Молодой, крепкий, с бизнесменистыми манерами заместитель начальника цеха Владимир Зоткин вел меня по крутой узкой лестнице производственного корпуса и на ходу объяснял: "Вот здесь мы Лапина спускали, через ту дверь выносили". Мы славировали по мелководью между двух цеховых луж, миновали барабанившую с потолка капель и оказались у отгороженного отсека. Зоткин открыл дверь в мастерскую, где ремонтировали центрифуги и прочее оборудование. "Здесь чаще всего и трудился слесарь Лапин, - продолжал мой проводник. - Ну а тогда, в свою последнюю минуту, он нажал кнопку крана на подъем, крюк пополз вверх и затянул петлю веревки, которая уже была на его шее. Никаких внешних телесных повреждений на теле, каких-либо следов борьбы обнаружено не было. Все Лапин сделал сам. В акте судмедэкспертизы так и написано: смерть наступила от удушения. Короче, - завершил свои пояснения Зоткин, - это чистой воды самоубийство".

     Накануне в дирекции завода, а ныне акционерного общества "Химволокно", весьма удивились появлению корреспондента.

     - Приехали по такому мелочному поводу? Да теперь сотни и тысячи кругом умирают. А тут единичный случай, - пожимали плечами заместитель генерального директора Ю. Шигапов и начальник отдела кадров А. Гусев. Тут же мне дали понять: мол, сколько таких кругом с наклонностями к суициду. Так что никакого здесь криминала нет и быть не могло...

     ДОМ на противоположном от завода конце города. Малометражка из двух смежных комнат. Привычные к работе руки хозяйки продолжают что-то делать, мыть, тереть, хотя мысли все об одном: для кого теперь варить, стирать, убирать? Для кого? Тяжко Галине Яковлевне говорить о муже, которого отняла у нее жестокая, несправедливая обрушившаяся на честных людей жизнь. Так она считает. Но, может, неверно судит-рядит, может, ошибается? Послушаем ее рассказ и сделаем выводы сами.

     Галину Яковлевну детство не баловало, в семье росла не дочкой, падчерицей. И когда в неполных семнадцать встретила Анатолия, влюбилась в него сразу и навсегда. Рыцарь ее был не голубых кровей: деревенский парнишка, безотцовщина, незадолго до того окончивший ремесленное училище, но высок, голубоглаз, а главное - добр и ласков, честен и прямодушен. Благодаря Анатолию Павловичу я выучилась, получила специальность. На теплоприборном заводе уже два десятка лет, а он на "Химволокне" тридцать три года. Строил предприятие, на нем и остался. В его трудовой книжке всего одна запись: "принят". А все остальное: награды, благодарности, премии за работу, за рационализацию. На умелые руки и смекалистую голову всегда большой спрос, и он сто раз мог перейти на другой завод с чистым, не химическим производством, и ближе к дому, но прикипел, прирос, сроднился со своим цехом. И никуда! Однолюб он и есть однолюб, касается это семейных дел или работы.

     - Толя был культурным, образованным человеком, не по документам, по существу, - как бы подвела итог жизни своего верного спутника хозяйка дома и стала показывать сделанные его руками вещи, его работы, в том числе многочисленные хозяйственные мелочи. И я вполне согласилась с Галиной Яковлевной: Анатолий Павлович, судя по его изделиям, во всем стремился к ладу, к совершенству. Любил и ценил красивое. И весь их дом - тому свидетельство: ведь надо же из "хрущобы" сделать такое. Хорошо было в доме и взрослым, и детям. Анатолий Павлович любил детей, но Бог дал всего одного сына. Зато внуками не обидел. Когда в семье сына речь зашла о третьем ребеночке, дед первым поддержал: да что тут думать-гадать, неужели все вместе не осилим, не поднимем еще одного красавца Лапине или красавицу. Пусть растет и множится наш род."

     Я приехала расспросить Галину Яковлевну о кончине Анатолия Павловича. Но мы - ни я, ни она - никак не перейдем к этой черной теме, все говорим и говорим о жизни. Жизни нелегкой, полной трудов и забот, но в которой они с мужем любили друг друга, свой дом, работу, сад, свой город, свою землю.

     В РЕМОНТНО-МЕХАНИЧЕСКИЙ цех, где работал Лапин, как и во все другие, спустили "цифру" - столько-то человек должно быть уволено. В цехе составили список, в котором Лапин оказался одним из первых, потому как шесть десятков лет за спиной... Придя домой, Лапин промолчал, но жена сама поняла по его виду, что грянула гроза, которой страшатся сегодня все, кто зарабатывает не коммерцией. И еще она поняла, что его не просто уволили, лишили работы, его нестерпимо обидели и унизили.

     Всю свою жизнь с ранних лет Анатолий Лапин ощущал в себе силы и уверенность работника, мастерового человека, кормильца. Подростком уже был опорой матери, солдатской вдове, потом жене-студентке. А последние годы вместе с Галиной Яковлевной они, как могли, поддерживали сына с невесткой. Да только помогать становилось все труднее. Живут те в Латвии, в зарубежье. В такой ситуации безработный дед младшим Лапиным - не помощник. Наверное, и об этом думал Анатолий Павлович и потому еще больше мучился своим увольнением.

     Как при потухшем очаге быстро выстывает тепло, так без хозяина холодеет сегодня лапинский дом. И светильники в нем горят через один, остыли нагреватели. На кухонных часах кукушка, выныривающая из окошечка, потеряла мелодичный голос, издает какой-то заикающийся звук. Все, как в народной примете. Кончилось кукование - оборвалась жизнь хозяина...

     Анатолий Павлович Лапин, по данным цеховой табельной службы, никогда не прогуливал, не болел. За 33 года ни одного бюллетеня - нечастый по нашим временам случай. В заводской поликлинике я познакомилась с его медицинской картой. У врачей не лечился. В карте лишь данные общих профилактических осмотров, констатировавших во всем норму. "Лапину бы работать до ста лет, а жить двести", - скажет мне позже один из давних друзей Анатолия Павловича. Но это будет за стенами "Химволокна", а на заводе события развертывались иначе.

     Я упорно стремилась поговорить с теми, кто работал вместе с Лапиным. Однако это оказалось не так просто сделать. Замначальника цеха Зоткин предпочитал сказать все и за всех сам, предварительно призвав меня смотреть на жизнь реально, по-современному:

     - Да, Лапин был неплохой работник, но его время ушло. Не увольнять же молодых, семейных. А увольнять надо, так как предприятие работает на половину мощности. Кроме того, "стресс Лапина связан с семейными делами... Якобы нелады с женой, которая постоянно требует с него денег".

     Вот, собственно, и все причины этого несчастного случая, как их видит начальство. Затем мне все же дали "пообщаться с народом", опять же в присутствии Зоткина и начальника отдела кадров, державшего корреспондента на коротком поводке под предлогом... техники безопасности. Я поговорила с несколькими рабочими, которые сказали в общем то же, что и Зоткин: мол, если уж увольнять, то в первую очередь тех, кто в возрасте. Кое-кто также повторился насчет жены Лапина, мол, при другой бы жене этого не случилось. Говорили сухо, скороговоркой, а кто и с раздражением. И это холодное безучастие хлестануло меня чуть ли не больнее, чем сама гибель Лапина. Что же вы, люди, делаете? Как можете так о нем и о ней? Почему не признаетесь, что страхом сдавило горло и кровью облилось сердце, когда увидели своего товарища, собрата вздернутым в воздух над станиной, за которой тот простоял всю жизнь? Наверняка это все было: и страх, и ужас, и боль. Но... верно и то, что все мы безмерно устали от горбатой, судорожной нынешней жизни, от тревог за собственную судьбу и судьбу своих семей. И потому нередко пытаемся отодвинуть от себя чужую трагедию, отгородиться, забыть. Не хотим или уже не можем тратиться на чужие беды, экономим себя.

     Прошедшее после ЧП время, очевидно, приглушило боль в сердце заводчан, а разум уже диктует свой интерес, свою выгоду: пожалеешь Лапина - не окажешься ли сам за забором? Как бы народ ни сопротивлялся, а новая экономика и идеология уже далеко продвинули нас по пути эгоизма и индивидуализма. И продолжают все энергичнее толкать в заданном направлении. Не в этом ли кроется самая главная причина происшедшей трагедии?

     Не за живот, не за свой желудок испугался рабочий Лапин, подписав бумагу об увольнении. С его-то золотыми руками прокормил бы себя и жену. Его убило сознание собственной ненужности. Он стал не только ненужным на своем заводе, в фундамент которого, кстати, клал кирпичи, а лишним, помехой окружающим. Что получилось - работник, привыкший жить в обстановке уважения, доверия, дружелюбия, оказался как бы во враждебном стане. На веку Лапина много чего случалось: не хватало в стране рабочих рук, не хватало людей со знаниями, умениями, опытом, но чтобы на производстве не хватало работы на всех, - такого никогда не было. И как это произошло, он не мог понять. Или, наоборот, понял и не смог стерпеть и простить тем, кто до этого Россию довел.

     ЗАВЕРШАЯ эту тяжелую историю, я должна обязательно рассказать еще об одной вещи. Когда В. Зоткин и его единомышленники говорили о жене Лапина, они каждый раз настойчиво присовокупляли слово "бывшая". Или просто называли ее женщиной, которая жила с Лапиным на одной площади. Это о Галине-то Яковлевне! А дело здесь вот в чем. В семидесятых годах, когда Лапины ютились в коммуналке, Галине Яковлевне на ее предприятии дали комнату. Но для этого супругам пришлось пойти на фиктивный развод - таково было условие. Лапин не скрывал этого от своих товарищей, те веселились на новоселье, да и Лапин немедленно после переезда освободил место в цеховой очереди на жилье. Супруги продолжали жить вместе, да вот беда, - в загс вторично так и не сходили. И вот по прошествии двух десятков лет кто-то вытащил на свет эту историю. Случайно ли вытащил? Давайте подумаем. Ведь при таком раскладе причина смерти Лапина из социальной легко превращается в бытовую - семейные неурядицы. И еще. В районной прокуратуре мне показали предсмертную записку Анатолия Павловича, где он обращается к цеховым руководителям: "Помогите моей любимой жене Гале получить акции, в них вложены наши общие деньги". Может, как раз в них, в акциях, в новом символе нашего процветания дело? Не положил ли кто-то из "деловых людей" на эти бумажки глаз. А "бывшую" жену можно и побоку...

     В этот день многие проходящие поезда опаздывали, и я села на первый попавшийся. В полутемном вагоне немыслимая холодища. Чаю - ой, о чем я, какого чаю, - кипятку было не допроситься. Хмурые, продрогшие пассажиры не общались, молчали. Когда поезд останавливался то у одного, то у другого столба, тоже никто не реагировал, не удивлялся, словно мы ехали вне времени и пространства - в никуда.

     Я попыталась стряхнуть с себя оцепенение, выбраться из черной пропасти мыслей. Не всех же в конце концов опутали, стреножили уныние и безнадежность, не все потеряли зрение, обезъязычили. Вот и в кармане у меня лежит фотография человека, который не голосом, но поступком выразил свое отношение к тому, что творится вокруг. Выразил свой протест, как мог. Недаром защитники новых порядков на заводе и в городе цедили сквозь зубы: "Кончал бы он дома, а то выбрал место, завод!"

     Анатолий Лапин, рязанский рабочий, не сумел отстоять свои человеческие права. Но собственное слово все же сказал - и тем, кто сегодня наверху, и тем, кто внизу. Умирая, не покинул свое рабочее место, как тот солдат, что погиб, не сдав неприятелю свой окоп, свой огневой редут...

  Элла ФЕДОРОВА.
(Наш спец. корр.).
Рязань.