Закрытая дверь

1993 год, 1-3 октября: переговорный процесс

Был ли тогда, в начале октября 1993 года, другой выход из противостояния – без кровопролития?

«Ну разумеется!» – скажут одни. – «Был такой вариант: белодомовские сидельцы должны были осознать свою неправоту и выйти с белым флагом – тогда всё было бы в порядке...»

Или наоборот, скажут другие: увидав на улицах возмущённые толпы с красными знамёнами, осознать, покаяться и уйти должен был Борис Николаевич!

Но речь-то идёт отнюдь не о капитуляции одной из сторон.

Вопрос в том, могли ли обе стороны, осознав гибельность конфронтации – уличной, силовой, вооружённой, – сознательно сделать шаг назад и вернуть действие в плоскость переговоров, в рамки политики?

Ведь было ясно: тупик. «Выигрышных» ходов нет, любой открывает путь к поражению. Сделавший его первым – обречён.

3 октября это наглядно показали сторонники парламента, нанесшие, как им казалось, победный первый удар.

Это нехитрое правило можно было уяснить гораздо раньше. Поход лидера «Союза офицеров» Терехова со товарищи 23 сентября на штаб Объёдинённых вооружённых сил СНГ оправдал установленную на следующий день блокаду Белого Дома. А эта блокада с ежедневными потасовками по периметру кольца оцепления наглядно показывала неправоту стороны президентской.

Не надо было анализировать расстановку фигур на доске, чтобы понять: цугцванг. Каждый следующий ход будет вынужденным, предопределённым.

А ведь выбор, совершаемый сегодня, по возможности, не должен означать отказ от возможности выбора в будущем, не должен сокращать «пространство свободы». Разумеется, на самом деле это «сегодня» неизбежно влияет на «завтра». Но если вот так, по доброй воле загонять себя в коридор с сужающимися стенками, неизбежно окажешься в тупике.

Именно это имел в виду Михаил Яковлевич Гефтер, говоря об альтернативах, скрытых в октябрьских днях 1993-го.

Но лидеры не смогли или же не захотели договориться и тем самым предопределили кровопролитие.

Это обвинение звучало в милицейском эфире в те короткие часы 3 октября, когда ещё не пролилась большая кровь¹³: «Руцкой, что ты за спины людей-то спрятался? Что ты сам не вышел к народу, не остановил их?... Ни ты, ни Хасбулатов, ни Ельцин, надоели вы, кровопийцы вы...».

Действительно, почему лидеры не пытались остановить насилие со стороны «своих» или же защитить этих «своих» от насилия? Почему обе стороны так стремились перевести позиционное противостояние в комбинационную игру с разменом фигур?



На самом деле, за несколько дней до развязки была предпринята попытка выйти из тупика силовой конфронтации. Под эгидой патриарха Алексия II начались переговоры в Свято-Даниловом монастыре¹⁴. Но в те же дни продолжалась и блокада Белого Дома силами «президентской» стороны, и взаимные обвинения политиков с обеих сторон, и уличное противостояние, порою весьма бурное.

Возможно, именно здесь была «развилка», а эти переговоры под эгидой Русской православной церкви были «упущенной возможностью», выходом, которым не воспользовались.



29 сентября 1993 года, среда. За пять дней до...

Несколько тысяч сторонников парламента, блокированных в Белом Доме, были отключены ото всех коммуникаций. Формальным предлогом было присутствие там, как теперь бы сказали, «незаконных вооружённых формирований». Как потом писал об этом Борис Ельцин¹⁵ , «...изъять оружие – это была главная на тот момент цель. После совещания с Черномырдиным, Грачевым, Ериным и Голушко приняли решение дать заговорщикам последний срок сдачи оружия – 4 октября. Если они не выполнят наше требование, тогда будем рассматривать более жесткие варианты давления на заговорщиков».

Но в тот же день, 29 сентября, обозначились возможности мирного выхода из кризиса. Было распространено воззвание Патриарха Алексия II: не допустить кровопролития, перейти к диалогу. Кроме того, парламентской стороной были назначены представители для участия в переговорном процессе с правительством: Рамазан Абдулатипов и Вениамин Соколов.

30 сентября 1993 года, четверг. За четыре дня до...

Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II выступил с предложением о посредничестве между Борисом Ельциным и сторонниками парламента.

С обеих сторон ещё были люди, понимавшие: события начинают развиваться по собственной внутренней логике, их ход всё меньше определяется рациональными соображениями. Эти соображения куда лучше воспринимаются политиками за столом переговоров, чем манифестантами на площади или же «силовиками» любого извода. Необходимо было сначала остановиться. Затем – отвести фигуры на один ход назад: «просто сесть и не связываться никакими условиями». Два сюжета – «блокада» и «оружие» – могли стать предметом первого этапа переговоров.

И посредничество, предложенное Патриархом, – «переговорная площадка» в Свято-Даниловом монастыре – оказалось как нельзя кстати.

Но у переговоров были противники.

Противники очевидные – «непримиримые» внутри БД. Очевидные, потому что на виду: продолжавшиеся заседания Съезда народных депутатов давали им трибуну. Любой находившийся там политик в той или иной степени становился заложником «непримиримых» – тем более, что обстановка и логика событий определяли дальнейшую радикализацию большинства.

Был в Белом Доме и второй очевидный эшелон «непримиримых», чьё положение определялось напряжённостью ситуации, – разного рода «человеки с ружьём», от рядовых до генералов: любой политический процесс очевидным образом снижал их статус.

Считать политические решения с их неизбежными компромиссами чем-то неприемлемым, постыдным и уж во всяком случае второстепенным – профессиональное заболевание многих «силовиков», и не только отечественных. Если им доводится принимать решения или влиять на их исполнение, они, похоже, вспоминаются слова Полевого устава: «заслуживает самого сурового осуждения тот, кто не использовал все имеющиеся у него средства...», а для чего – уже, кажется, и не важно. «Все средства» – это и подача информации «наверх», лицам, принимающим решения, таким образом, что любые переговоры кажутся неприемлемыми. Это и комментарии по ходу переговорного процесса – такие, что сразу ставят процесс под вопрос. Это, при возможности, срыв самого процесса. Мы теперь хорошо знаем по Чечне, что, с точки зрения генералов, умеют политики: они, проклятые, разве что могут украсть уже «почти одержанную» победу... А если учесть, что представители этой «школы» были по обе стороны октябрьских баррикад, то их разрушительная деятельность взаимно дополнялась.

Гражданская московская власть сразу прокомментировала сообщение о возможном начале переговоров: единственный желательный итог – капитуляция противной стороны: «Для мирного исхода необходима добровольная сдача оружия и организованный выход из Дома Советов и прилегающих территорий. При выполнении этих условий блокада будет снята».

Спецпропагандисты профессионально нагнетали ситуацию: «...говорят, что есть «стингер». Это точно не установлено, но возможно...». Политики, не делая скидок на источник, ситуацию упрощали. Вот слова Виктора Черномырдина: «Там пять бандитских группировок. Там находятся ракеты «земля – воздух». Хасбулатов и Руцкой не контролируют ситуацию, они ... заложники» – очевидно, использованы сведения МВД, позднее оглашённые генералом Огородниковым.

Когда политик смотрит на ситуацию глазами «силовиков», он теряет адекватность. Какие, в самом деле, тут могут быть переговоры?

1 октября 1993 года, пятница. За три дня до…

До 3:00 на переговорах в гостинице «Мир» делегациями сторон подписано соглашение, согласно которому на первом этапе, с одной стороны, оружие в БД сдаётся на централизованное хранение, а с другой – ослабляется блокада БД, подключается связь, теплоснабжение и прочие коммуникации. В ходе переговоров выход из ситуации с оружием был найден просто: «...табельное ... остается под контролем Управления охраны, а та часть, которая есть у боевых формирований, полностью будет складироваться под двумя печатями – ГУВД и Управления охраны».

Рамазан Абдулатипов и Вениамин Соколов, представлявшие на переговорах парламентскую сторону, около 0:30 заручились предварительным согласием Александра Руцкого и Руслана Хасбулатова.

Но переговоры – штука деликатная. Соглашение – это всегда компромисс. И с каждой стороны есть противники любого компромисса, желающие получить «всё и сразу». В таких условиях очень легко всё испортить, особенно – неуместным педалированием одних сторон достигнутых договорённостей и замалчиванием других. А дальше «непримиримые» сами всё разрушат: гласность – вещь тоже хорошая, но к месту и ко времени.

С другой стороны, если «процесс пошёл», то его можно попытаться возглавить, отстранив прежних переговорщиков за мягкотелость и «гнилые компромиссы». Сами переговоры можно превратить в хорошую трибуну для честолюбивого политика – если вовремя организовывать «утечки» информации.

Разумеется, успеху общего дела это не способствует...

После достижения договорённости, но до её визирования руководством парламентской стороны стоявший в кольце оцепления пропагандистский БТР, прозванный «Желтым Геббельсом», начал транслировать текст подписанного протокола через громкоговорители.

С половины шестого утра 1 октября начались работы по подключению Белого Дома к коммуникациям, но...

До утра договорённости были дезавуированы, формально – потому что были подписаны Соколовым и Абдулатиповым «без предварительного согласования со съездом» и «предварительно не были выработаны условия вхождения в конституционное поле в соответствии с решением Х съезда». Протокол об этом, за подписями силовой «тройки» – Ачалова, Баранникова и Дунаева, министров обороны, безопасности и внутренних дел «по версии парламента», – требовал в качестве предварительного условия выполнения всех этих решений, включая «вступление в должность министров, назначенных съездом», то есть этой самой троицы. А «Постановка вопроса о нештатном оружии ... неправомочна, так как все имеющиеся оружие – штатное...»

«Всё и сразу»: отрицалась сама возможность переговоров «шаг за шагом». Это вполне благовидный камуфляж позиции, обозначенной выше: единственно приемлемое политическое решение есть капитуляция оппонента.

И тут выяснилось, что предварительное, около 0:30, визирование договорённостей Руцким и Хасбулатовым ничего не значило. Более того, оба они ушли от ответственности и не стали отстаивать подписанный ночью протокол перед съездом. Хасбулатов не стал спорить с радикалами. Оказалось, что апелляция к большинству – ход вроде бы демократический – делает ничтожными полномочия не только переговорщиков, но и формальных лидеров.

Но теперь сами переговоры могли стать хорошим местом для демонстрации собственной бескомпромиссности, а делегация – одним из центров власти. Оказалось, что можно, оставаясь непримиримым, возглавлять делегацию. При этом, правда, становился почти невозможным компромисс – цель любых переговоров.

«Демократия и гласность» были отнюдь не единственными способами торпедировать переговорный процесс, а противники у соглашений были не только внутри кольца блокады.

Характерны слова начальника Московского ГУВД Панкратова, выступавшего на переговорах, – о том, что-де солдат, перебежавших на сторону Белого Дома, и их родителей взяли в заложники: «Они сказали, что если мы выйдем отсюда, то и нас убьют, и родителей – как предателей». Методы «чёрной пропаганды» силовиков не менялись потом и в ходе чеченских войн: советская школа...

Закрытые для внешнего наблюдателя структуры исполнительной власти давали «непримиримым» ничуть не меньше возможностей для манипулирования политиками – особенно если этому своими действиями помогала противная сторона.

В 15:00 Ельцин обвинил парламентскую сторону в невыполнении протокола – увы, вполне справедливо.

А руководство МВД тут же провело пресс-конференцию, где вновь старалось перевести противостояние с переговорного уровня на силовой: «Достигнутые договоренности полностью аннулированы... депутаты практически потеряли контроль над ситуацией, а управляют ею... полевые командиры». И далее перечисляется захватывающий список якобы находящегося у осаждённых оружия, включая «Стингеры».

В 15:20 была ужесточена блокада Белого Дома: «Распоряжение «Памира» [Киселёв, зам. начальника ГУВД]: ввести жесткий режим, никого не пропускать, не пропускать корреспондентов!»

Информационная блокада – ещё одна деталь, знакомая нам по первой и второй чеченским войнам и по всем крупным терактам. В любом конфликте «силовики», «особисты» и радикалы с обеих сторон журналистов не любят. Но не всегда эта фобия перерастает в действие. А тогда вдруг стало можно. Можно до сего дня...

Исполнительная власть ещё и «комментировала» переговоры. По словам Алексия II, «...в двадцать часов было сказано в «Вестях» о том, что снова состоялась встреча Патриарха с Президентом Борисом Николаевичем Ельциным. ...все вы свидетели, что я не уезжал никуда, такой встречи не было. Это дает одностороннее ... представление, как будто бы мы получаем все время инструкции с одной стороны, а не занимаем свою примиренческую позицию».

Переговоры стали жертвой не только фальсификаций, но и замалчивания. Патриарх сетовал, что пресс-конференция, прошедшая в 14:00 1 октября, «ни единым словом не была упомянута» в российском телеэфире. Впору удивиться: что тут странного, в стране идёт информационная война, «перо приравнено к штыку».

2 октября 1993 года, суббота. За два дня до…

Переговорный процесс с самого начала, с утра первого дня, застыл на месте. На второй день Патриарх сетовал: «...у нас нет совместного графика. Уже три часа. Мы думали, что в три часа получим от совместной экспертной группы график осуществления всех мероприятий, которые мы запланировали...».

Конечно, была ещё надежда на работу «экспертов». Но без политической воли руководства сторон это мало что значило. Не защитив первого октября Соколова от генералов и депутатов, Хасбулатов и Руцкой тем самым лишили свободы маневра не только белодомовскую делегацию на переговорах, но и самих себя. В ночь на 3 октября Белый Дом посетил митрополит Ювеналий. Вернувшись, он сообщил: позиция Руцкого и Хасбулатова – вначале, как предварительное условие, «дать политическую оценку». Опять: «всё и сразу».

К полуночи 2 октября переговорный процесс уже катастрофически отставал от событий. Патриарх говорит: «Так, короткий протокол... Принять предложение экспертных комиссий для проработки мероприятий по регулированию обстановки вокруг БД... от четвертого... а, четыре двадцать второго октября девяносто третьего года... Это те шесть пунктов, которые подписаны с четырех сторон. ... составить двухстороннюю комиссию экспертов и поручить ей представить к 16 часам 3 октября 1993 года информацию о проделанной работе».

Но этого времени уже нет – в назначенное время центр Москвы уже будет охвачен столкновениями. Переговоры не влияли на активность «улицы», не сопровождались прекращением массовых акций, и «улица» сама вмешалась в процесс. Во второй половине дня 2 октября митингующие захватили участок Садового кольца у Смоленской площади, и вскоре на переговоры пожаловали представители «городских партизан». Из милицейских радиопереговоров: «Сейчас представители Анпилова подойдут и поведете их в Даниловский монастырь».

3 октября 1993 года, воскресенье.

Теперь уже парламентская сторона «комментирует» переговоры. Хасбулатов говорит, что «Пытаются использовать миротворческую миссию Патриарха в своих злодейских, интриганских интересах», и представляющая парламент Домнина на переговорах вынуждена оправдываться: «...интервью я не видела, Хасбулатов, наоборот, подчеркнул, что та миссия, с которой выступила Церковь... Мы ни в коем случае не должны эти переговоры прекращать... Надо сделать все, чтобы здесь найти какие-то...».

Но это всё уже бессмысленно. Даже радиообмен между милиционерами, отслеживающими и обеспечивающими передвижения делегаций, приобретает оттенок абсурда. Около 8:30.

– «Памир» – «Юган-5» [один из заместителей начальнику УООП] – «Памиру». Икону из Третьяковки надо везти не в Белый Дом, а в Елоховский. ... – 09:15. «Памир», «Омск» [Кононов, зам. начальника ГУВД]. Патриарх заблудился, заблудился. Они его послали совсем в другую сторону.

Около 16:00, когда толпа уже прорвалась к Белому Дому, отмитинговала перед балконом и получила напутствие – идти на мэрию и в Останкино, «переговорный процесс» продолжался. Его шестерёнки как бы крутились в пустоте.

Около 15:55. Формирование отрядов «Трудовой России» и РНЕ.

– «Михнево» [начальник УВД Центрального административного округа] – 7-1, я «Михнево». – 71-й [командир одного из нарядов] – На приеме. – «Михнево» – Вы где? – 71-й – По центру, на своем месте. Прибывают, строются в колонны и штурмовать мэрию. ... Площадь у меня вся заполнена там. <…> 61-й [командир одного из милицейских нарядов в кольце блокирования] – «Дунай» [КП шт.ООП ГУВД] – 61-му. – «Дунай» – «61-й, «Дунаю». – 61-й – Выезжает из Белого Дома Воронин на переговоры на Краснопресненскую набережную в сторону ГМЦ. Выпускаем? – «Дунай» – Разберемся. – 61-й – Они говорят, что торопятся, ждут». <…> 61-й – «Дунай» – 61-му. – «Дунай» – «На связи «Дунай». – 61-й – Ну что в отношении четырех машин на переговоры? – «Дунай» – Дают добро. <…> – ...мы в тяжелом... – «Памир» – Как обстановка? «Михнево» – Очень сложная. Атакуют штаб. ... Руцкой – ...частей дивизии Дзержинского, к вам обращается генерал-майор Руцкой ... Командиры дивизии...

Между тем переговоры продолжаются. Только спустя значительное время (по стенограмме – десять страниц!) случайно становится известно о событиях у Белого Дома: «Митрополит Кирилл:

– Во время выступления Лужкова Воронин обронил фразу, что мэрия захвачена. Это что такое? Воронин:

– Только что мне... Абдулатипов звонил, якобы с другой стороны демонстранты подошли к мэрии и вошли в здание. ...» И, после недолгого обсуждения, «в связи с событиями, происходящими в Москве, принято решение прервать переговоры до 20 часов».

За полчаса до истечения этого срока начнётся кровопролитие в Останкино.