Октябрь 1993. Хроника переворота.

Октябрь-93: конец химеры

К.Мяло


      В роковой вечер 3 октября, в последовавшую затем ночь и в последовавшие затем дни, слушая не иссякающие рассказы сотрудников "Останкино" о нападении на телецентр и о пережитых ими тревогах (а рассказы эти заняли, в общем, больше эфирного времени, нежели война в самом Белом доме и вокруг него), я вспоминала тот июньский вечер 1992 года, когда горели Бендеры, невозможно было подобрать раненых и похоронить убитых, а в Москве, на Красной площади, запускали фейерверки в честь гремящего здесь рок-фестиваля. Два-три кратчайших сюжета - вот и все, что показало "Останкино" о трагедии Бендер москвичам, так и не узнавшим ни о так называемых труповозках на улицах (местные телевизионщики сделали на этой основе пронзительную ленту "Ладья Харона"), ни о рефрижераторах у моргов, неделями ожидающих опознания переполняющих их трупов. Зато теперь в Москве пугают детей "приднестровцами" - мифологическими чудовищами, ни с того ни с сего ринувшимися на бедное "Останкино" из черных бункеров Белого дома.
      Нет, я вовсе не иронизирую, но ведь у всякого следствия должны быть свои причины, а у трагедии таких масштабов, как события 3-4 октября в Москве - свои истоки, отнюдь не сводимые лишь к самоволию одного человека, пусть сколь угодно склонного к автократизму. А потому меня настораживает - скажу больше, глубоко удручает - заметно обозначившаяся в общественном мнении тенденция полагать, будто до 21 сентября мы находились в правовом поле, и лишь после пресловутого Указа #1400 резко и неожиданно выпали из него. Нет! Труповозки в Бендерах, беженцы из Таджикистана, пересекающие Сибирь в промерзлых вагонах, а потом, лишенные элементарных прав, живущие в сараях и трансформаторных будках, геноцид в Закавказье, ущемление гражданских прав русских и русскоязычных в Прибалтике - перечислять можно долго, но неужто и сказанного недостаточно, чтобы понять: мы уже в течение нескольких лет живем в ситуации правового обвала. И если в октябре кровавая волна, пронесясь по окраинам, хлынула в Москву, то давайте уже сегодня, post mortem, не будем сводить понятие права лишь к праву издавать газеты и создавать политические организации - сколь бы важным ни было оно само по себе.
      Изъяном обозначающейся либеральной реакции на события 21 сентября - 4 октября в Москве я и считаю, во-первых, чрезмерную фиксацию на Москве, во-вторых, столь же чрезмерную фиксацию только на правовых последствиях введенного в ней режима ЧП. Слов нет, совершенно недопустима депортация людей из Москвы только по национальному признаку и, разумеется, каждый подобный случай должен быть предметом специального рассмотрения. Но ведь те же газеты, со страниц которых сегодня не сходят рассказы о девяти или десяти тысячах депортированных кавказцев, в свое время и словом не обмолвились о ста тысячах русских и русскоязычных, покинувших, мягко выражаясь, в некомфортабельных условиях и без всяких правовых гарантий Чечню. А ведь самый ее статус сегодня красноречиво свидетельствует о правовом и конституционном беспределе, в котором мы уже несколько лет пребываем. Если Чечня вышла из состава РФ, то где соответствующие международно-правовые соглашения, где, кстати сказать, и конституционные основания для подобного решения? Всеми этими вопросами не занимались ни парламент, ни Конституционный суд, ни президент. А ведь примеры такого рода можно множить очень долго, и потому любая соразмерная масштабам трагедии оценка сентябрьско-октябрьских событий не может не исходить из констатации этого бесспорного и определяющего весь ход событий факта: нарастающей правовой энтропии на всем пространстве бывшего Союза ССР.
      Накопление этого эффекта тотального разрушения права 21 сентября взорвалось новым качеством, однако наивно было бы полагать, что Москва бесконечно будет оставаться защищенным от бушующих вокруг бурь оазисом псевдоправа.
      Я настаиваю на этом определении, ибо в область псевдоправа мы вступили, пожалуй, с началом перестройки и уж, во всяком случае, с момента избрания - непрямого и на безальтернативной основе - генсека КПСС президентом СССР. С этого момента возникла химера, ибо логичная внутри самой себя, основанная на харизматическом авторитете и прямом насилии, а затем закрепленная привычкой - скрепой всех традиционных обществ - система власти начала уснащать себя элементами из принципиально иной системы и философии государства и права. Классически буржуазной - прямым и резким антагонистом которой в свое время и была задумана Советская власть.
      Вторым ярчайшим вторжением псевдоправа - уже не только в нашу внутреннюю, но и международную жизнь - было перенесение Хельсинского принципа нерушимости границ на административно-произвольные границы, некогда по решениям ЦИКов и ВЦИКов проведенные внутри СССР и не демаркированные в соответствии с нормами международного права.
      За этот произвол уже пролиты и еще прольются потоки крови. И если - у меня есть серьезные основания так думать - руководство Приднестровья, учитывая шаткость положения республики, официально не направляло сюда никаких гвардейцев, то люди из Приднестровья здесь вполне могли быть. Как были люди из Крыма, с Украины, из Прибалтики и Закавказья - все те, по кому уже проехалось колесо псевдоправа.
      Эмоционально-идеологический настрой общества на немедленное упразднение "Системы", традиционное, к несчастью, российское пренебрежение не только юридическими процедурами, но и самой сутью права как нерушимого договора между двумя сторонами - Законом и гражданином, - все это стало причиной того, что никто не заметил рождения чудовищной химеры, одна половина которой в недалеком будущем должна была начать пожирать другую. Сочетание принципа Советов, изначально отрицающего разделение властей ("Вся власть Советам!") с принципом этого самого разделения властей - вот суть этой химеры. И на вопрос, чего же хочет общество: классической буржуазной демократии или советской, что оно вообще подразумевает под словом "демократия" и каким образом оно собирается преодолевать химеру, ему теперь неотвратимо придется отвечать.
      Подавляющая часть людей, стоявших на площади у Белого дома, не затруднялись с ответом на этот вопрос: "Вся власть Советам!" Здесь безраздельно господствовала советская Россия - та самая, выталкиваемая, в идиотском колпаке "совка", в историческое небытие, предмет гаерства и зубоскальства новоявленных нуворишей и телецентра "Останкино".
      Подумал ли кто-нибудь о том, почему именно "Останкино" превратилось для этих людей в предмет настоящей психической фиксации? И почему, судя по уже имеющейся информации, именно они, эти "совки", ночующие в палатках на площади у Белого дома, в подавляющем большинстве безоружные, оказались первой жертвой, объектом самого жестокого убоя? Вспоминая 23 февраля, а затем 22 июня 1992 года, когда я впервые увидела, как бьет ОМОН людей с красными флагами, приходится говорить - в уже полузабытых и "скомпрометированных" терминах - о зарождающемся классовом противостоянии. Беспощадность Кавеньяка - к "люмпенам" и "пролетариям", к людям в "стоптанных ботинках" (общая черта трупов от Белого дома, по словам одного из врачей) присутствовала здесь. Но все ведь так хотели капитализма, "буржуазности", будто буржуазность - это только переполненные супермаркеты и лакированные автомобили! Что ж, придется отвечать и на этот вопрос.
      21 сентября 1993 года действительно произошел государственный переворот, но суть его не в роспуске (вначале речь ведь шла только о роспуске) не больно-то уважавшего Конституцию парламента, а затем и Конституционного суда (тоже давно сползавшего в сферу фарса), а в декретном, волей одного человека изменении формы государственного устройства, самой структуры власти. Советская власть упраздняется, на место ее приходит нечто другое, чего мы вовсе не выбирали, что нам просто предложили. И мы либо соглашаемся с этим - но тогда все разговоры об авторитаризме, перевороте и т.д. можно сдать в архив, а любое фрондирование будет отдавать лакейским прихихикиваньем над "господами". Либо - не соглашаемся, но тогда уже совсем грозно встает вопрос о формах этого несогласия и реальности гражданской войны.
      Вот существо проблемы, и не надо сводить ее лишь к закрытию газет (если уже почти все снова открылись) и "издержкам" ЧП. Не надо прятать ее за эмоциональными восклицаниями о втором дворце Ла Монеда, о "коллективном Альенде" и новом Пиночете. Нет, пока не Пиночет, и коллективного Альенде не получилось - все депутаты живы, умерли же пришедшие защищать их. В Ла Монеда, как известно, было наоборот: Альенде погиб с оружием в руках, призвав граждан не выходить на улицы и не подвергать себя опасности. Я, разумеется, ни в кого не собираюсь бросать камни, но давайте не забывать, что те, кто были убиты у Белого дома, умирали за Советскую власть.
      Обнаженность выбора оплачена кровью, и если сегодня депутаты ВС готовы баллотироваться в Федеральное собрание, тем самым легитимируя совершенный государственный переворот в его самом существенном содержании, то во имя чего же была принесена жертва? А идти в новый парламент для того, чтобы, по доброму русскому обычаю, пронести туда фигу в кармане, и, настанет час, снова предъявить ее "urbi et orbi" - нет уж, увольте.
      Итак, после кровавого октября Россия вновь стоит перед выбором, от которого надеялась ускользнуть в лабиринтах псевдоправа. Так что же - Советы? Но история так и не поставила эксперимент "Советы без большевиков", и тень КПСС отчетливо проступила в роковые дни за кулисами Белого дома. Я не демонизирую КПСС, но выбор должен совершаться с открытыми глазами; что до меня, то я считала бы ее возможное возвращение к власти абсолютно пагубным для страны, не в последнюю очередь потому, что именно она распространила по всему государственному телу отвратительные метастазы псевдоправа.
      Новый парламент? Но это не только легитимация государственного переворота, это и закрепление переворота социального, утверждение у государственного кормила сил, на знамени которых написано "капитализм".
      Левые, если настоящие левые еще сохранились в нашей стране, отныне должны самоопределяться по отношению к ним.
      Таков жесткий контур постоктябрьской реальности. Но эта жесткость - как и всякая жесткость - имеет преимущество определенности. Для тех, разумеется, кто испытывает в ней необходимость.


В начало страницы             В оглавление
 
© Печатное издание - "Век ХХ и мир", 1994.
© Электронная публикация - Русский Журнал, 1997

Октябрь 1993. Хроника переворота.
К.Мяло. Октябрь-93: конец химеры.
http://www.russ.ru/antolog/1993/myalo.htm