Мухамадиев Р.С. На раскалённой сковороде

Глава 2. (22 - 26 сентября 1993 года)

 

     

* * *

     "А тебе-то что надо было там делать?" - частенько спрашивают меня.

     Жизнь дается только раз. Разве можно так бессмысленно играть ею? Прошел уже не один год с тех пор. Но как только возникает разговор о московских событиях сентября-октября 1993-го, как мне опять и опять приходится слышать то же сожаление, все те же упреки. Находились даже такие, что кидались на меня как разъяренные быки: "Кого ты там защищал, русских шовинистов?!" "Татарстан - суверенное государство. Ты там защищал чужестранный парламент. Неужели тебе, татарскому писателю, больше нечего было делать?!" - укоряли меня.

     Один пожилой собрат по перу, услышав о том, что я живой-здоровый приехал в Казань, говорят, даже выразил сожаление: "Жаль, что сбежал, не подох там, было бы уроком для всей нации".

     Для меня не удивительными, а естественными были и вопросы, и упреки, и даже угрозы. Всегда ведь находятся и советчики, и поучающие. Если бы московские события сентября-октября закончились по-другому, я уверен, те же люди

жали бы мне руки, поздравляли бы. У двери моей толпились бы друзья. Это, наверное, в природе человека. Подобно тому как любовь и ненависть всегда бывают рядом, частенько соседствуя, уживаются правота и ошибки, радость и горе, поздравления и упреки.

     Я не ставлю целью дать далеко идущие обобщения. По возможности постараюсь избежать и политических оценок и суждений. Вообще, наверное, пока невозможно делать какие-то поспешные, однозначные выводы о событиях последних лет. Но все же та борьба за власть, которая происходила в Москве в 1990-1993 годах в самых высших политических кругах, вся та суматоха проходили в целом перед моими глазами. Я был единственным татарским писателем, активно или пассивно участвовавшим в тех событиях. Вот почему я не могу умолчать о них. Потому что знаю: сколько бы мы ни твердили о своей суверенности, московские события имели прямое отношение к судьбе татарского народа.

     ...Дома зазвенел телефон. Из Москвы звонил секретарь Президиума Виталий Сыроватко:

     - Ринат, слышал? - начал он. - Надо срочно приехать в Москву. Если сумеешь, позвони и остальным депутатам, избранным от Татарстана.

     Хотя многие советовали не ехать, у меня не было двух мнений относительно поездки.

     - Понял, - сказал я.

     Мы с Виталием Григорьевичем хорошо знаем друг друга. Он не ждал от меня другого ответа.

Но прежде, чем положить трубку, он счел нужным добавить:

     - Я тебе одному говорю, положение крайне напряженное...

     Ездить по маршруту Москва - Казань стало в то время для меня делом привычным. Дипломат мой всегда готов. А вот в тот день, если учесть, что время было уже позднее, доехать до Москвы не было никакой возможности. Самое лучшее - это лететь утренним шестичасовым рейсом.

     Работавший тогда министром здравоохранения Рамил Хабриев обещал в пять утра заехать за мной на своей машине. Я успел переговорить с одним из высоких руководителей Татарстана и получить его "добро". Позвонил своему московскому шоферу и попросил его встретить меня в аэропорту. Оказалось, что на борту утреннего самолета нас, депутатов, набралось восемь человек. Ни один не одобряет Бориса Ельцина, который собирается силой разогнать Верховный Совет и Съезд народных депутатов России. Вообще в те дни мне не пришлось встретить ни одного человека, который бы одобрил действия Президента. Даже те, кто тогда открыто считали себя его сторонниками, были в растерянности. "Поторопился, не надо было доводить дело до этого", - рассуждали они.

     В аэропорту Домодедово нас никто не встретил. Куда ни глянь - везде суетящиеся депутаты. Из Самары, Уфы, Перми и многих других городов. Земляки, которые прилетели вместе со мной, просили: "Ты здесь постоянно работающий депутат,

член Президиума, найди же какой-нибудь выход".

     Тут только я стал соображать, что ситуация довольно серьезная, Ельцин взялся за нее не на шутку.

     В день, когда начались августовские события 1991 года, я, как уже рассказал, был в Ялте. В Симферопольский аэропорт была послана тогда телефонограмма с указанием не брать на борт депутатов. Но я и депутат Починок, который, кстати, работает сейчас в руководящих кругах, прилетели тогда в Москву по билетам, купленным в городской кассе. Несмотря на то, что в городе был комендантский час и все дороги перекрыли, во Внукове меня встретил один из постоянных шоферов - Сергей Ионов. И хотя на каждом перекрестке поперек дороги стояли танки, он доставил меня до здания Верховного Совета, проскальзывая по узким улочкам и дворам. По правде говоря, оказалось, что тогдашние действия ГКЧП были просто детской игрой. То было всего лишь заранее запланированное представление, рассчитанное на раздел СССР. А депутаты, толпы народа и в особенности журналисты сыграли отведенные им роли статистов. По сути дела, не было никого, кто бы собирался прибрать к рукам власть и стремился осуществить режим чрезвычайного положения. Молодежь, столпившаяся у Белого дома на углу Калининского проспекта, галдела и пыталась спровоцировать, втянуть в конфликт солдат, спокойно сидящих на танках и БТР.

     И в этот раз меня встретил все тот же шофер, что и в августе 1991 года.

     - Конечно, встречу, - сказал он накануне по телефону. - Вы же знаете, не родился еще тот сотрудник ГАИ, который бы смог задержать меня.

     На деле оказалось, что, как только был прочитан указ Президента, все организации, обеспечивающие работу Верховного Совета, в том числе и транспортное предприятие, тоже оказались взятыми под контроль военными.

     Кто-то ловит такси, кто-то торгуется с шофером. Чтобы доехать до города, не хватит и месячного заработка. И тут, скрипнув тормозами, рядом остановились "Жигули". Неожиданно открылась дверь и из машины выскочил водитель. "Ну, - подумал я, - сейчас отругает меня на чем свет стоит". Я поднял голову, глянь - передо мной стоял не кто иной, как все тот же Ионов. Рот у него до ушей.

     "Кажется, заставил подождать немного!" - говорит он.

     Смеется. А между делом ругает политических деятелей, которые и сами не живут спокойно, и другим покоя не дают. Я и поныне восхищаюсь добросовестностью и обязательностью этого простого московского парня. Утром он пришел на работу - не пустили, сказали, что, мол, народных депутатов уже нет, а шоферам дается выходной. Но Сергей нашел выход. Сел на свою старенькую машину и приехал, будто встречал близкого родственника, друга.

     Московские улицы, все подступы к зданию российского парламента напоминали августовские дни 1991 года. Толпа, обступившая Белый дом, была занята строительством баррикад из кусков железа, дерева и камня. Если подумать, до чего же наивны люди: кого могли задержать эти баррикады?! В то же время нельзя без уважения отнестись к ним, неделями не покидавшим свое место у здания Верховного Совета ни днем, ни ночью. Это были пусть и наивные, но благородные, самоотверженные люди...

     В самом здании Верховного Совета царила та же атмосфера, что и два года назад. Можно было подумать, что попал в улей. Кого там только нет?! В поисках сенсаций целыми роями снуют журналисты. Несут на себе камеры, фотоаппараты, микрофоны, стремянки... То и дело попадаются дипломаты разных рангов. Лидеры политических партий, военные, деятели литературы и искусства. И кто-то еще, коих я никогда не видел, не встречал, не знал... Каждый куда-то спешит, суетится, говорит, машет руками, жалуется, ругает Ельцина и его окружение.

     Захожу в кабинет, чтобы раздеться. Весь аппарат, обеспечивающий работу постоянной комиссии, на месте. А депутаты кто уже здесь, кто еще в пути.

     Мне вручили целую охапку документов. Вечером было заседание Президиума. В 12 часов ночи открылась внеочередная сессия Верховного Совета. Там на основе статьи 121 действующей Конституции

было принято решение, в котором говорилось, что полномочия Президента Ельцина приостанавливаются и управление страной поручается вице-президенту Александру Руцкому.

     Руководимый Валерием Зорькиным Конституционный суд тоже обвинил Ельцина в совершении государственного преступления.

     Я думаю, что вы поймете состояние человека, проведшего ночь без сна, рано утром прилетевшего в Москву. А тут события, которые трудно понять уставшим мозгом. Я положил документы на стол и пошел в кабинет своего непосредственного начальника Рамазана Абдулатипова. У двери толпой стояли люди, но я прошел без очереди.

     - Вот так обернулись события, Ринат, - встретил он меня. То ли в результате бессонной ночи, то ли от сомнений и испуга он был не похож на себя и бледен.

     Я кивнул, давая понять, что согласен с ним.

     - Мы только что с самолета. Рамазан. Я пока ничего не понимаю.

     - Твое счастье, что не понимаешь, - как-то равнодушно промолвил он.

     Я почувствовал, что у него на уме другое. Он хотел идти куда-нибудь? Может, кого-то ждал?

     Я было раскрыл рот, чтобы заговорить, но он приставил палец к губам, советуя не спешить, а потом кивнул в сторону выстроившихся телефонных аппаратов: "Здесь нельзя говорить, подслушивают..."

     Впрочем, я и без него знал, что это так. "Уши" имеются в каждом кабинете. Мне довелось разговаривать со специалистами этого дела. Оказывается, когда это нужно, они записывают, о чем ты шепчешься в постели со своей женой...

     Рамазан положил правую руку на мое плечо и пригласил в комнату отдыха. Сели друг против друга. Он приготовил кофе, налил в маленькие рюмочки терпкий дагестанский коньяк. Мы промочили горло, выпили в память тех дней, что работали вместе.

     Тост произнес Абдулатипов. А я спросил:

     - А почему ты говоришь "поработали вместе", разве впредь не будем работать?

     Он увернулся от прямого ответа. А я прикинулся дурачком и не показал виду, что все вижу и все понимаю.

     Пересказать другим мужской разговор - не бог весть какое мужество. И все же меня, надеюсь, не осудят, если я вспомню два-три вопроса, что я задал тогда Абдулатипову.

     - Рамазан, мы с тобой оба знаем, что происходящее в стране - не что иное, как где-то (!) давно и тщательно запланированное событие. Так что нам не следует играть в прятки, не так ли?!

     Он кивнул в знак согласия. Но не решился высказаться вслух. Промолвил только:

     - Ты прав, "процесс пошел", и мы с тобой не сможем ни остановить ею, ни изменить...

     Я перебираю в памяти давно возникшие и ни с кем до того не разделенные мысли:

     - Представление, происшедшее в 1991 году, понадобилось для того, чтобы развалить такую державу, как СССР, именуемый еще и "империей". А на этот раз какова она, эта цель?

     - Разогнать Верховный Совет... Парламент...

     - А дальше?

     - Увидим...

     Я знал, что Абдулатипов за последний год заметно сблизился с Шахраем. А ведь раньше они ненавидели друг друга... Много было случаев, когда бранили, унижали один другого на людях. Как человек, поддерживающий дружественные отношения с ними обоими, я иногда оказывался в очень затруднительном положении. Теперь времена другие. Подружились. И старательно пытались скрыть от других свою дружбу.

     Я осмелился и задал прямой вопрос:

     - А Шахрай что думает?

     Рамазан не ждал этого. Он даже не захотел обезопасить себя словами: "Откуда мне знать?". Потому что мы с Шахраем старые знакомые, а они подружились на моих глазах.

     - Активно не одобряет, - сказал он многозначительным полушепотом.

     Значит, одобряет, но свое одобрение скрывает. В каждом промахе, сделанном Президентом России, по национальному вопросу была доля вины этого очень рьяного политика. Таков результат моих четырехлетних наблюдений за ним.

     - Что же в таком случае остается делать нам, уважаемый друг Рамазан?

     - Активно противостоять. Защищать парламент.

     Мы немного отошли от серьезного разговора, но хотя сидели по-дружески, искренности нам не хватало. В большой политике нет и не может быть веры. В ней нельзя полностью довериться кому бы то ни было. За свои слова, за свои шаги каждый ответственен только сам. На первый взгляд кажется, что ты ходишь среди добрых знакомых, среди друзей. И. глядь, ты уже один-одинешенек, как в темном лесу. А тебя окружают волки, шакалы и хитрые лисицы.

     - Не означает ли наше активное сопротивление, что мы боремся против нашего общего друга Шахрая?

     - Нет, не означает.

     Ответ был хоть и таинственный, но категоричный. И, как оказалось, он был и искренний. Настоящий смысл этих слов я понял много дней спустя, после того как была поставлена кровавая точка в октябрьских событиях.

     Нашу дружескую беседу прервало сообщение по внутреннему радиоприемнику. Всех находящихся в здании депутатов приглашали в большой зал.

     Зал сессий. За четыре года, что я работал в парламенте, мне пришлось стать свидетелем множества событий. Мне довелось пожимать руку и вести беседу с Горбачевым, Ельциным, Хасбулатовым, Руцким и с десятками других политиков самого различного масштаба. Помню, как зал этот

рукоплескал мне, когда сессия приняла закон о языках народов России, проект которого был подготовлен руководимой мною группой. Сколько раз я сгонялся с трибуны Хасбулатовым, когда выступал в защиту прав наций на самоопределение. Не раз, когда вставал в защиту суверенитета Татарстана, я переживал трудные минуты, встречая холодные взгляды из зала. Работавший тогда Председателем Президиума Верховного Совета Татарстана Фарит Мухаметшин тоже хорошо знает, как в этом зале образовалось настоящее половодье ненависти, когда обсуждался вопрос о независимости Татарстана. Сколько раз он проявлял здесь недюжинное мужество, не сломался, оставаясь в полном одиночестве.

     Это тот самый зал, где пробил последний час КПСС. Зал, лишивший Горбачева власти. Запомнилось, как Ельцин пожимал здесь руку Михаилу Сергеевичу и при этом, глядя ему в лицо, насмешливо-горделиво засмеялся как победитель. В этом зале были утверждены Беловежские решения и окончательно положен конец СССР. В том зале я часами разговаривал с Волкогоновым, по-дружески общался с когда-то недосягаемыми космонавтами Андрияном Николаевым и Виталием Севастьяновым. Здесь Ельцин обнимался с Хасбулатовым, возносил до небес Руцкого. Здесь Шумейко, сидя рядом со мной, писал заявление о приеме его в члены нашей комиссии. Сергей Филатов раздавал нам здесь затребованные нами документы, каждый день подходил к нам и, склонив голову,

пожимал мне руку. Здесь бушевали эмоции и принимались вызывающие бурю страстей документы. Здесь у многих вырастали крылья, люди поднимались, крепли, а многие с треском проваливались. И мне тоже предлагалось немало высоких кресел. Спасибо депутатам, что не избрали меня однажды вместо Хасбулатова. Отказаться же от многих предложений помог Аллах и мое терпение. Вот таким был для меня этот зал.

     Сейчас в нем начался чрезвычайный X съезд народных депутатов. И, наверное, впервые в истории цивилизованного мира в конце XX века собравшийся в самом центре Москвы съезд народных депутатов проходил при пламени свечей. Очевидно поэтому, все принятые на нем законы так и остались на бумаге, несмотря на то, что принимались на основе действующей Конституции Российской Федерации. Впрочем, эти бумаги тоже оказались недолговечными - сгорели и пущены по ветру.

     Российское радио и телевидение, все газеты, стоящие близко к правительственным кругам, в сентябрьско-октябрьские дни вещали и писали сплошную ложь, показывая белое черным и черное белым. Как человеку, близкому к журналистам, мне было очень тяжело видеть все это. А в те дни не было недостатка во лжи и фальсификациях.

     Сейчас, спустя четыре года, я пришел к мысли, что СССР развалили не политики, а журналисты.

Политики одни бы не справились с этим. Москву тогда заполнили корреспонденты иностранных агентств. Им были предоставлены неограниченные права и свободы. А наши люди тонули в потоках лжи, принимая их за свободу слова и печати. В действительности, получившие свободу журналисты, с одной стороны, собирали нужную им информацию, а с другой - создавали соответствующую общественно-политическую атмосферу. У меня не вызывает никакого сомнения: многие из них служили иностранным разведкам. А те, открыто предлагая работникам прессы деньги и технику, нанимали к себе на службу наших нищих журналистов. Через представителей информационных агентств спецслужбы заполучали к себе на работу даже политиков, генералов и некоторых депутатов, падких на "зелененькие".

     Уже в дни проведения первого съезда народных депутатов России кадрами руководил не ЦК КПСС, не оставшийся в роли стороннего пассивного наблюдателя КГБ, а разведчики, принявшие обличье журналистов. К каждому депутату, способному как-то повлиять на ход событий, были приставлены два-три "журналиста" или сотрудника посольства. Вот кто умеет работать!.. Можно преклоняться перед их преданностью своему делу и профессиональным талантом. Я с чувством уважения вспоминаю некоторых крутившихся вокруг меня талантливых и приветливых ребят, хотя уже тогда знал, кто они такие. Интеллектуалы с яркой внешностью, с трезвым и быстрым умом,

эти парни, кем бы они ни были, оставили о себе хорошую память.

     А российские журналисты писали о московских событиях сплошную ложь. Грязную ложь. Некоторым из них даже руку после этого не подам - до того они омерзительны. Потому что в отличие от тех симпатичных парней эти служили не интересам своего народа, своей Родины. Наоборот, они встали на путь лжи и клеветы, торговали своей совестью.

     Возьмем для примера председателя телерадиокомпании Олега Попцова. Я знаю его с начала восьмидесятых годов, когда он еще работал секретарем Союза писателей России и секретарем партийной организации. Был тогда безмерно "красным". А теперь он безмерно "демократ". 23 сентября в 10 часов утра Попцов присел в зале рядом со мной. На двух местах сидели втроем: Хабриев, он и я. Вертя головой, Попцов наблюдал за набитым депутатами залом. Я помню, как он шептал мне:

     - Смотри, как много собралось!..

     Посидев час-другой, ушел, сославшись на то, что ему надо передавать информацию. Он все видел воочию. Видел, что в зале сидят не менее 700-800 депутатов. Через полчаса после его ухода начался перерыв. Российский канал передавал информацию: "Группа прежних депутатов, - а их число, судя по информации из надежных источников, не более 125-135 человек, - собралась в здании Верховного Совета и делает вид, что открывает съезд..."

     На другой день мы опять встретились с обладателем "надежной информации". Я спокойно спросил его:

     - Почему вы говорите эту ложь, Олег? Он вздрогнул, в глазах появился испуг.

     - У нас работа такая, - сказал он, не найдя других слов.

     Правильный ответ. Конечно, у них работа такая. Если говорить по-другому, можно лишиться места, машины и других жизненных благ. Да, журналист не свободен, по-настоящему не свободен в нашем обществе. И не много таких, кто даже в экстремальных условиях остается свободным и борется. Но они имеются. Были такие и у Белого дома.

     Несмотря на откровенную ложь телевидения, радио и газет, съезд открылся. Несмотря на то, что не доходили телеграммы, адресованные депутатам, что им чинили препятствия на местах, а в некоторых областях даже арестовывали, чтобы они не смогли выехать в Москву. Несмотря на все это, кворум для открытия съезда был. Что касается нас, татарстанских депутатов, нам препятствий с выездом не чинили. И вообще у нас в Татарстане не было такого, чтобы местные власти косо смотрели на избранных отсюда депутатов. Зато были случаи, когда избранников народа просто не замечали. Впрочем, они имеются и поныне.

     Я не ставлю себе целью рассказывать подробно об этом съезде, который собрался в чрезвычайных условиях, принятых на нем документах, о прозвучавших на нем горячих выступлениях. Об этом писалось

и говорилось много. В Москве уже успели выпустить об этом книги.

     Я делюсь здесь только своими личными впечатлениями. Потому что впечатления эти и наблюдения интересны даже для меня самого. Нелегкое дело - дать оценку тогдашним московским событиям. А те, кто сегодня пытаются обнаружить собственное мнение или суждение, - хотят они этого или не хотят - комментируют их с точки зрения своих политических взглядов. Очень трудно быть объективным. Впрочем, с этой точки зрения мое положение немного легче.

     Я - татарский писатель. Нас нельзя обвинить в том, что мы - "красно-коричневые". Мы можем оказаться лишь жертвами какой-либо организованной силы, если таковая у нас имеется. Говорили, что в парламентском доме собрались "русские шовинисты". Возможно, были и такие. Но разве можно обвинить в великодержавном шовинизме, скажем, дочь якутского народа, профессора-экономиста Зою Корнилову; чувашина, космонавта Андрияна Николаева; прославленного работника сельского хозяйства из республики Мари Эл Геннадия Петухова; ногайца, религиозного деятеля Мурата Заригишеева; знаменитого врача, представителя малочисленного народа чукча Майи Эттырынтыну; единственного народного писателя эвенов (не путать с эвенками), пишущего на родном языке, Андрея Кривошапкина и десятки других - тех, кто до последнего часа защищал здание Верховного Совета?!

     А еще писали: "Коммунисты держатся за свои ускользающие из рук привилегии". Это, наверное, тот случай, когда говорят: "На воре шапка горит". Народные избранники, работавшие в ответственных партийных органах, давно управляют "демократическим" государством. В первый же год они разбежались, найдя себе "теплые" местечки.

     На депутатов, осмелившихся забыть свои личные интересы, защищать дух парламентаризма, навесили невесть какие ярлыки.

     Действительно, мне-то, мне-то что надо было делать среди депутатов "шовинистов-коммунистов"?!

     Я никогда не желал и не желаю сейчас возвращения атмосферы и порядков, царивших в стране до 1985 года. А ведь, что скрывать, была заражена такой целью некоторая часть депутатов, которые днем и ночью громко выступали в Белом доме и на площади перед этим зданием.

     Я не могу встать в один ряд с тем, кто носится с портретом Сталина. Сколько натерпелись от этого тирана и татарский народ, и татарская литература, и татарский язык! У нас больше нет сил, пришествие "второго Сталина" мы не переживем.

     Было много таких, кто остался без работы и хлеба. Многие из них вышли в те дни на улицы Москвы. А я, слава Аллаху, не был тогда ни безработным, ни голодным. Раз так, что же объединяет меня с этими людьми?! Что я там оставил, среди упрямых российских депутатов? Как говорили мне

мои казанские "советчики": что потерял ты, татарский писатель, там, среди парламентариев иностранного государства?

     Я не смог уйти. У меня и в мыслях не было покинуть коллег. Если бы бросил, то с этого дня подверг бы себя жесточайшему наказанию - не смог бы взять в руки перо.

     - И чего же ты добился? - спросите вы.

     Ничего не добился. Может быть, потерял. Но душа у меня спокойна. Никто никогда не скажет: "Среди депутатов, предавших парламент, был татарский писатель".

     Из 600 тысяч избирателей моего округа ни один не сказал: "Мы тебя отзовем, брось Москву. Теперь нет нужды в татарстанских депутатах". Насколько я знаю, депутата избирают не для того, чтобы он ел черную икру в кремлевском буфете. Он должен уметь забыть свои личные интересы, достойно перенести трудности.

     Мне передали, что 22-23 сентября заместитель руководителя аппарата Президента Сергей Красавченко несколько раз звонил и спрашивал меня. Это московский интеллигент, хорошо знающий мир литературы и искусства. Только недавно он ушел из парламента. Я потянулся было к телефонному аппарату, но оказалось, что "Кремлевская АТС-1 отключена. Перестала "дышать" и АТС-2. А связь ВЧ была отключена еще раньше. "Сами просят позвонить, и сами же отключают связь", - подумал я и решил не связываться по городской линии, не мучиться, уговаривая секретарей...

В этот день связаться с Сергеем Николаевичем так и не удалось.

     Но меня все равно разыскали. Приглашали первым заместителем министра в одно из важных министерств.

     - Я подумаю, - сказал я.

     - Мы ждем от вас ответа в течение суток, - сказал выходивший на связь. Это был бывший депутат. Сейчас он занимает важный пост во властных структурах.

     Такое предложение, конечно, было сделано не только мне. Выходили на многих членов Верховного Совета. И многие не устояли перед заманчивым предложением и ушли. Разумеется, это делалось не потому, что мы незаменимые кадры, а с целью развалить изнутри Верховным Совет. Среди депутатов даже распространили анкету с вопросом: "Где бы вы желали работать?" Желание заполнивших такую анкету, как правило, удовлетворялось. В некоторые министерства за один день были назначены по четыре-пять заместителей.

     Кто и кем был обманут, кто кого обманул - сказать трудно. И все же тех, кто ушел из Верховного Совета, позарившись на высокие должности, можно было пересчитать по пальцам.

     Еще через день принесли телеграмму, содержащую требование к татарстанским депутатам выехать в Казань. Но то была неофициальная телеграмма, и я даже не помню сейчас, кто ее отправил.

     23 сентября в Москве пролилась кровь. И источники ложной информации (нельзя оценить по-другому работу телевидения, радио и центральных газет) пытались представить это провокацией со стороны Верховного Совета.

     Примерно в 9 часов вечера здание штаба вооруженных сил стран СНГ было обстреляно из автоматов группой неизвестных. Был убит капитан милиции и тяжело ранен один милиционер. И, что странно, погибла женщина-пенсионерка, которая наблюдала за происходящим из окна своей квартиры, расположенной в доме напротив здания штаба. Причем ее поразила не случайная пуля, а прицельный выстрел!..

     Как раз тогда проходил митинг перед Белым домом. К этому времени радио и телевидение еще не получили информации. Между тем кто-то из участников митинга уже кричал по громкоговорителю: "Здание штаба объединенных вооруженных сил стран СНГ захвачено офицерами, защищающими Верховный Совет. Это наша победа!"

     И послышались крики "ура!".

     Тем временем в толпу был брошен еще один призыв:

     - Давайте, братцы, все вместе поспешим на помощь захватившим штаб.

     Раздались голоса:

     - Давайте... На борьбу... Урра!..

     Но тут же со стороны здания Верховного Совета один за другим появились два генерала:

А. М. Макашов и М. Г. Титов. Им удалось выступить и удержать спешивших. А призывы действительно были провокацией.

     Может быть, помните, какой шум тогда был поднят на каналах радио и телевидения? Назвали инцидент не иначе как организованным Верховным Советом мятежом, обвинили Союз офицеров, объединяющий военных пенсионеров. Даже руководителя этого Союза Терехова взяли под стражу, когда он больной лежал у себя дома. Пытались обвинить также уличного лидера Анпилова и генерала Макашова. Была даже информация, что эти трое были арестованы на месте преступления. Словом, постарались показать депутатов Верховного Совета причастными к трагедии у штаба.

     Серьезная оценка этому преступлению не дана до сих пор. Раз арестованы причастные к нему лица, известны руководители, казалось бы, нетрудно осудить их... Ан нет. Между тем оборвалась жизнь двух человек. Но никто не ищет истинных виновников.

     После этого события генерал Кобец пришел в Совет Министров с предложением: "Надо ответить атакой на атаку. Надо без промедления штурмовать Верховный Совет".

     Эх, генерал, генерал... Ты же сам был нашим коллегой - депутатом. Острослов, весельчак, приветливый человек. При встречах сиял от радости, готов был обнять собеседника. Не хочется верить, что именно от тебя первого исходило предложение

об обстреле Белого дома (так писала "Комсомольская правда"). Помнится, как в дни работы первого съезда народных депутатов мы вдвоем шли от гостиницы "Россия" до Большого Кремлевского дворца. У меня в памяти твои тогдашние слова. Может быть, ты тогда просто хотел "прощупать" меня?

     Еще через день попал под машину и погиб офицер ГАИ, который был занят тем, что перекрывал движение на Садовом кольце.

     Представьте, еще до приезда машины Скорой помощи место было уже окружено журналистами. Когда они успели? Как? Один Аллах знает. Журналисты даже не обращали внимания на объяснения свидетеля случившегося, сотрудника ГАИ. Телевидение, радио и газеты и тут нашли способ приписать происшествие тем группам, что защищали Белый дом. Они призывали Ельцина не тянуть, проявить большую решительность. Когда-то считавший себя писателем Юрий Черниченко призывал "раздавить, как тараканов", находящихся в Белом доме. И такие призывы по многочисленным теле- и радиоканалам в течение суток распространялись на всю Россию, на весь мир.

     А народ наш доверчив. Он принимает на веру 70-80 процентов из того, что передается по телевидению или пишется в газетах.

     У меня остался в памяти один эпизод, случившийся в городе Бугульма. Я встречался с группой молодых избирателей. Разговор шел на русском языке. Засыпали вопросами один злее другого. Я отвечал,

особенно не задумываясь. Тут один из собеседников спросил меня в упор:

     - Вот вы писатель, скажите прямо: вы за Черниченко или за Распутина?

     - Черниченко слушать слушал, а читать не приходилось. А Распутин - один из любимых писателей, - начал я.

     Парень прервал меня:

     - Нет, вы скажите прямо: кто из них вам ближе как личность?

     - Валентин Распутин.

     - Пошли, ребята. Нам не о чем говорить с этим депутатом, - сказал парень и, встав, поглубже нахлобучил шапку. За ним последовали если не ползала, но точно человек семь-восемь.

     Я немного растерялся.

     - Скажите, - говорю, - как ваша фамилия? - Хотел узнать, какой он национальности. Может быть, это протест, связанный с каким-нибудь национальным движением?

     - Для чего вам моя фамилия?

     - Вы русский?

     - Из деревни. Настоящий русский.

     - А Распутина почему не любите? Он ведь такой же, как вы, из русской глубинки и пишет о трагедии русской деревни.

     - Он - консерватор, - промямлил парень. - Как бы сказать... Ну, одним словом, фашист. Красно-коричневый...

     - Откуда вы знаете? Вы читали его произведения? Есть в них идеология фашизма?

     - Я читаю только "Литературную газету". Там правду пишут, - сказал парень и демонстративно вышел из зала.

     Поучительный пример. Вот до какой степени влиятельна периодическая печать.

     

* * *

     В здании парламента специальная связь была отрезана в первый же день, а на другой день была прервана междугородная и международная.

     Умеют работать наши связисты! Из Верховного Совета позвонить невозможно, а нам звонят. Эта односторонняя связь работала почти сутки. Пробивались мои друзья из разных регионов.

     Как-то под вечер разговариваем с одним знакомым о том, о сем. Естественно, казанец интересуется московскими новостями. Я говорю спокойно, объясняю...

     - Ты слышишь, прислушайся-ка, кто-то переводит наш разговор, - выразил удивление мой собеседник.

     Мы обомлели. А в трубке чужой голос: "Ты слышишь, прислушайся-ка кто-то переводит наш разговор..."

     С ума сойти! Подслушивание телефонных разговоров в демократическом обществе считается преступлением, за него предусмотрено надлежащее наказание. Однако у нас, будь то в СССР, будь то в сегодняшней стране, широко распространено подслушивание чужих бесед. Депутат ты или преступник, рядовой гражданин или Президент -

знай, твой телефонный разговор подслушивается.

     Ничего удивительного в том, что подслушивают Белый дом, нет. Естественно, что имеются и переводчики. Но как разговор с ходу переводится на русский язык и как перевод этот слышат обе стороны, было для меня ошеломляющей новостью. Переводчик до того увлекся или оказался до такой степени беспечным, что наполовину перевел даже нашу обращенную к нему ругань...

     А через день телефоны замолчали по обе стороны. Потом в здании, в котором находились отрезанные от всего мира народные депутаты, отключили свет, прекратилась подача тепла, воды, перестала работать канализация. Прекратилась доставка продовольствия. Как известно, даже в фашистских лагерях узники не были лишены некоторых из этих "удобств". Вот тебе и демократия, вот тебе и "права человека".

     Все же в некоторых кабинетах еще работали радиоприемники. По ним мы слышали ложь. В кабинетах Хасбулатова и Руцкого установлены радиотелефоны. Вести из внешнего мира поступали в основном оттуда.

     23 сентября в 53 субъектах Российской Федерации состоялись сессии Советов народных депутатов или заседания малых Советов. В основном все они потребовали от Президента незамедлительно отказаться от действий, направленных против парламента. Края и области Сибири в категорической форме потребовали снять блокаду

здания Верховного Совета. Губернатор Новосибирской области Виталий Муха выступил с предложением о временном перенесении столицы в Новосибирск. Кемеровец Аман Тулеев, не покладая сил, искал пути справедливого разрешения конфликта, боролся. Десятки и сотни глав администраций, руководители, политики, воинские командиры выступили в защиту депутатов, стоящих на страже Конституции.

     В те дни выступающие в защиту демократии и Конституции депутаты были в центре внимания. Из различных регионов России шли многочисленные телеграммы, письма с пожеланиями твердости и выражениями солидарности. Словно предвидя будущее, из близлежащих к Москве областей избиратели привезли своим депутатам теплую одежду, постельные принадлежности, различные консервы. Порой я с завистью смотрел на своих сослуживцев, постоянно ощущающих солидарность тех, кто их избрал.

     От Татарстана я этого не ждал и поэтому не стал обижаться на кого бы то ни было. Но вот в один из дней поступила странная телеграмма: "На основе пожеланий трудовых коллективов и в целях безопасности депутатов просим В. Морокина, Р. Мухамадиева, Н.Неласова и Н. Репина вернуться в Казань. Комитет телевидения и радиовещания Татарстана".

     Эта телеграмма вызвала много сомнений и вопросов. И до сих пор я не могу найти ответа на них. Почему она адресована только этим четырем депутатам?

Почему не упомянули Наиля Махиянова, Хасана Хабибуллина, Вакифа Фахрутдинова и еще нескольких наших земляков? С чего это наши трудовые коллективы обратились именно к сотрудникам телевидения? Кто именно подписал телеграмму?

     Конечно, есть люди, знающие ответы на эти вопросы. Но они молчат. Служба у них такая.

     Естественно, не дремала и противоположная сторона. Вдруг один за другим стали пропадать командиры, заявившие о своей готовности защищать Верховный Совет. Одни были освобождены от должности, другие якобы покончили с собой. За то, что осмелились выступить в защиту Верховного Совета, в кабинеты брянского губернатора Юрия Лодкина и представителей областной администрации врываются вооруженные омоновцы, заставляют встать к стене и нацеливают автоматы. А губернатора Лодкина зверски избивают и выбрасывают на улицу.

     Обстановка с каждым часом обостряется. На московских улицах - настоящее светопреставление. Здание парламента со всех сторон окружено милицией и омоновцами в пуленепробиваемых касках с металлическими щитами. Мало того, улицы и переулки перегорожены машинами-водовозами. Не то что человек - кошка не проскользнет. Эти машины с голубыми кабинами и желтыми баками были новенькие, только что с конвейера. Им нет счета. Приставлены одна к другой. Все с набранной водой. Потрудившись вдоволь,

избивая стариков и старушек увесистыми резиновыми палками, омоновцы заходят в кабины и "подкрепляются".

     Чтобы отрезать собравшихся от здания Верховного Совета, всего этого, наверное, хватило бы с лихвой. Ан нет! Натянули еще два ряда колючей проволоки. Вы крепко ошибаетесь, если думаете, что она похожа на ту, что окружала фашистские концлагеря. Я тоже раньше полагал: она должна напомнить те линии, что в детстве мы видели в кинофильмах. Тут творилось такое, что не поддается описанию. Многослойная спираль радиусом в один метр. Колючки остры, словно иглы. При одном взгляде дрожь берет...

     Но дело не только во внешнем виде проволоки. Эту штуку, называемую спиралью Бруно, на основе международных соглашений запрещено применять даже там, где идет война. Так же, как бактериологическое и химическое оружие. Я своими глазами видел, что она собой представляет. Какой-то разгоряченный парень, чудом пробившийся через плотную стену из омоновских щитов и машин, решил проскочить на площадь Свободной России. Хотел с разбега перепрыгнуть спираль, но зацепился ногой и упал в самую середину колючей змеи. Вернее, спираль сама притянула его к себе, и железные ее зубья стали буквально резать его, как ножовки, извиваясь и кружась. Парень дернулся разок-другой и замер. Но железные кровавые петли, многократно обвившиеся вокруг его шеи, туловища, рук и ног, все сжимались, все душили его.

Как будто он попал в кишащее змеями логово. Люди с обеих сторон заохали. Милиционеры и те отпрянули в разные стороны. И тут же стали дубасить фотокорреспондентов и кинооператоров, сбежавшихся, чтобы запечатлеть трагедию. Отобрали у них технику и бросили наземь.

     - Вот того, того не упустите, - крикнул полковник, спрятавшийся за спиной омоновцев.

     Расстояние небольшое. Нам изнутри видно лучше. Несколько ребят стянули с капота машины телеоператора, на которого указал полковник, и стали пинать его ногами. Бьют в голову и в пах... Зверствам нет конца. К ним подскочил полковник. Думалось, что он попытается их остановить. Нет! С ходу отобрал у лежащего спрятанную на животе кинокамеру и обеими руками ударил ее об асфальт.

     - Но, но!.. - успел лишь проговорить окровавленный журналист. Бедняга, видно, хотел сказать: "Ладно, избили меня, но техника-то тут при чем?"

     Оказалось, это был иностранный журналист. Говорили, со шведского телевидения.

     Это лишь один эпизод из того сплошного зверства, которое торжествовало на улицах Москвы в течение десяти-пятнадцати суток.

     А ведь были еще депутаты, оказавшиеся в семикратном окружении, москвичи, что собрались у здания парламента и стояли на ногах целые сутки, и патриоты, собравшиеся со всех концов России.

     Тут уместно будет сказать, что оказавшихся в окружении людей в город выпускают. После тщательной проверки получаешь несколько увесистых ударов в спину и пинков под зад и иди на все четыре стороны. Но назад не пускают. Чинят преграды представителям Красного Креста, старавшимся пронести для оставшихся в окружении теплую одежду, медикаменты и продовольствие.

     - Если хотят есть, пусть выходят, - отвечал им министр Ерин.

     По всей вероятности, для него нет важней заботы, чем набить желудок. Еще совсем недавно, когда его утверждали министром, он показался мне исполнительным, воспитанным человеком. Был в Афганистане. Голосовали за него, считая вдобавок, что он наш земляк. И вот тебе и на...

     Кстати, о земляках. Тут ими хоть пруд пруди. Что ни "нэчэнник", тот татарстанский...Оставшийся в окружении Верховный Совет утвердил генерала Ачалова министром обороны. Это не знающий страха молодой смелый мужчина, завоевавший в армии большой авторитет. Не случайно, что он был избран народным депутатом.

     У вас, наверное, еще в памяти прошедшие весной 1990 года выборы. Это первое и последнее демократическое волеизъявление народа. Тогда не принимались во внимание спущенные сверху списки, политическая активность народа была очень высока. Это я говорю потому, что сам немало времени провел в борьбе за голоса избирателей, исколесив республику вдоль и поперек.

     Генерал Баранников, который до последнего времени был председателем Комитета государственной безопасности, тоже из Татарстана. Родился и вырос в русской деревне в Елабужском районе. Его вынудили уйти в отставку за несогласие с политикой Ельцина. 22 сентября Верховный Совет принял решение о том, чтобы вернуть его на прежнюю должность. Баранников был чрезвычайно спокойный, скромный и интеллигентный человек.

     Пусть земля будет ему пухом, его уже нет. Вполне вероятно, что ему "помогли". Уж слишком много знал. Недаром говорят: "Много будешь знать, быстро состаришься".

     Первый заместитель Хасбулатова Юрий Воронин тоже из Казани. Он находился в гуще политических событии. Все вопросы в Российской Федерации, связанные с финансами и экономикой, решались при его непосредственном участии. Во всяком случае, он, начиная с 1991 года и до разгона Верховного Совета, вращался в высоких кругах.

     Таким образом, Баранников, Воронин, Ачалов, Ерин - люди, которые были на виду в дни большой трагедии, все они были связаны с Казанью и Татарстаном. Если первые трое - сторонники парламента, то последний дал команду расстрелять этот парламент, избивать людей, вышедших на улицы, чтобы защищать Верховный Совет.

     Все они - люди неслучайные. Потому что

при Советах старательно поднимались по служебной лестнице. Наверное, всем понятно: для того, чтобы в сорок - сорок пять лет сделаться генералом, нужны недюжинные ум и энергия. И все же, если подумать, отложив в сторону симпатии и антипатии, ни один из них не совершил поступка, способного положительно повлиять на судьбу России, и этим войти в историю. Все они в той или степени повинны в пролитой крови во время сентябрьско-октябрьских событий, в гибели нескольких тысяч людей. Одному, может быть, не хватило решимости, другому - смелости, третьему - трезвого ума. А четвертый, быть может, вообще позабыл, что такое человечность...

     Мы - поколение, родившееся и выросшее после войны. Мы росли, проникаясь верой наших родителей в то, что войны больше никогда не будет, не должно быть... Игра в войну была для нас, мальчишек, самой любимой. Мы росли, валяясь в снежных окопах и прижимая к груди вырезанный из доски автомат. Наши любимые фильмы были о войне. Когда наши шли в атаку с криком "Ура!", мы, сидящие в сельском клубе, вторили этим крикам, бросали в воздух шапки. Однажды, помню, один из нас до того увлекся, что ухитрился проткнуть головой белый кусок материи, служивший экраном.

     Война для нас была лишь занятным зрелищем, игрой. И казалось, что так будет всегда...

     И кто бы мог подумать, что в самом центре России новое поколение, игравшее в детстве в войну,

превратит эту игру в реальность!.. И мне никогда не приходила в голову мысль о том, что я встану в центре этой "игры всерьез".

     Белый дом в окружении. Стали получать пайки. В нем не что хочется, а то, что попадется. И оглядываемся по сторонам: досталось ли соседу, не остался ли он без пищи. В такое время обнаруживается во много крат возрастающее чувство товарищества. Оказывается, нехватка пищи не такая уж страшная вещь. В те дни я вообще не встретил ни одного человека, который бы заботился только о своем желудке и жаловался на нехватку еды. Люди осунулись, ремни затянули туже, но сила духа никого не покинула.

     Коль уж разговор зашел о еде, то было бы грешно не упомянуть еще об одном нашем земляке, Сергее Шашурине. Его я знал только понаслышке. Этот человек сделался среди депутатов легендой. Отыскав пути, про которые не знали даже москвичи, он доставил в Белый дом много продуктов. И делал это, рискуя головой. Использовав молоковоз, привез нам дизельное топливо. А это уж было настоящим геройством. Оказалось, что в помещении есть двигатель - набольшая электростанция. Топливо, доставленное Шашуриным, помогло несколько дней поддерживать тепло, укрепило надежду в людях. Как не вспомнить добрым словом этого мужественного человека.

     Все же что особенно подействовало на нас в дни осады? Не голод. И не то, что в кабинетах не было

ни тепла, ни света, ни воды. Самое трудное - это остаться без связи, без информации. Впрочем, и это можно было бы терпеть... Если не ошибаюсь, самые значительные события начались утром 25 сентября. На крышах близлежащих домов установили усилители-громкоговорители. И окружившие Белый дом милиция, и омоновцы, и колючая проволока - все это было ничто по сравнению с этим.

     На находящихся в здании обрушился страшный шум. С утра до вечера и даже среди ночи передавали обещания Президента Ельцина тем, кто покинет парламент и выйдет из Белого дома. Горы денег, квартира в центре Москвы, дома отдыха и санатории, пенсия и работа на самых высоких должностях... Машина... И многое другое...

     Порой молча сидишь погруженный в свои мысли. Оказывается, все равно думается, если даже не хочешь. Думаешь о Казани, семье, вспоминаешь о родных, друзьях, Союзе писателей. Как они там?! Конечно волнуются. Мы ведь каждый день перезванивались, справлялись о делах, новостях, здоровье. А тут уже столько дней невозможно даже позвонить. Хорошо, если они там получают правдивую информацию о нас. Московскому телевидению и радио верить нельзя. Уже не раз и не два убеждались в их способности белое показывать черным.

     Мысли уносят тебя словно в пропасть. Сидишь в кабинете, и тебя клонит ко сну. Уже который день, которые сутки не раздеваешься, не спишь

по-человечески. Даже горячего чая не удается попить. Вдруг... словно гром раздается, здание вздрагивает. Невольно вскакиваешь с места. Снова и снова начинают передавать все те же бесконечные призывы и обещания. От этого шума не спрячешься, он до самых пят пронизывает тебя, словно мозги переворачивает...

     Говорят по-русски... Но или нарочно, или случайно говорят с акцентом. Уговаривают, пугают народных депутатов с чужим для всего бывшего СССР акцентом, угрожают. В кинокартинах, которые мы смотрели в детстве, часто повторялись подобные сцены "психических атак" на оказавшихся в окружении партизан или советских солдат. "Рус, здавайся... Курить дам, шнапс дам..."

     28 сентября перед зданием Московской мэрии появился серый БТР. Он колесил по площади, а оттуда все доносилось: "Сдавайтесь!.. Сдавайтесь, дам хлеб и воду..." Я нисколько не преувеличиваю, все так и было. Ничем не отличишь от повадок геббельсовских пропагандистов. Невольно усмехаешься про себя. Все же это действует на нервы...

     После сильного потрясения лучше всего выйти на улицу и пройтись по прилегающей к Белому дому площади. Здесь днем и ночью не прекращается движение, как в улье. А ведь люди вот уже столько дней находятся в окружении колючей проволоки, полуголодные и замерзшие. Ведь уже конец сентября, по ночам прохладно. Нет постели, нет крыши над головой. И все же терпят...

     Одиноко прогуливаюсь в окрестностях Белого дома. Наблюдаю... Кого только нет здесь. Есть молодые, есть пожилые, даже старики и старухи. Каждый занят чем-то своим. Там и сям горят костры: варят кашу, кипятят чай, греются. Есть и такие, что поют песни под гитару, поют злые частушки про политиков, управляющих (вернее, не умеющих управлять) страной. Встречаются группы беседующих о чем-то своем. Некоторые кого-то ругают, слушают какого-нибудь депутата. Здание парламента обклеено стенными газетами, хлесткими политическими лозунгами, фотографиями. Тут же рядом стоят их авторы. Стиснув кулаки, на чем свет стоит ругают Ельцина, Чубайса, Бурбулиса, Шахрая.

     Чуть поодаль группу людей окружили московские журналисты. Тут же Александр Невзоров, ведущий по Ленинградскому телевидению программу "600 секунд". Запомнилось одно его высказывание: "Что вы тут толкаетесь,- зло сказал он московским операторам. - Чего снимаете, все равно ведь не покажете!.."

     Рядом другая группа. Здесь люди окружили коммуниста Геннадия Зюганова. Он, как всегда, говорит спокойно, взвешенно. Мне запомнились его слова: "Вот и сравните демократию с коммунизмом".

     Тут же призывает к борьбе уличный лидер Виктор Анпилов. Стуча сапогами, проходит генерал Макашов. А еще дальше люди взяли в кольцо Бабурина.

     Самая большая группа, пожалуй, собралась вокруг Жириновского. Его многие недолюбливают, но слушать любят. Интересно, зажигательно говорит, шельма. И друзья, и враги слушают его, разинув рты. Может часами говорить, за его речами не угонишься. На любой вопрос отвечает остроумно, никогда не теряется.

     В отношении каждого из этих политиков у меня имеется свое суждение. Со всеми мне доводилось встречаться и беседовать с глазу на глаз. Каждый в отдельности, когда остаешься с ним наедине, интересный человек. Все они - продукт своего времени, лидеры, рожденные суматохой и нестабильностью. А стоит им увидеть людей, способных слушать их, в момент меняются, превращаются в игроков. Все они разные. Но в одном сходятся: в национальном вопросе не понимают нас и не могут понять. Они часами могут говорить о демократии и правах человека. Но вот когда заходит речь о предоставлении татарину или башкиру, чеченцу или калмыку каких-нибудь прав или самостоятельности, уподобляются железобетонному столбу. Это мое многократно проверенное впечатление.

     У меня осталось в памяти наша беседа один на один с Жириновским.

     - Ты ведь нас не любишь, - сказал я ему.- Не ты ли говорил, что сошлешь татар в Монголию?

     - Это неправда, - он тут же прервал меня. - Не приписывайте мне слова вражеского радио и

телевидения. Я хорошо знаю татар, люблю их. Они - настоящие россияне. Как только стану Президентом России, в тот же день выступлю по Центральному телевидению и выскажу свое отношение к ним на татарском языке.

     - На татарском языке? - переспросил я.

     - Да, на татарском, и если нужно, скажу это в самой Казани.

     Самое интересное, что он сказал все это именно по-татарски. Акцент, правда, был.

     "Неужто скажет?" - спросите вы. Нет, лучше не надо. Конечно, было бы интересно услышать несколько татарских слов из уст российского руководителя. Но лучше не нужно, это может закончиться плачевно. Один ведь уже приезжал в Казань и говорил: "Сколько захотите суверенитета, столько и берите". А как далеки его действия от его же слов. Он показал свое отношение к нациям, стремящимся к свободе. Я имею в виду зверства его посланцев в Чеченской республике.

     ...Я уже сыт по горло политической трескотней, поэтому быстрыми шагами старюсь уйти подальше, иду в уголок площади, к баррикадам, сложенным из железобетонных плит. Всего в ста-пятидесяти-двухстах метрах отсюда -гостиница "Мир" и американское посольство. Там милиция и БТРы. Естественно, много народа. А здесь два парня в военных бушлатах затачивают напильником копья из арматуры... это показалось мне странным. В одном конце ОМОН, милиция, БТРы. А в другом собираются защищать Верховный

Совет Российской Федерации, действующую Конституцию.

     Немного поодаль группа юношей занята тем, что разливает какую-то жидкость по пол-литровым бутылкам. С десяток бутылок было уже готово.

     - Что это? - спросил я, подойдя ближе. Единственная женщина среди них ответила:

     - Атомная бомба!

     Ответ показался им смешным, мне тоже. На противоположной стороне, на площади, отделяющей здание Верховного Совета от Москвы-реки, началось какое-то движение. На ту площадь пускают не всех. Показал депутатское удостоверение и прошел. И получилось так, что я случайно оказался свидетелем исторического события. Там происходило формирование полка, составленного из военных, пришедших сюда для защиты Верховного Совета и народных депутатов. Кто-то узнал меня (я ведь, плохой ли, хороший ли, являюсь членом Президиума Верховного Совета), взяв чуть ли не за руку, отвел в сторону к группе народных депутатов; рядом со мной оказался генерал Ачалов. Человека через три стоял Руцкой.

     Тем временем раздалась команда:

     - Полк, смирно!

     Какой-то офицер в бушлате без погон строевым шагом приблизился к нам.

     Руцкой принял парад. Потом, если мне не изменяет память, человек двести-триста военных прошли строевым маршем. Одеты они были

не ахти как. Но чувствовалось, что это были профессиональные военные или мужчины, прошедшие военную службу. Все были серьезны и подтянуты.

     - Это настоящие защитники Российской Федерации, - прошептал генерал Ачалов. И после некоторой паузы добавил: - Среди них есть и татары.

     Ачалов похлопал меня по спине и приветливо улыбнулся. А потом счел нужным поделиться со мной еще одной новостью:

     - Между прочим, - сказал он, - руководство Татарстана отказалось послать своих омоновцев в Москву. Таких регионов не так уж много.

     То была действительно приятная новость, потому что уже несколько дней я не получал никакой информации с родины. Даже в груди потеплело.

     Впрочем, сказать, что с Татарстаном нет никакой связи, было бы не совсем правильно. Потому что среди тех, кто постоянно находился около здания Верховного Совета, была группа казанцев. Представились мне как посланцы блока трудящихся... Там не только русские, были и татары. Все среднего возраста - от тридцати до пятидесяти лет. Ребята с трезвым умом, здоровые. Поскольку никого из них я прежде не знал, то не решился откровенно общаться с ними. Удивительно, что после октябрьских событий я никого из них не встретил. А ведь мы договорились видеться друг с другом. Иногда приходит тяжелая мысль: спаси Аллах,

неужто всех их уничтожили?.. Не знаю, вообще-то ребята казались несколько странными, может быть, с ними случилось что-то другое.

     Вообще, собиравшиеся на площади перед зданием Верховного Совета, в том числе и те, у кого было право входа и выхода из здания, люди разные. Нельзя не ошибиться, полагая, что все они сотканы из одного материала. К примеру, те депутаты, что решили остаться в здании, разделяются на несколько групп. Скажем, внутри Белого дома, окруженного колючей проволокой, в один и тот же час могут проходить три-четыре совещания. И всеми ими руководят члены одного и того же Президиума одного и того же Верховного Совета.

     В Кремле тоже находились бывшие члены Президиума Верховного Совета: Б. Ельцин, руководитель аппарата Президента С. Филатов, его первый заместитель С. Красавченко, В. Шумейко, С. Шахрай, Ю. Яров и перешедшие туда всего несколько дней назад С. Степашин, Н. Рябов и другие.

     Вполне естественно, в воздухе кабинета Хасбулатова витал вопрос: "Что делать?" Вероятно, рядом с Русланом Имрановичем были Ю. Воронин, В. Агафонов, В. Сыроватко, В. Исаков и другие члены Президиума.

     В штабе Руцкого - уже упомянутые три генерала: Ачалов, Баранников, Дунаев и депутаты-генералы: Макашов и Рафкат Загидуллович Чеботаревский. Рафкат всего на несколько месяцев старше меня.

Татарин, родившийся и выросший в Челябинске. Командовал подводным флотом, контр-адмирал. В совершенстве знал родной язык и любил разговаривать по-татарски, несмотря на то, что всю жизнь провел вдали от Татарстана, бороздил моря и океаны. После ухода Степашина он стал в Верховном Совете председателем комитета по безопасности. Он был одним из самых заметных фигур среди защитников здания парламента. Позже мы вместе выходили из Белого дома с заломленными назад руками.

     Прошли всего-то считанные дни. Меня догнала страшная весть, словно молния ударила средь ясного неба. Сказали, что сердце Рафката перестало биться в Югославии, куда он ездил в составе какой-то делегации. Привезли его в цинковом гробу и, даже не показав родственникам, предали земле... Не верю, убей меня, не верю... Не знаю, кому понадобилось убить сорокашестилетнего здоровяка-богатыря. Ему так хотелось приехать в Казань, которая всю жизнь притягивала его таинственной мечтой...

     Так же загадочно (об этом я уже вскользь упоминал) вскоре ушел из жизни другой наш земляк, Виктор Баранников, родившийся и выросший в Елабужском районе. Это был пятидесятилетний здоровый мужчина. В этом случае тоже сослались на сердце. Баранников - честный русский человек, бывший министр внутренних дел и председатель Комитета государственной безопасности.

     Исправников - руководитель высшего экономического

совета. Работает в Верховном Совете, а мечтает попасть в высшие руководящие круги. И уходить не решается, и остаться боится. Группа умных депутатов, сплотившихся вокруг него, искала пути выхода из создавшейся ситуации без политической игры. Жалко, такой случай им не представился.

     Переговоры, которые велись в кабинетах Руцкого и Хасбулатова, и даже деятельность В. Исправникова не были секретом для других. Но в то же время председатели обеих палат Верховного Совета были заняты своей политикой. Р. Абдулатипов по одному прощупывал их, чтобы узнать настроение. Но стоило собраться небольшой группе, как он тут же умолкал. Сам на чем свет стоит ругал Ельцина, аппарат Президента обвинял в глупости. А в душе думы были совсем другие. Тайный ли был его умысел - в те дни я никак не мог понять.

     А Председатель Совета Союза Вениамин Соколов, сплотив вокруг себя большие силы, готовился ставить вопрос об освобождении Хасбулатова от руководства. Его целью было не отступление от принципов, а коренное изменение руководства Верховного Совета. Было ли уместно в такое время ставить такой вопрос -дело другое, но в один прекрасный день он поставил-таки его.

     Шла сессия. Обстановка крайне напряженная. Депутаты - полуголодные, небритые, неумытые. Все ждут, что не сегодня, так завтра начнется штурм здания Верховного Совета. А тут

ставится все тот же неуместный вопрос о дележе власти: заменить Хасбулатова. Выступление В. Соколова было горячим и аргументированным. Нашлись такие, что тут же подхватили его предложение.

     Слов нет, Хасбулатов - личность противоречивая. Я уже упомянул в свое время, что в мае 1990 года, на первом съезде, Б. Ельцин на пост своего первого заместителя выдвинул три кандидатуры, в том числе и мою. Спасибо депутатам - меня не избрали. И тогда всплыла кандидатура Руслана Хасбулатова. На одном из узких совещаний я, памятуя просьбу Асламбека Аслаханова (он тоже избран Чечено-Ингушской республикой, работал в Министерстве внутренних дел, генерал), выступил в защиту Хасбулатова. Два раза его прокатили. Он прошел лишь после третьей попытки. Потому что депутаты в большинстве своем русские. Если ставятся рядом Иван и Мухаммет, будь ты хоть самим пророком, тебя все равно вычеркнут, а Ивана оставят... Сам я с уважением отношусь к русскому народу, особенно велико мое уважение к русской литературе, среди русских у меня много друзей. В период работы в Верховном Совете я постоянно помогал деятелям русской литературы и искусства. Но вот многим русским братьям все же не хватает духа интернационализма.

     Хасбулатов служил Ельцину. В развале Союза ССР, во многих других преступлениях большую роль сыграл именно Хасбулатов. И он помог Ельцину

сделаться Президентом. В первые два года работы он служил Борису Николаевичу, готовый вылезть из сорочки. Он забыл про национальные республики, которые выступали в его защиту. Подобно индюку, кидающемуся на красное, первым бросался на произносившего словосочетания "национальная республика", "суверенитет республики".

     Это случилось 9 декабря 1990 года, я очень хорошо помню, потому что вечером в одном из прекрасных уголков Москвы мы должны были отметить день моего рождения. Ельцин поздравил меня с трибуны съезда, вручив цветы. Пожал мне руку и тряс ее секунд пятнадцать-двадцать.

     А вот друг мой Хасбулатов поздравил по-другому. Когда я с трибуны Большого Кремлевского дворца поставил вопрос о суверенитете Татарстана, он прерывал меня несколько раз, не давая говорить. Дошло до того, что отключил микрофон и согнал меня с трибуны. Все же по требованию съезда позднее мне была дана возможность закончить свое выступление.

     Тот день был для меня историческим. Кто бы, что ни говорил, мне удалось во всеуслышание сказать, что татарский народ имеет право на независимость и на свою государственность. И это слышали не только сидящие в Большом Кремлевском дворце, но слышал и весь мир. Представилась такая возможность, и я высказался. И ничего... Не повесили и не расстреляли. Зато на другой день в Кремлевский дворец на мое имя

пришло около ста поздравительных телеграмм со словами благодарности. От знакомых и незнакомых мне людей. Мне никогда не доводилось слышать столько искренних, добрых слов...

     После этого дня и до разгона Верховного Совета мне приходилось много раз встречаться с Хасбулатовым с глазу на глаз. Я не держал в душе обиду на него.

     - Ты знаешь, Ринат, - сказал он мне, когда мы сидели наедине в гостинице "Хилтон" в Стамбуле, - если бы я этого не сделал, меня бы ни одного дня не держали на этом посту. - А потом, как бы оправдываясь, добавил: - Против Татарстана было предпринято много действий, и я всегда выступал за смягчение, за урегулирование взаимоотношений. И хотя порой говорил совсем противоположное, на деле старался не вредить вам.

     Я знаю, Хасбулатов тоже относился ко мне с уважением. Кажется, то было зимой 1992 года. На совместном заседании Президиума Верховного Совета и Совета безопасности рассматривался вопрос о вводе воинских подразделений в Чечню. Перебивая друг друга, его участники говорили, что надо незамедлительно начать войну. Заодно кто-то, кажется Медведев (этот льстец был избран от Мордовской республики), попытался внести предложение навести порядок и в Татарстане, а Шаймиева с Мухаметшиным арестовать. Естественно, там, где раздаются подобные слова, я не могу молчать. Меня задели за живое, и я разгоряченно

говорил, доказывая, что национальный вопрос нельзя решать силовыми методами, что в корне неверно предложение о вводе войск в Чечню. А заодно сказал, что руководство Татарстана избрано народом, и потребовал от Медведева принести извинения за неуместные заявления.

     С этого момента обмен мнениями принял другое направление. В мою поддержку выступило еще несколько, членов Президиума. После этого выступления в защиту чеченского народа я почувствовал, что отношение Хасбулатова ко мне в корне изменилось. Правда, открыто он не стал благодарить, но воспринимал меня уже по-другому.

     Впрочем, все это к слову. Убрать Хасбулатова и избрать вместо него другого - то было, кажется, предложение, которое чаще всех остальных ставилось на голосование. Сначала его сделали коммунисты, потом русские национал-патриоты. А со второй половины 1992 года за него взялись радикал-демократы. И Хасбулатов, не задумываясь, ставил на тайное голосование этот вопрос, решающий его судьбу. За год-полтора процедура голосования проходила раз десять-пятнадцать.

     И теперь, когда судьба самого парламента висела на волоске, не знаю, для чего понадобилось В. Соколову еще раз пытаться убрать Руслана Имрановича. Возможно, он надеялся, что удалось бы спасти Верховный Совет, если бы на место Хасбулатова избрали другого человека. Если так думал, то, конечно, ошибался.

     Разве это было время, когда можно было заниматься кадровыми перестановками?! Парламент, который без того расколот на части, в этом случае вообще развалился бы сам собой, а при Хасбулатове как-то можно было еще сохранить такие понятия, как демократия и парламентаризм. Впрочем, и то относительно, потому что руководству страны надо было во что бы то ни стало уничтожить последнюю преграду на своем пути - Верховный Совет. В противном случае ему самому было бы несдобровать.

     Народные массы на глазах нищают, все достояние страны, накопленное как государственное в течение семидесяти-восьмидесяти лет, постепенно перекочевывает в руки руководителей-ловкачей и преступных групп. Думаете, граждане страны ничего не замечают? Каждый поодиночке это видит, но люди разрозненны. У них свои заботы, своя судьба. У некоторых, быть может, теплится еще надежда, но бедность заставляет человека замкнуться в себе. А поумневший за последнее время Верховный Совет стал разоблачать суть этих злоупотреблений и преступлений. Вот почему надо было распустить его.

     26 октября в нашем здании распространились тревожные вести: в ночь на 29-е начнется штурм дома, в котором находятся депутаты. Желающим было разрешено покинуть Белый дом. И вообще, за все время никого силой не удерживали. Говорили, что в кольце, семикратно окружавшем здание Верховного Совета, оставлен проход. Но движение одностороннее -

только для выходящих. А в сторону Верховного Совета - даже муха не пролетит. Ждать помощи бесполезно...

     Депутатов не сломили ни жизнь впроголодь, ни холодные стены. Среди нас было много пожилых людей и женщин. И хоть бы один сказал: с меня хватит, вы оставайтесь, а я выйду. Было много больных, когда собираемся, слышно, как простудно кашляют. В здании вообще нет постельных принадлежностей. Бесполезно и мечтать о горячем чае. Наши спальные места теперь - рабочие кабинеты. Наденешь на себя, что у тебя есть из одежды, и прикорнешь в каком-нибудь кресле или соорудишь себе "ложе" из стульев. У меня, правда, со стульями ничего не получалось. Стоит чуть повернуться, как словно ребра отделяются друг от друга, и стулья со скрипом расходятся. Поэтому я предпочитал спать на полу, на ковре, хотя так было гораздо холоднее. Впрочем, "спать" не то слово - скорее, мучиться, пытаясь вздремнуть.

 

---