

     - Что-то не так, Тамара, - прерывают ее женщины, - это только на полбулки хлеба, сорок рублей.

     Молчат женщины, и в глазах тоже слезы. У них у каждой так же... Какое же бессилье овладело всеми нами, оказавшимися не в состояния накормить собственных детей.

     - У меня бабушка, как в воду глядела, будто знала, что такая жизнь настанет, - негромко нарушает молчание

     Татьяна Савельева. Ей сорок лет, а трудовой стаж на фабрике уже 25 лет. - Она нас одна пятерых сирот вырастила. И, умирая, сказала: доченьки, рожайте по одному ребеночку. Больше на свет не пускайте, мучиться будут. Бабушкино завещание мы выполнили. Ведь сейчас и одного ребеночка вырастить невозможно. Светланке моей 13 лет, хорошо, что обувь с одной ноги носим. У меня кое-что было куплено. Где перешьешь, где перевяжешь старое, так и одеваемся пока. Работаем вместе с мужем, а бьемся из копейки в копейку. Летом жили на грибах. Мяса не видели. Сейчас картошка, макароны, морковь. Немазаные макароны, - когда такое бывало, уже и не помню. Разве дети вырастут здоровыми, полноценными? Какое потомство они дадут? Ни мяса, ни фруктов, ни масла, ни сладостей...

     - А какие мы все стали, скажи, Оля! - обращаются она и инструктору Ольге Рыжовой и спешат наперебой выплеснуть все, что лежит на душе тяжелым камнем.

     - Через плечо друг дружке заглядываем, когда получаем зарплату, Злимся, если кто-то заработал на тысячу больше.

     - А я как увижу мастера, за станки прячусь, чтобы на глаза не попасть. Она меня вчера спрашивает: что ты от меня прячешься, как от змея? Так я же боюсь тебя, Николаевна, отвечаю. Вдруг ты отправишь меня домой сидеть за две трети тарифа. Скажешь, чтобы я завтра не выходила на работу. А куда я на эти две трети с семьей денусь? Нам и всех-то третей даже на хлеб не хватит. Что у нас впереди, если мы сейчас живем без будущего?!

     Снова идет сокращение. Пока сокращают пенсионеров. А как им на 17-20 тысяч прожить? Помните, нынче женщина с пятого этажа своей квартиры выпрыгнула? После сокращения это было. Тихая такая была женщина, спокойная. К нам в цех приходила проверять вентиляцию. Тамарой ее звали, семья у нее хорошая, не болела, вот что с ней случилось, так и не знает никто. Говорят, не стерпела. Господи, господи...

     Гаснут в цехе неяркие огни, остаются только контрольные лампочки. Тамара Захарова и Люба Горбунова раньше других выходят из гардеробной. Идем вместе сумрачными переходами. Люба рассказывает о своей сестре, Тане. У нее трое детей, работала она здесь же, на фабрике. Но, боясь остаться без работы, уехала в село неподалеку. Но и там нет спасения. Раньше Люба с мужем помогали чем могли сестре, а сейчас и у них возможности невелики.

     - Сестра дошли до отчаяния. Призналась мне недавно, что у нее все чаще появляется мысль отдать куда-нибудь детей, потому что нет сил смотреть в их голодные глаза и нет надежды выучить их и найти им место в жизни. Что делать, что делать?

     ... Рвет голосами пронзительной женской боли ночную тьму уснувшего городка диктофон на моем столе в комнатке заледенелой районной гостиницы с неработающим телефоном-автоматом и ржавой коричневой водой. Спят ли сейчас эти женщины, в чьих холодных квартирах пустые холодильники, пустые кухонные шкафы и уже не остается надежды выжить? Мне кажется, все вокруг онемело от этой боли. Не выдерживает и отчаянно мерцает красными пунктирами вдруг севшая батарейка, останавливая магнитную ленточку. Прерывается чей-то тяжелый вздох. И заходится от людской боли сердце: дождется ли оно рассвета? Жалко ушедшую раньше времени из жизни женщину, детей жалко больше всего на свете. Старинную фабрику, которую лихорадит уже два года, тоже жалко. Хлопок, который удалось приобрести с большим трудом и за большую цену, они переработали бы меньше чем за десять дней, а растягивают на месяц, - лишь бы не остановить совсем и навсегда. Фабрике должны больше миллиарда другие предприятия. А у нее самой только за мазут 200 миллионов долга. Если фабрика остановится, то вообще без средств к существованию останутся около пяти тысяч семей, - каждый третий житель Собинки работает здесь.

     Куда им деться? В соседнем Лакинске на фабрике четыре тысячи рабочих. Что ждет их?

     Разговариваем с председателем городского Совета В. Прокофьевым и главой городской администрации А. Андриановым. Оба честные люди. Андрианов говорит:

     - Я считаю, что любая власть должна обеспечить нормальную человеческую жизнь. Сейчас моя первая и главная политика - перезимовать. По нашим расчетам, только на четвертый квартал на теплоснабжение города надо иметь 900 миллионов рублей. Полностью денег нет, мазута мало. Фабрики "Ком-авангард", которая содержала свое жилье и детские сады, сейчас неплатежеспособна и вряд ли сможет платить даже половину при совместном финансировании. На грани остановки другие предприятия.

     - Я только что с котельной, - включился в разговор И. Прокофьев. - Люди требуют одновременно перевыборов президента и парламента. Лично мое мнение такое же. Если сейчас наверху не одумаются, то катастрофа настигнет нас в несколько дней. Терпение людей на пределе. У нас, в Собинке уже был бунт, когда перекрывали мост, требуя своевременной выплаты зарплаты,

     Беспокойство председателя городского Совета понятно. Он уже знает, что с 1 октября еще на 80 процентов подорожает природный газ для промышленности. А это жилые дома, фабричные, хлебозавод, птицефабрика... Хватит ли тогда денег на снова подорожавший хлеб Тамаре Захаровой и ее детям, - думаю я о вечернем разговоре с женщинами на фабрике. Как жить с тремя детьми сестре Любы Горбуновой? Они не делают большой мировой политики, но в своем государстве они остаются силой, и они тот народ, который поддержал президента на апрельском референдуме и который сейчас говорит "все", больше веры нет, уходи, иначе мы погибнем, и вместе с нами рухнет Россия,

  Луиза ГЛАДЫШЕВА.
(Наш соб. корр.).
Собинка,
Владимирская область.