Александр Черкасов

Длинный солнечный день накануне

«Малая гражданская». Москва. Октябрь 1993

Михаилу Яковлевичу Гефтеру

Течение времени неумолимо – двенадцать лет прошло, полный цикл восточного календаря. Оказывается, успело вырасти поколение, которому нужно объяснять, что это такое – «октябрь 1993-го».

А ведь было время, когда пояснений не требовало само слово «октябрь», с непременным прилагательным «великий» и однозначным числительным – «1917-го». Теперь такая память – удел тех, кто доживает ушедшую на рубеже девяностых эпоху. Впрочем, на эту самую позапрошлую эпоху возможен и иной взгляд, пример тому – работа «Мемориала». Возможен – вот только нужен ли?

4 октября 1993 года выстрелы танков по Белому Дому на Краснопресненской набережной, вырывающееся из окон пламя, и пересекающий небо по диагонали дым над зданием парламента, и полтораста оборванных жизней придали знакомому слову новое звучание, цвет и смысл. К сожалению, прежде всего – для тех же «вечно вчерашних»: оставшиеся шесть лет правления Бориса Ельцина те события припоминали как едва ли не главный грех первого президента России и «демократов» вообще. А последние, похоже, так и не осознали, что «чёрный октябрь» был их трагедией. Так что «мемориальский» взгляд на те две осенние недели не менее уместен, чем на советское прошлое…

Однако вернёмся к предыстории – хотя это изложение на паре страниц будет заведомо упрощённым и схематичным.

Весной 1990 года был избран Верховный Совет Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, в котором «демократы» сумели не только образовать внушительную фракцию, но и добиться избрания председателем своего лидера, Бориса Ельцина. Впрочем, это была победа на пределе возможностей. В Верховном Совете были почти равны силы «демократов» и коммунистов, на глазах расстригавшихся из интернационализма и впадавших в националистическую ересь.

Но и само слово «демократы» было весьма широким и расплывчатым: «против» объединяться легче, чем «за». Впрочем, объединяло ещё что-то. Или не «что», а «как».

Демократы были «за правду» («Мемориал», самое массовое движение того времени, был «за историческую правду»). «Грязные технологии» использовали их властные оппоненты, что, в общем, прежде всего их, оппонентов, и пачкало.

«Демократы» были «за право». Слово «правозащитник» тогда воспринималось вполне положительно. Их оппоненты, напротив, нарушали собственные же законы и сами же на этом проигрывали.

Наконец, «демократическое движение» было ненасильственным. Человеческую кровь проливала власть, тем самым эту власть теряя.

Весной 1991 года Борис Ельцин был избран Президентом России. На выборах с ним в паре кандидатом в вице-президенты шёл Александр Руцкой – лётчик, ветеран Афганистана, герой России. Этот «коммунист-демократ-патриот» должен был принести Ельцину дополнительные голоса. После того, как Ельцин ушёл из спикеров в президенты, его место занял профессор Руслан Хасбулатов.

Звёздный час «демократов» – 19-21 августа 1991 года, путч ГКЧП^{1 )}, противостояние этому путчу. Невнятные речи и трясущиеся перед телекамерами руки лжецов-путчистов. Десятки тысяч человек, вставших «живым кольцом» у Белого Дома: не быть там – по крайней мере, сожалеть, что не стоишь вместе с ними, – это тогда было естественно. Всенародные похороны троих погибших на Садовом кольце – казалось, что эта последняя жертва России при расставании с прошлым…

Но с первых часов проявились трения между законодательной и исполнительной ветвями власти: например, кто будет контролировать отряды «защитников Белого Дома»? Буквально на следующий день начался делёж советского наследства – Ельцин со товарищи подбирали власть, «лежавшую на земле». А волшебные Кольца, как известно, сами выбирают себе хозяев и порою очень сильно их изменяют…

Власть стала из символа реальностью, и проступили противоречия в государственном устройстве России: всё-таки парламентская республика или президентская? – требовали разрешения, принятия новой Конституции.

Вскоре этот скрытый конфликт получил реальную основу. Президент выступил инициатором радикальных экономических реформ, а вокруг парламента сосредоточилась оппозиция. Спор об этих реформах до сего дня не окончен, но на поверхности, помимо вполне содержательного вопроса «о судьбах России», были и иные оппозиции – скорее, идеологические.

Август 1991-го не был тогда же, в первые несколько месяцев, закреплён в правовом и политическом устройстве России. Извлекать уроки из истории прошлых поколений никто не хотел: беспрецедентный интерес к нескольким десятилетиям жизни собственной страны куда-то исчез, – такое ощущение , что «после 24 октября 1917 года сразу же наступило 22 августа 1991-го»². Коммунистическая партия и её «вооружённый отряд» не были объявлены преступными организациями. Генералитет органов госбезопасности был подтверждён и утверждён в своих званиях. «Дело КПСС» увязло в Конституционном суде. Не была проведена люстрация. Не знаю, нужно ли было всё это делать, не знаю, помогло бы это – но все мы точно знаем, что бывает, когда такой гигиеной пренебрегают. Забвение прошлого до добра не доводит.

Потерпевшие поражение в августе – коммунисты, сторонники восстановления СССР, а также «национал-патриоты» – успешно перегруппировались. С февраля 1992 года начались массовые выступления этой новой оппозиции. Они сплотились вокруг парламента, где сохраняли значительное представительство. Таким образом, спикер Руслан Хасбулатов обретал, казалось бы, реальную силу. Александр Руцкой, не желая быть символической фигурой при Ельцине, также тяготел к Верховному Совету. Последний также был заинтересован в Руцком – ведь в случае отстранения Ельцина от власти «вице-» автоматически становился президентом.

Тем временем доавгустовские «демократы» расходились по разным лагерям – дружить «за» оказалось куда сложнее, чем дружить «против».

В этом противостоянии исполнительная власть уже, казалось, забыла о его причине, о «реформах». Проводивший их вице-премьер по экономике Егор Гайдар был отставлен в конце 1992 года.

Тогда же из Останкино убрали его тёзку Егора Яковлева, олицетворявшего честную «перестроечную» журналистику. Конфронтация в борьбе за власть стала самоцелью. Главный ельцинский пропагандист Михаил Полторанин, партийный публицист со стажем (и, как позднее выяснилось, зоологический антисемит), использовал в борьбе с парламентом знакомую схему: мишенью был «плохой чеченец» Хасбулатов. Та первая «информационная война» 1992-1993 годов лишила новую власть преимущества правды.

Основной опорой в близящемся противостоянии президент видел доставшиеся по наследству и теперь подчинённые ему силовые структуры: «зачем уничтожать Кольцо, когда его можно использовать?» Правда, тут ещё вопрос, кто кого использует… Но вот о «преимуществе ненасилия» и вообще об «идеалах августа», теперь лучше было не вспоминать.

Впрочем, оппоненты Ельцина такими тонкими материями особенно не задавались. Насилие было заранее объявлено ими неизбежным и оправданным. Надеялась парламентская сторона и на поддержку консервативного офицерства, а через него – на «силовые структуры» всех изводов, и нельзя сказать, что совсем безосновательно. А ещё – не меньше, чем сторона президентская – вовсю использовала процедуру, существовавшие тогда правовые механизмы. Впрочем, и те, и другие следовали праву и процедуре весьма избирательно, выковыривая, каждый для себя, «изюм из булки».

В новом назревавшем противостоянии исполнительная власть – те, кого по привычке после августа называли «демократами», уже не имели ни одного из тогдашних однозначных преимуществ³ . Тем, кто поддержал их тогда, теперь было всё труднее объяснить себе свой выбор. Разве что потому, что тех, других, поддерживать было решительно невозможно.

Так Россия пришла к осени 1993 года.

Готовился ли тогда «красными» и «коричневыми» силовой реванш – вопрос отдельный и важный, но теперь уже чисто теоретический. Потому что первый ход сделал Борис Ельцин, обнародовав 21 сентября указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе», распускавший парламент, назначавший новые выборы и референдум по новой Конституции.

К Белому Дому на Краснопресненской набережной тут же начали стекаться противники Ельцина и сторонники Верховного Совета, а в самом здании начал работу Десятый съезд народных депутатов. Своим отходом от правил игры Ельцин дал парламенту формальный повод для формального же отстранения от власти – президентом «по версии Белого Дома» стал Руцкой. Началось противостояние, разрешившееся 4 октября...

А потом были референдум и выборы 12 декабря. Россия получила Кольцо всевластья – «суперпрезидентскую» Конституцию, «прелести» которой мы познаём до сего дня. Нынешняя «вертикаль власти» произросла именно из той Конституции. Не меньше значила и история её принятия, пренебрежение правом вроде бы во имя права. Как обычно бывает, цель не оправдала средства, но изменилась сама.

Ведь «вопрос о реформах» так и не был решён: выбранная Дума вновь оказалась «коммуно-патриотической» и вновь оппозиционной президенту. Зато для борьбы с этим злом теперь уж точно было «всё разрешено», поскольку Октябрь походя доказал: можно безнаказанно использовать силу, опираясь на людей в камуфляже, а не на право или на народное волеизъявление.

И «маленькая победоносная война» казалась теперь лёгким решением внезапно возникших электоральных проблем, лучшим способом поднять упавший рейтинг. Так из октябрьской Москвы 1993-го танки вошли в Грозный 31 декабря 1994-го. Это оказалось тем более легко, что, как выяснилось, психологически к чеченской войне подготовились на пути к Октябрю: извлекли из ножен ржавое оружие ненависти, а после победы над одним «злым чеченом» можно было без напряжения обратиться к остальным – к Дудаеву… и – далее везде, вплоть до идущей седьмой год «контртеррористической операции».

Так уже тогда, в 1993-м, был нарисован отчётливый пунктир в наше сегодня. Маятник истории уже начал своё неотвратимое возвратное движение.

Но до сего дня остаются вопросы без ответа. Почему противостояние перешло в кровопролитие? Возможно ли было его избежать? Был ли это хладнокровно исполненный план или же самопроизвольное развитие событий, лавина случайностей?

Есть и ещё один вопрос, не менее важный, хотя почти что и незадаваемый. Где на самом деле были мы – «демократы», какова была наша роль в октябре 1993-го? Вопрос тяжёлый. Ведь президент действовал от их (нашего) имени. И многие из нас если и не были, то считали себя стороною в этом конфликте. После 4 октября не задумываться было если не лучше, то легче. Именно это нежелание переосмыслить и переоценить своё место в происшедшем, наверное, мешало озаботиться и самою сутью тех событий, другими их хитросплетениями и загадками. А отказавшись от определения себя – от самоопределения, неизбежно перестаёшь быть субъектом событий и превращаешься в объект чужих манипуляций. Так «демократы» сами определили свою роль в отведённые им годы: роль «кушать подано», если не шестого стражника без реплик.

Отказываясь от осознанного выбора, всегда отдаёшь право выбора другому. И забвение собственного, прижизненного прошлого – штука тоже небезобидная.

В этом смысле наша попытка независимого расследования происходившего в октябре 93-го также была неуспешна, поскольку не дала видимый миру результат вовремя. Вовремя – то есть так, чтобы дать пищу для размышлений людям, пока они ещё могут влиять на события.

Автор всё же рискнул предложить читателю ответы на поставленные вопросы, не зная, впрочем, лучше ли это «поздно», чем вообще «никогда».

В поисках ответа автор обращается не к понедельнику 4 октября 1993 года, а к воскресенью 3 октября – длинному, холодному, ясному, солнечному дню. На самом деле, всё случилось уже тогда, до рассвета. И именно там нужно искать ответы.