[389]
Глава 10 В ожидании нового века Бывшая империя не исчезает просто так. Она готовит нам все новые и новые катаклизмы. Она воспроизводит новых бойцов, фанатов, лидеров в погонах или без них. Империя мстит за свою гибель. Как же уберечься от этого политического Чернобыля? Я думаю, надо научиться прежде всего честно и объективно анализировать ситуацию. Не впадать в эйфорию, но и не поддаваться депрессии, которая - не скрою - охватила меня после этих трагических событий. Все тогда бросились строить безумные предположения об изощренных провокациях, о спланированном заговоре против Белого дома. Я рассказал, как все было на самом деле. Но хотелось бы разобраться и в причинах происшедшего. Политика - дело тяжелое, иногда страшное, но все же человеческое. В ней те же законы, что и в жизни. И у политика должна быть брезгливость, чистоплотность, не должен он ради высокой идеи пачкаться в грязи. Никто не заставлял боевого офицера Руцкого, профессора Хасбулатова, считающих себя политиками глубоко нравственными, пользоваться помощью неонацистов. Именно у стен Белого дома прошли свое боевое крещение русские фашисты, боготворящие Гитлера и его идеи. Именно от Белого дома шли импульсы, толкающие людей на самое страшное - поджигать, убивать, громить. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, здесь провоцировали, готовили, тщательно планировали. И делали это под прикрытием высокого звания "политической оппозиции". Я думаю, что вот эта чисто этическая причина и есть самая основная. В неразборчивости вкусов моих оппонентов - причина их краха. В их моральной ослепленности. [390]
В том состоянии возбуждения, какого-то опьянения событиями, в котором они пребывали все эти дни. 3 октября Руцкой и Хасбулатов обратились к народу с воззванием. Это произошло в тот момент, когда была захвачена мэрия. Они решили, что началось настоящее народное восстание. Они взывали: "Дорогие друзья! Победа еще не окончательная, против вас могут быть брошены вооруженные формирования под руководством продажных командиров. Их поддержат прислужники и приспешники Ельцина. Будьте бдительны и стойки. Мы обращаемся ко всем коллективам, ко всем гражданам нашей Родины: не выполняйте преступные указы и распоряжения ельцинистов. Объединяйтесь вокруг законно избранных органов власти - Советов народных депутатов. Мы обращаемся к воинам российской армии и флота: проявите гражданское мужество, сохраните воинскую честь на верность конституции, поддержите конкретными действиями народовластие и закон. Россия будет благодарна вам и по достоинству оценит настоящих патриотов". Вот такие слова. Мне понятно то глубочайшее потрясение, опустошение, которое испытали жители России после октябрьских событий. Жутко, когда танки стреляют в твоей столице. Когда гибнут люди. И хочется первым делом обвинить во всем центральную власть. Но представьте себе, какие реки крови пролились бы, если задуманное авторами этого обращения свершилось. Если бы армия против армии. Солдаты против солдат. Толпа на толпу. Никакие переговоры с людьми, призывающими народ к братоубийственной войне - недопустимы. Я напомню, что это обращение принято ими еще до штурма "Останкина". Какие великие исторические решения должен был принять съезд, сидящий в Белом доме? Быстренько вернуть нашей Родине "былую славу"? Присоединить Крым к России? Объявить Молдавию, Грузию, Украину, Среднюю Азию, Прибалтику зоной исконно русских интересов? И сказать, что всех несогласных ждет встреча с русским оружием? И это было бы лишь началом. Куда более "смелые и решительные" люди ждали своего часа. Люди, которых обуревает жажда глобальной войны с западной цивилизацией. [391]
А началась бы эта война с войны внутри России, с местными врагами - со всеми, кто думает иначе, кто "прислуживал ельцинистам". Война и террор стояли на нашем пороге, хотя мы этого совсем не ждали. Держать всю Россию в напряжении - это мы умеем. Недаром к Белому дому со всех концов страны стянулись такие романтичные, возвышенные люди - один из них написал на стене церковной колокольни, откуда стрелял по людям из снайперской винтовки: "Я убил пять человек, и очень рад". * * * Запомнил взгляд Грачева. Тяжелый взгляд. Ох, как нелегко ему далось это решение. Применять боевое оружие в мирное время - для солдат и офицеров тяжелейшее испытание. Мы это поняли еще по августовскому путчу. И тогда никто не хотел никого убивать. Белый дом был миной с запущенным механизмом, подложенной под Россию. Оставались минуты, секунды. И взрыв был неминуем. Да, стрелять, Павел Сергеевич! Стрелять, чтобы спасти Россию. Спасти мирных людей, спасти миллионы от гражданской войны, в которой нет правых и виноватых, в которой брат идет на брата, сын на отца. Ведь это уже было. Когда позволили. Когда пропустили вооруженную толпу к Зимнему дворцу. Такую же накачанную лозунгами толпу, с боевиками, комиссарами во главе. История повторилась. Но только теперь Россия оказалась умнее. Я стараюсь сегодня спокойно принимать критику. В душе каждого пишущего и говорящего болит эта незажившая рана. Нормальному человеку очень трудно забыть, трудно отойти от этого кровавого безумия. Сейчас ругают президента Ельцина так много и так беспощадно, как не ругали до этого при жизни ни одно первое лицо в России. Но сегодня ругать начальство - у нас уже перестает быть делом жизни. Наконец-то! В России исчезает страх. Тот страх, затаенность, угрюмость, которые всегда были свойственны русскому обществу. Возникает невиданная ситуация. Власть становится как бы продолжением частной жизни. Жизни граждан. Президент - один из граждан, а не [392]
какое-то исключительное существо, сидящее где-то там наверху, грозное и недоступное. Меняется сама основа, на которой строилась всегда русская история. Наступает конец узурпаторскому периоду. Ценности частной, семейной жизни и в России выдвигаются на передний план. "Государева служба", конечно, остается сферой приложения сил для очень многих людей, но мы перестаем ей придавать какое-то священное значение. Государству важна не служба граждан, а сами граждане. Меняется и отношение людей к первому лицу в государстве. Есть ускользающая, иррациональная причина, по которой происходит этот странный парадокс: ругают почем зря, а голосуют почему-то "за". Вообще как только меня не разбирают. И Водолей я, оттого то-то и то-то. И с людьми я не умею работать. И только в экстремальной ситуации могу существовать. Это критика интеллигентская. А вот примитивная: пьет. После выпитого плохо соображает. Чего ему скажут, то и делает. Ну и так далее. Причина этого раздражения в одном. На месте Ельцина можно представить любого человека. Снята огромная дистанция между обществом и властью, которая всегда в России была. Стало очевидным, что окончательно ушла в небытие схема, по которой жил русский человек - "мы" и "они". Вот "мы" - нормальные, простые, обычные люди с обычными радостями и горестями. Вот "они" - власть имущие, богатые. Им все можно, у них есть все. Между "нами" и "ими" - стена. Стена власти. С такой рабской психологией мы жили, жили, жили. И стало вдруг ясно, что нет стены. Там, в Кремле, такие же "мы". За эти годы произошла в России важная вещь. Люди не хотят какой-то абстрактной власти, сидящей в Кремле. Человек, ставший первым лицом в государстве - должен быть понятным, контролируемым, зависимым от мнения общества. Он должен прислушиваться. * * * Очень люблю дарить подарки. Удивительное чувство в Новый год - когда мрачный холод зажигается этой феерией. Тут и елка, и иллюминация, и салюты, [393]
все блестит. Только мы, русские, мне кажется, можем ощутить всю прелесть этого новогоднего блеска, по контрасту с жуткими морозами, снежными заносами, пургой. И это вечное ожидание нового - как-то мистически связано с нашей наивной верой в лучшие перемены. Как верили в России в революционеров, в революцию, в светлый рай, который наступит совсем скоро. Все были зачарованы этой "музыкой революции". Как дети на новогоднем празднике. Насколько я понимаю, это вечное ожидание чуда помогает и российским реформам. Люди не просто терпеливы, но они и верят. Верят в само слово "реформа". На том же играет и "непримиримая оппозиция": вот свергнем клику Ельцина, и по мановению волшебной палочки появится Советский Союз с сытой, понятной, привычной жизнью. Потекут молочные реки... Но куда бы ни повернула русская история - они не потекут. Реформа - это мучительное избавление от родовых травм, болезненное расставание с тяжкой наследственностью. Ничего, кроме боли, сама по себе реформа не несет. И даже когда кончится самый тяжелый период - рассчитывать надо будет только на себя. На собственные душевные и физические силы. Само существование в мире огромного российского государства - накладывает на нас особый отпечаток. Мы очень зависимы от этого пространства, этой необъятности, до мозга костей включены в нее. Смешиваются нации. Смешиваются культуры. И все же постоянное сравнение, постоянная оглядка на соседей будет свойственна русскому сознанию - не знаю, сколько еще лет. Этот вечный комплекс замкнутой на саму себя страны подарен нам самой природой, человеческой историей, определившей России именно такое место. Мы окружены очень разными и очень противоречивыми интересами других стран. Россия всегда держала вокруг себя контролируемое пространство, все время расширяясь. Она напрягала силы, захватывая все больше и больше территорий. Вступив в противоборство уже со всей западной цивилизацией. И в [394]
результате надорвалась не материально, но духовно. Такая степень самоизоляции невозможна. Но и размывать, терять свою могучую энергетику не следует. Вокруг нас сейчас - промежуточное, неустоявшееся пространство СНГ. Никто не хочет быть в зависимости от России. И в то же время никто не хочет Россию потерять. В результате этой двойственности, этого разброда и шатания независимых государств мы никак не можем определить концепцию своей национальной безопасности. Ответственность за спокойствие вокруг - у нас не только стратегического, но и морального плана, даже семейного. Наши народы - все без исключения народы СССР - это породненные народы. Тысячи кровных уз. Общая память, общая культура, общие жертвы в войне и от сталинского террора. Этого нельзя забыть, от этого не уйдешь. Породненносгь - великая вещь, она обязывает нас смотреть вокруг себя совсем другими глазами. И вообще, этот "русский комплекс" будет мучить нас до тех пор, пока мы не осознаем свое место в новом мире. Раньше нас мучил вполне объяснимый стыд: Советский Союз потенциально угрожал сообществу цивилизованных стран. Советского Союза нет, Россия никому не угрожает. Но теперь мы вроде как стыдимся того, что такие большие и бестолковые, не знаем, куда себя деть. Нас мучает какое-то ощущение пустоты. На самом же деле у России путь один - быть гарантом мира. То есть тем "большим человеком", который не только обязан не сталкиваться ни с кем на улице, чтобы не нанести вреда, но и смотреть поверх голов, охранять всех идущих рядом. * * * Кто будет новым президентом России - сказать пока трудно. Но ясно, что это будет человек уже другой, послевоенной эпохи по году рождения и, скорее всего, другой по воспитанию, по биографии. Руководители, которые были начальниками еще в коммунистическую или посткоммунистическую эпоху, уйдут один за другим со сцены. Надо наконец признать тот факт, что Россия плохо воспринимает демократию не только в силу каких-то глобальных исторических причин, но и по причинам весьма банальным - новое поколение никак не может прорваться к власти. [395]
Социалистическая манера мыслить сказывается на нас всех. Я уж про себя не говорю, со мной все понятно. От партийных комплексов избавляюсь мучительно. Но ведь почти весь средний чиновничий класс в России пришел из партийных да исполкомовских кабинетов. Интеллигенция, средний класс - чураются власти, чураются политики, чураются активной социальной позиции. Жертвенности, готовности к духовному подвигу, к творчеству - у русских интеллектуалов хоть отбавляй. А желание поработать - с этим похуже. В политику из интеллигенции приходят люди с повышенным коэффициентом тщеславия. Порой с болезненным самомнением. Российская политика в ожидании новых лидеров, молодых ребят с головой, хорошим образованием, со здравым смыслом. Новое поколение должно выйти на авансцену как можно быстрее, руководители из эпохи застоя умели "держать удар", что важно. Но мобильность мышления им совершенно не присуща. Быстрота принятия решений - тоже. Так мы далеко не уедем. Рано или поздно я уйду из политической жизни. Уйду по регламенту, по конституции, по закону. Я точно хочу создать прецедент нормального, цивилизованного, спокойного ухода политика. С властью в России действительно никогда добровольно не расставались. С отречением Николая II связаны две революции. Все коммунистические вожди тоже уходили не по доброй воле. Я пытаюсь постичь этот феномен русской власти. В чем тут дело? Почему так долго держится у нас этот средневековый принцип - только ли из-за косности, недемократичности общества? Дали власть - держи. Ни за что не выпускай. Кто наверху - топчет тех, кто внизу. В Москве лучше, чем в губернии. В губернии лучше, чем в уезде. В городе лучше, чем в деревне. Вот такая вертикальная структура жизни. Единая, неделимая Россия. Все стремятся вверх, к самой вершине. Еще выше, еще. Долез наверх - высота-то какая! Отсюда вниз пути уже нет. Однако в конце тысячелетия и эта фундаментальная черта будет в нас изменяться. Не сразу. Сила России - в ее культуре, в ее городах, в ее провинциях. И именно там стандарт жизни будет стремительно расти. А иначе будем жить от переворота до переворота. [396]
* * * Я ясно отдаю себе отчет в том, что эту книгу ждет другая судьба, чем первую часть моих записок, "Исповедь на заданную тему", вышедшую в 1990 году. С совершенно иным чувством встретит ее читатель. Может быть, более прохладно. Может быть, даже враждебно. Ведь доминантой первой книги была борьба с коммунистическим режимом. И в ней читатель искал ответ на свои вопросы: чем кончится эта борьба? Можно ли с этим человеком связывать надежды на то, что коммунизм будет побежден? Как скоро это произойдет? И вот - произошло. С тех пор, как была написана первая книга, случилось не только это. За короткий срок - всего два-три года - Россия совершила гигантский прыжок в неизвестность. И теперь читателя интересует ответ совсем на другой вопрос, гораздо более прозаический: когда же нас всех перестанет трясти? Уж очень сильно, очень долго, очень давно трясет. Силы уже на пределе. В связи с этим возникает еще вопрос: а нельзя ли было вообще без этого обойтись? Демонтировать коммунизм каким-нибудь более легким, более мягким способом? Без психологических стрессов, без затянувшейся политической борьбы, без риска? Да и нужно ли было его вообще демонтировать? Я понимаю происхождение всех этих вопросов. Ценность стабильности, прочности, консерватизма (в хорошем смысле этого слова) в нашей жизни - повышается сейчас с каждым днем. Не осталось и следа от эйфории, иллюзий, романтической приподнятости, царивших в обществе в последнюю пору царствования Горбачева. Тяжело из этого мира розовых надежд возвращаться в мир реальной жизни. Но надо. Повторяю: я абсолютно трезво отношусь к той жажде устойчивости в политике и экономике, которая охватила общество. И к тому синдрому раздражительности, который вызывает в связи с этим фигура любого примелькавшегося политика, включал первого Президента России. Такая смена настроения неизбежна. От нее никуда не деться. [397]
Однако хочется верить, что большинство россиян осознает и другое: единственная реальная гарантия покоя - это сам президент. То есть, выбрали так выбрали. Если страна потихоньку, хотя и очень медленно, выбирается из кризиса, если обещанный правыми и левыми страшный суд не наступает - значит, можно жить. И жить придется с нынешним президентом аж до следующих выборов. Так что волей-неволей придется с этим Ельциным все-таки разбираться - что за человек, о чем думает, к чему ведет? Вот последний вопрос - он особенно интересный. К чему ведет Ельцин? Я думаю, ответ заинтересует многих. Ельцин не ставит перед народом глобальной стратегической цели. Не возводит во главу угла какую-то сиящую вершину, до которой нужно дойти. И не пытается перечеркнуть весь пройденный перед этим путь. Спокойствие России и является главной целью этого неспокойного президента.
|
В оглавление | В начало |
Октябрьское восстание 1993 года 1993.sovnarkom.ru |