ЧАСТЬ 3. КРОВЬ

3.1. Штурм мэрии

Обстоятельства штурма мэрии до сих пор остаются неясными. Кто-то стрелял. Кто, с чьей стороны раздались выстрелы? Обе стороны обвиняют друг друга. Были ли жертвы? Скорее всего, да. Но каждая из сторон утверждает, что погибшие были именно с ее стороны. Сколько именно было жертв при штурме мэрии? Со стороны милиции - не более двух человек. Во всяком случае, именно о двоих погибших в течение всего дня и ночи 3 октября (до начала штурма Дома Советов) сообщал пресс-центр Главного управления внутренних дел Москвы. Но, вероятно, по крайней мере, один из погибших получил смертельные травмы при столкновении грузовиков еще до штурма мэрии, во время прорыва демонстрантов по Садовому кольцу. Тем не менее, некоторые свидетели говорят о большем числе погибших.

Призыв к штурму мэрии, и одновременно - к походу на телецентр в Останкино, прозвучал из уст Руцкого, выступавшего перед многотысячной толпой после прорыва блокады Дома Советов. Но еще до этого идти на штурм мэрии призывали многие демонстранты. И это вполне объяснимо. В мэрии располагался штаб тех сил, которые блокировали Дом Советов. Мэрия была резиденцией Юрия Лужкова, открытого сторонника применения силы против Верховного Совета.

Штурм мэрии означал первый шаг перехода руководителей оппозиции от защиты Конституции и законности к применению силы в борьбе за власть. И это был их первый шаг к собственному поражению. До сих пор им удавалось противостоять нажиму Ельцина только благодаря моральному превосходству. Позиция защитников закона и Конституции, гонимых, блокированных в Доме Советов без связи, электричества, воды и тепла, избиваемых безо всякого предлога на улицах и площадях Москвы милицией и ОМОНом, позволяла им день за днем наращивать моральный перевес.

Как уже было сказано выше, ни Ельцин, ни Верховный Совет не имели в эти сентябрьские и октябрьские дни действительно массовой поддержки. Поэтому сложившийся баланс сил между ними мог быть легко изменен случайными событиями, дающими незначительный перевес той или другой стороне. Такие случайные события могли предрешить исход противостояния. Однако к 3 октября ситуация складывалась в пользу Верховного Совета. Армия и служба безопасности, хотя и сохраняли лояльность Ельцину, были ненадежны. Даже их руководители заявляли о том, что не будут вмешиваться в политический конфликт.

Позиция региональных элит, большинство из которых выступало за "нулевой вариант", заставляла Ельцина колебаться. Появились сообщения (после октябрьских событий, естественно, опровергнутые Ельциным), что он готов согласиться на одновременные досрочные выборы президента и парламента. Под эгидой Патриарха Московского и всея Руси Алексия II начались прямые переговоры между представителями президента и Верховного Совета. Многотысячная демонстрация в центре Москвы, прорвавшая блокаду Дома Советов, заставила даже проельцинское телевидение изменить подачу информации. Из дневных передач постепенно исчезли обычные издевательские комментарии в адрес оппозиции.

И вот - штурм мэрии. Почему? Думается, на это решение повлияло множество факторов. Многодневное бездействие в осаде, при постоянном ожидании ночного штурма, бессонные ночи - все это довело нервное напряжение до предела. Внезапное снятие блокады, открывшее возможность для активных действий, привело к чисто эмоциональному всплеску, к решению, казавшемуся наиболее легким и очевидным - прежде всего устранить ближайшую угрозу Дому Советов, исходящую от сил, сконцентрированных в мэрии. Политическое значение этого шага обдумано не было, хотя многие в окружении Руцкого, способные более взвешено оценивать ситуацию, открыто протестовали против этого решения. Возможно, демонстрация численностью в 15-20 тысяч человек, оттеснившая оцепление от Дома Советов, была принята Руцким (и не только им одним) за всенародное восстание против Ельцина и дальше он действовал под влиянием этой, явно преувеличенной оценки.

Свою роль, несомненно, сыграло провокационное поведение сотрудников МВД, несколько дней накалявших обстановку жестокими нападениями на митингующих и просто на небольшие группы людей, подходивших к оцеплению. Последней каплей стали провокационные обстрелы демонстрантов со стороны мэрии. Явной провокацией был и обстрел из гостиницы "Мир" военнослужащих, стоявших в оцеплении. Как отмечали множество свидетелей и что было подтверждено информацией в газете "Аргументы и факты" (N 44, 1993), убийцы двух бойцов Софринской бригады принадлежали к той же стороне! (Возможно, эта провокация повлияла на решение командования софринцев увести бригаду и не участвовать в столкновениях).

Страсти накалились до предела, толпа демонстрантов действительно становилась неуправляемой. Возможно, и это также подтолкнуло Руцкого к его опрометчивому призыву - он не хотел, чтобы толпа начала действовать исключительно по собственной инициативе, он пытался сохранить хотя бы видимость контроля над событиями. Однако именно этот шаг означал окончательную утрату контроля. Дальше события развивались уже помимо воли Руцкого и кого бы то ни было еще из руководства Верховного Совета.

Тем не менее штурм мэрии, если учитывать количество противостоящих вооруженных людей и накал страстей после обстрела демонстрантов, произошел на удивление быстро. Стороны успели обменяться лишь несколькими автоматными очередями, затем вход в здание был разбит грузовиком и в считанные минуты мэрия была занята. Почти все ее защитники успели уже покинуть здание, получив приказ на отход (что прямо подтверждается свидетельством начальника от дного из московских отделений милиции - см. Известия, 7 октября 1993 года). Лишь небольшое число солдат ВВ, не сумевших вовремя ретироваться (или вовремя не получивших приказа) было взято в плен.

Хотелось бы отметить, что вооружение, обнаруженное в мэрии, часть из которого была показана по телевидению, (крупнокалиберные пулеметы, гранатометы и даже огнеметы), ясно говорит о том, что целью находившихся там войск был штурм Дома Советов. Совершенно очевидно, что для решения официально провозглашенной задачи - не допустить распространения оружия из Дома Советов - ни гранатометы, ни огнеметы не были нужны. Не нужны были для этого и более десятка бронемашин, вооруженных тяжелым оружием.

После занятия мэрии были обнаружены также недвусмысленные свидетельства повального пьянства ее защитников - кучи пустых и полупустых бутылок из-под водки, в том числе в армейских и милицейских автомобилях, брошенных поблизости.

Еще до того, как прозвучал призыв Руцкого к взятию мэрии и Останкино, в администрации Ельцина был подготовлен и в 16.00 3-го октября (то есть еще до занятия мэрии) подписан указ о введении чрезвычайного положения в Москве. Ельцин и правительство выпустили обращения с разъяснением и обоснованием предпринятых шагов.

Доpогие Москвичи!

Сегодня в Москве пpолилась кpовь. Hачались беспоpядки. Есть жеpтвы. Пpедпpинимаются попытки захватить госудаpственные учpеждения.

Все это спланиpованная заpанее акция бывших pуководителей Белого дома, тех, кто пpодолжает говоpить о законе и Конституции.

Сегодня они пеpешли гpань допустимого, тем самым они поставили себя вне закона, вне общества. Они готовы погpузить Россию в пучину гpажданской войны. Они готовы пpивести к власти пpеступников, котоpые обагpили свои pуки кpовью миpных людей. Им не нужны свободные выбоpы, им не нужна миpная жизнь.

Пpезидент, Пpавительство России, pуководство Москвы делали все для того, чтобы pазpешить кpизис миpным путем. Все pоссияне знают, что ни Пpезидентом, ни Пpавительством не было отдано ни одного пpиказа, котоpый бы допускал вооpуженное насилие.

Еще сегодня утpом шли пеpеговоpы пpи посpедничестве Патpиаpха Московского и Всея Руси об уpегулиpовании обстановки вокpуг Белого Дома. Hо в эти самые часы бывшим pуководством Белого дома было все подготовлено для использования силы.

В этих акциях участвуют люди, котоpые получили оpужие, чтобы не защищаться, а убивать. Из pазным концов России в Москву съехались боевики пpокоммунистических оpганизаций. Они твоpят свои чеpные дела под кpасными флагами и твоpят пpоизвол. Их ведут в бой с миpными гоpожанами некотоpые так называемые наpодные избpанники, пpикpываясь пpавом депутатской непpикосновенности. Все кто толкает стpану на путь насилия, поставили себя вне закона.

В этот суpовый час как Пpезидент Российской Федеpации я обpащаюсь ко всем гpажданам России встать на защиту демокpатии и свободы. Тепеpь пpедельно ясно - кто является их побоpником и защитником, а кто готов вновь pастоптать их в нашей стpане.

В соответствии с пpавом, данным мне Конституцией, я ввел чpезвычайное положение в гоpоде Москве на одну неделю.

Сегодня своим Указом я освободил от должности вице-пpезидента А.В.Руцкого. Он также уволен из pядов Российской Аpмии.

Доpогие pоссияне!

Сегодня pешается судьба России, судьба наших детей. Я веpю в наше с вами благоpазумие. Я веpю в наши силы. У нас их гоpаздо больше, чем у кучки политических авантюpистов, чем у тех кто стpеляет в москвичей.

Hасилие, гpажданская война - не пpойдут, если мы встанем на их пути. Они не нужны ни москвичам, ни pоссиянам. Поpядок в Москве будет восстановлен в самое кpатчайшее вpемя. Мы pасполагаем необходимыми для этого силами.

Мы победим! Спокойствие в столице обязательно будет восстановлено. Ради созидания, pади того, чтобы сохpанить миp в России.

Пpезидент РФ
Б.H.ЕЛЬЦИH

Пpеступные элементы, подстpекаемые из Белого дома, pазвязали кpовавую бойню в центpе Москвы. Создалась чpезвычайная обстановка. В pайоне Кpаснопpесненской набеpежной и Аpбата захватываются и поджигаются автомашины, избиваются сотpудники милиции, пpедпpинят штуpм здания Московской мэpии.

"Боевики" ведут стpельбу из автоматического оpужия, оpганизуют боевые отpяды и очаги массовых беспоpядков в дpугих pайонах столицы России. Тысячи людей, случайных пpохожих, не понимающих что пpоисходит, подвеpгаются смеpтельной опасности.

Пpавительство Российской Федеpации вынуждено пpибегнуть к силе для обуздания pаспоясавшихся политических авантюpистов.

Пpавительство РФ отдало необходимые pаспоpяжения для pешительного пpесечения беспоpядков. Оно делает все, чтобы пpедотвpатить массовые кpовопpолития, остановить зачинщиков беспоpядков, pуки котоpых уже обагpены кpовью миpных гpаждан и сотpудников милиции, стоящих на охpане пpавопоpядка.

Указом Пpезидента Российской Федеpации с 16.00 3 октябpя с.г. введено чpезвычайное положение в Москве. Впpедь до особого pаспоpяжения запpещается пpоведение митингов и демонстpаций. Коменданту Центpального pайона гоpода Москвы даны соответствующие указания.

Уважаемые москвичи! Гpаждане России! Обpащаемся к вашему pазуму, чувству ответственности за судьбы ваших детей и близких. Пpизываем не участвовать в пpотивозаконных действиях, чpеватых самыми тpагическими последствиями.

В этих документах обращает на себя внимание целый ряд обстоятельств. Вся вина за возникщие вооруженные столкновения, разумеется, возлагается на народных депутатов. Впрочем, было бы странно, если бы зачинщики государственного переворота признали свою провокационную роль в кровавых событиях 3 октября. Тем не менее доля истины в их утверждениях есть - Руцкой сам дал в руки мятежников повод считать себя зачинщиком применения вооруженной силы.

Но наличие этого повода не снимает вину с организаторов антиконституционного мятежа - ведь именно они первыми предприняли противозаконные нападения с использованием оружия (дубинок, слезоточивого газа, резиновых пуль) на мирных демонстрантов, действовавших на вполне законных основаниях. Именно мятежники ораганизовали вооруженную блокаду законного органа власти и заняли вооруженными формированиями здание мэрии (тот факт, что высшие чиновники мэрии поддержали эти действия, нисколько не меняет их существа). Наконец, именно войска, поддержавшие государственный переворот, первыми открыли автоматный огонь по демонстрантам, не имевшим оружия (во всяком случае, огнестрельного).

Полностью лживыми были утверждения о том, что "боевики" якобы нападают на мирных граждан, что их руки "уже обагрены кровью мирных граждан". Никаких нападений на мирных граждан сторонниками Верховного Совета не предпринималось, а вот руки ОМОНа и милиции на деле уже были обагрены кровью и как раз мирных граждан - на их счету были десятки зверски избитых и получивших огнестрельные ранения демонстрантов и просто прохожих. По крайне мере один из демонстрантов скончался от нанесенных побоев. Пострадали и сотрудники МВД. Вероятно, обе стороны в столкновениях вышли за определенные пределы. Но ведь одно дело - члены вооруженных формирований МВД, пострадавшие в столкновениях с демонстрантами-сторонниками Верховного Совета. Другое дело, когда это лживо представляется как кровавая расправа "боевиков" Верховного Совета над мирными гражданами.

Впрочем, не будем винить авторов текста. Возможно, сценарием предполагалось, что сторонников Дома Советов удастся как-то спровоцировать на стычки с безоружными сторонниками Ельцина. Не был ли призыв Егора Гайдара выйти на улицы запоздалой попыткой все-таки вызвать такие столкновения? (Разумеется, наплевав на режим чрезвычайного положения).

Ложью является и сообщение об автомобилях, переворачиваемых и поджигаемых в районе Арбата и Краснопресненской набережной. Множество свидетелей может подтвердить, что, во всяком случае, до 16.00 (а судя по отсутствию сожженых автомобилей даже после штурма, то и после указанного времени), никаких поджогов автомобилей в этом районе не было.

Ничем не подкрепляется утверждение, что применение силы по призыву Рукцкого было заранее спланированной акцией. Никаких фактов и обстоятельств в пользу этого произвольного вывода привести невозможно, в силу их отсутствия - как тогда, так и в настоящее время.

И уж верхом цинизма и лицемерия со стороны лица, растоптавшего Конституцию, и открыто присвоившего себе не предусмотренные ею прерогативы, является ссылка на права, дарованные ему Конституцией!

Тем не менее вся эта ложь немедленно начала распространяться большинством средств массовой информации, формируя выгодное мятежникам общественное мнение.

Интервью с Анатолием Крючковым (интервьюер - Александр Бузгалин)

"А.Б.: Как возник стихийный митинг перед Домом Советов, и что именно говорил Руцкой? От него ли исходила идея идти на Останкино, или это было как-то по другому?

А.К.: Поскольку я отвечал за организацию митинга, я считал необходимым, чтобы люди разобрались в ситуации, оценили, что следует предпринимать в этой ситуации. Я закончил установку микрофонов для митинга, попросил найти для него ораторов - обычно это были народные депутаты. Руцкой появился вскоре после того, как я открыл митинг, наверное, буквально минут через десять. Он не имел возможности обсудить свое решение с представителями оппозиции, потому что большинство ее лидеров 3-го октября было вне Дома Советов. Все происходило очень быстро. Мне представляется, что решение было принято Руцким спонтанно, непосредственно под влиянием возникшей ситуации. Его решение призвать к штурму мэрии и Останкино было для меня в какой-то степени неожиданно, особенно если иметь в виду вторую его часть. По окончании его призыва я предложил ему другой вариант, но он меня слушать не стал. Мне показалось, что он принимал это решение самостоятельно. Последние три дня у Дома Советов было не более тысячи человек, и когда мы привели многотысячную массу людей, ему показалось, что с ней он может решать любые проблемы. Психологически его понять можно. Человек оказался психологически неустойчивым, и когда надо было решать проблемы в экстремальной ситуации, показавшейся ему победной, он принял неграмотное решение, не просчитав последствия такого шага.

А.Б.: Когда шел штурм мэрии, говорят, там были какие-то провокационные выстрелы?

А.К.: Во время этих событий я находился в Доме Советов, пытался организовать решение ряда вопросов (речь идет о предложениях, которые я сделал Руцкому, и которые он не стал слушать, однако я все же попытался их проработать. Если будет нужно, я расскажу об этом). Я могу говорить только со слов очевидцев, моих товарищей. Мои товарищи, бывшие там, утверждают, что с нашей стороны команд на стрельбу не было. Более того, один из членов Политсовета нашей партии, который находился там, был свидетелем такой сцены: когда началась стрельба с крыши по защитникам мэрии, то есть по сотрудникам милиции, то один из их командиров по рации, смотря на крышу того дома, откуда велась стрельба по его сотрудникам, начал кричать в рацию: "Что вы бьете своих!? Я вас снесу с крыши, если вы будете продолжать стрельбу по нам!". Это свидетельство не только одного моего товарища, но и другого.

Отсюда я делаю вывод, что провоцировали стрельбу они. Более того, как свидетельствуют очевидцы с нашей стороны (а я только такими свидетельствами располагаю), когда двинулись к мэрии, то это фактически та масса, которую мы привели к Дому Советов, а я до этого шел в середине или впереди колонны и я не видел ни у кого какого-либо оружия, в лучшем случае это были щиты и дубинки, которые были отняты у работников милиции, это были в лучшем случае прутья. Какого-либо ствола или пистолета ни у кого я не видел. Что же касается тех солдат или ополченцев, которые находились внутри Белого Дома и имели оружие, то перед ними стояла задача находиться внутри Дома Советов и охранять пункты управления. И они, по моим сведениям, туда просто-напросто не направлялись. Стрелять, собственно, нашей стороне было не из чего. Возможно, кто-то из тех, кому положено было находиться в Доме Советов, и пошел со стволами к мэрии, но я не могу согласиться с утверждением, как это демократы пытаются представить, что это была мощная штурмовая группа с большим количеством оружия и они прорывали именно вооруженным способом защиту мэрии. По моим сведениям, единственное силовое действие, которое было осуществлено вооруженным способом, это то, что машиной пробили стекла в мэрии - один из грузовиков, брошенных у мэрии, загнали наверх и им протаранили стекла, чтобы можно было ворваться внутрь этого здания".

(Магнитофонная запись)

Интервью с Сергеем Слойкиным (интервьюер - Андрей Колганов)

"А.К. Как вы думаете, при отсутствии желания у руководителей оппозиции прибегать к вооруженным методам решения конфликта (о чем вы говорили), чем можно мотивировать призыв Руцкого штурмовать мэрию и идти на Останкино?

С.С. Как бы это помягче сказать... личной необузданностью Александра Владимировича, скорее всего. Он быстро поддается эйфории, насколько я заметил. Была эйфория, причем у руководителей обороны Дома Советов она быстро перешла в испуг перед, по сути, начавшимся в Москве народным восстанием...

Ведь все могло разрешиться и мирным путем. 4-го должно было открыться заседание Совета субъектов Федерации. А они почти все требовали снятия блокады с Белого Дома.

Должен сказать, что в толпе, которая прорывала блокаду 3-го, было много провокаторов. Были люди в камуфляже, одетые под баркашовцев, но с неточностями в экипировке. Были такие, кто предлагал разгромить ресторан мэрии. Раздавали и водку. Ко мне подошел один человек, сунул бутылку водки и спросил: "Хочешь, еще принесу?" Я бутылку разбил, а его уже нет.

А.К. Говорят, во время занятия мэрии было обнаружено много тяжелого вооружения, которое обычно у милиции на вооружении не находится: крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, ранцевые огнеметы?

С.С. Я сам не видел, хотя об этом многие говорили. А вот сам я видел шприцы - пустые шприцы, которые используют при употреблении наркотиков. А что касается огнеметов - огнеметы были использованы при штурме Дома Советов 4-го числа. Когда мы спустились, не помню, на второй или третий этаж, он был уже занят. И в одной из комнат были обгорелые трупы, а сама комната была полностью выгоревшая."

(Магнитофонная запись)

Свидетельствует Владимир Савельев:

"ОМОН и милиция отошли в разные улицы, прилегающие к Белому дому и к мэрии, не оказывая никакого сопротивления. Часть омоновцев забаррикадировалась под въездным мостиком мэрии. Когда я к ним подходил, спрашивал, есть ли пострадавшие, они отвечали, что пострадавших у них нет. После этого была дана команда взять мэрию. При ее взятии мы услышали стрельбу и народ отошел от мэрии. Минут через 5-10 внизу у мэрии изнутри стали выбиваться витрины и оттуда вышел отряд ОМОНа численностью примерно 50-100 человек. Они построились строем и бегом побежали от мэрии."

(Показания записал Андрей Колганов)

Себастьян Джоуб

"...Толпа достигла Калининского проспекта (Новый Арбат) и повернула налево. Отсюда было уже рукой подать до Белого Дома.

Последнее заграждение было легко преодолено. Лишь незначительная стычка произошла при входе в сквер у Белого Дома. Секунда ожидания - и колючая проволока разрезана и растащена. У некоторых демонстрантов руки в крови. Они кричат: "Осторожнее!". Я перепрыгиваю через проволоку там, где она ниже, и оказываюсь с той стороны.

Прямо передо мной офицер поднимается на подъездной пандус и начинает спорить с демонстрантами. Я не в состоянии расслышать, что он говорит, из-за повторяющихся возгласов человека, стоящего рядом со мной: "Уходите отсюда!", - в ярости повторяет он, как будто речь идет о спасении его собственной жизни. Офицер не двигается. Мой сосед бросает металлический инструмент, который бьет его по руке. Сначала суровое выражение на лице офицера остается неизменным, затем на нем появляется гримаса и он хватается за ушибленное место. Он одет в тяжелую шерстяную шинель, но очевидно, что удар был сильным. Он поворачивается и уходит.

Я взбираюсь на изогнутый подъездной пандус, который был покинут офицером. Торжествующие крики и смех эхом отражаются от здания. Это невероятно. Во всех сценариях разрешения кризиса, которые я представлял себе и которые обсуждал, ко мне ни разу не приходила мысль о том, что блокада может быть прорвана гражданскими лицами, собранными и решительными.

Раздались два или три громких звука. Выстрелы? Я слегка пригнулся. Повсюду воцарилась нервная тишина. Затем у меня все обмерло внутри, когда я увидел, как в двадцати метрах выше по пандусу солдат ведет автоматный огнь по толпе внизу. Стрелял ли он по людям, или немного выше? Не могу сказать.

То, что случилось позднее, было гораздо хуже, но это были первые выстрелы. Они произвели шокирующий, обжигающий эффект. В насилии последних часов, нередко отвратительном, была какая-то грубая справедливость. Уличные стычки рискованны для каждого, кто в них участвует, в них сохраняется некоторая человечность, или, на худой конец, просто звериная жестокость. Но этот обстрел безоружных был механическим, отстраненным и смертоносным.

Я поднырнул под ограждение и укрылся под пандусом. Оттуда я видел, как солдат обстреливал площадь, пока не опустошил магазин, а затем быстро побежал наверх, к небоскребу, из которого он пришел. Это было бывшее здание СЭВ, торговой организации бывшего советского блока - хороший кусочек недвижимости, захваченный после путча в августе 1991 года предыдущим мэром, Гавриилом Поповым. Сейчас он служил командным пунктом блокады. Солдат, казалось, предупреждал: вы можете взять себе парламент, но это - наше....Я услышал выстрелы у резиденции мэра. Народ отхлынул назад. Я поднялся по лестнице и позади пустой будки часового увидел, как пять или шесть молодых человек обмениваются с кем-то, кого я не мог видеть, выстрелами из автоматов. Судя по их простой камуфляжной форме, они были из охраны парламента.

Один из них задним ходом на высокой скорости врезался грузовиком в двойные стеклянные двери на входе. Он сделал это, несмотря на то, что ему прострелили топливный бак и колеса. Прямо подо мной раздался мощный грохот. Другой грузовик протаранил вход цокольного этажа. По наивности я подумал, что это бесцельный вандализм, и представил, к чему же это может привести. Действительность была более зловещей. Здание мэрии было захвачено. Гражданская фаза уступала военной фазе. Освобождение превращалось в нападение.

Это был первый из множества фатальных шагов. Были ли они действительно необходимы? Было ли это здание нужно для обороны? Можно ли было отговорить Ельцина от штурма? Мог ли он быть принужден вести настоящие переговоры, если бы протестующие просто требовали восстановить права парламента, провозгласить его снова действующим? Я не могу сказать, и возможность найти ответ уже утеряна.

Я последовал за бойцами парламента через взломанные двери. Здание выглядело сданным без борьбы. Толпа демонстрантов и журналистов теснилась на небезопасном пространстве среди битого стекла и бензиновых паров. Был выстроен людской коридор и семь или восемь пленных вышли через него, с некоторыми из них, похоже, обошлись довольно грубо. Проследовал какой-то человек, гордо неся плоскую коробку. Он погремел большой связкой ключей: "От стола мэра!" - воскликнул он.

Слово "Останкино" было у всех на устах..."

(Собственноручные показания)

Рассказ "деполитизированного офицера милиции" (записала Надежда Бондаренко):

"Я работаю в обычном отделении милиции, далеко от Центра. Во время всех этих мероприятий... к нам не доставили от Белого Дома ни одного человека. Это я говорю совершенно точно - ни одного задержанного по политическим мотивам у нас в отделении не было. А вот нас самих к Белому Дому посылали. Причем - никто ничего не объяснял, никто не говорил, на чьей стороне мы должны драться и зачем... Поймите - милиция сейчас деполитизированная и поэтому насчет политических событий нам никто ничего не объясняет. И между собой мы уже свободно не говорим кто что думает. И когда все это началось... ликвидация Парламента, никто в отделении не говорил, за кого он, все молчали. В общем, поставили нас возле Белого Дома и сказали, чтобы просто поддерживать порядок...

Когда началась стрельба, было ничего не понятно: кто с какой стороны стреляет и зачем... Мы тоже стреляли. Лично я не мог по людям стрелять, и многие наши не могли, мы просто стреляли куда придется... Я очень надеюсь, что мы там никого не убили. Были такие, что оружие не вынимали вовсе.

А трех моих товарищей убили и одного очень тяжело ранили. Я не знаю даже, кто в них стрелял: демократы, коммунисты или кто там еще... Но это ужасно, когда человек, с которым столько лет вместе работали, на глазах...

А потом люди, находившиеся в Белом Доме, захватили нас в качестве заложников. И обошлись с нами далеко не лучшим образом. Один парень - в штатском, но с автоматом - орал, что мы изменники Родины и грозил нас всех расстрелять, если мы немедленно не перейдем на сторону Верховного Совета. Но мы все равно отказались. Как я могу куда-то перейти, если я не знаю, кто прав, кто виноват?... Оружие у нас, естественно, отобрали. Но охраняли плохо - нам удалось оттуда убежать.

Теперь вот выдали премию - по 80 тысяч рублей. Нет, никто не отказывался, все взяли, сейчас ведь сами знаете, какая жизнь - без денег никуда... А люди из отдела по борьбе с организованной преступностью - те получили гораздо больше, и еще получили очень хорошее зимнее обмундирование, какое нам и не снилось. Хотя они сами говорят, что в помещении сидели, никуда даже не выходили. А мы - и под дождем, и под снегом...

Конечно, и 80 тысяч - тоже деньги... Но троим моим погибшим товарищам никакие премии уже не нужны. А четвертый лежит с простреленным легким и до сих пор неизвестно, останется ли он жив... А ведь он такой хороший парень!... И те трое тоже были хорошие ребята... Но людям, которые дрались за Верховный Совет, этого не объяснишь! Они сейчас оплакивают своих убитых - до наших им дела нет! А правительство нас просто подставило.

Что?... Вы спрашиваете, не запил ли кто-нибудь после этих событий?... А мы и во время событий тоже пили. Все дни, сколько это продолжалось. Пили и для того, чтобы согреться, и просто так. И никто из руководства нам даже замечаний не делал, никто нас не останавливал..."

N.N., боец боевой дружины

"Гул голосов, беготня. Все бросаются к окнам. По Арбату идет толпа, красные флаги. Это НАШИ! ЭТО ПРОРЫВ!... С Арбата слышны крики, хлопки газовых гранат. Каскоголовые строят две линии со щитами наискось от мэрии к нам... На Арбате (нам не видно из-за сквера) явно идет страшная драка. В воздухе тянет "черемухой". Хлопают выстрелы - одиночные, очередь. Газовые патроны? Холостые? И вдруг ряды ОМОНа смешались, толпа рвется вдоль мэрии, а по пандусу ДС хлынуло разноцветье флагов, плакатов, счастливых возбужденных лиц.

Комбат кричит сзади: "Стоять на месте! За баррикады не выходить! Камней не бросать!" Проклятая дисциплина. А перед нами, у гостиницы "Мир", кипит схватка. Строй каскоголовых лопнул, часть отступает по пандусу мэрии, остальные отбиваются перед гостиницей. У них выдирают щиты. "Желтый Геббельс", взревев на немыслимом форсаже, улепетывает в сторону Баррикадной. БМП выкатывается вперед, на людей, и вдруг как-то криво застывает. На него лезут демонстранты. Нет, это уже не демонстранты, это повстанцы! Вот он снова взревел, крутанулся на месте и удирает. Успевшие зацепиться на нем люди закрывают смотровые щели. Омоновцы сдирают людей за ноги, лупят палками, вдруг резко и близко бьет автомат, все катятся горохом с брони, кого-то хватают, бьют, а толпа все напирает. И вот рухнул строй. Опрометью разбегаются наемники Лужкова, Борового и Ко, бросая щиты, каски, шинели. БМП рванулся назад, вспыхнул от удачно брошенной бутылки с бензином, и, загасив пожар фреоновым облаком, умчался вслед за своей разбегающейся армией. Толпа рвется за ними. Кто-то в погонах, приостановившись, бьет из автомата очередью - весь рожок. Я ясно вижу падающих, но остановить катящуюся человеческую волну сейчас не смогли бы даже танки...

Минута, другая, и вся площадь перед нами залита восставшей Москвой. Выстрелы звучат в вестибюле гостиницы, у мэрии. Срочно разбирается центральная баррикада, и человеческий поток полностью заливает площадь Свободной России...

Гремит над площадью микрофонный голос Руцкого, призывая мужчин выдвинуться для штурма мэрии. Толпа вскипает, по ней пробегает судорога, и вот уже грозная лавина покатилась вперед. С Горбатого моста мы видим, как, выскочив из подъезда, Руцкой бежит в первые ряды штурмовой колонны. С ним четверо или пятеро автоматчиков охраны.

Сопротивление ОМОНа вялое, они ошарашены поражением, и толпа в минуту заливает пандус и эспланаду мэрии. Хлопают одиночные выстрелы, короткие очереди, вдруг ударили басовитые трели. Это уже не автоматы. Прорвавшиеся на эспланаду падают, бегут назад, на лестнице люди ложатся, но тут же вскакивают и бегут прямо на огонь. Короткая свалка у входа, звон стекла - и мы видим, как толпа вливается в вестибюль. Это победа!...В машинах ОМОНа брошенная одежда, амуниция, УКВ-радиостанции. Одну машину останавливают около нашего поста, мы видим там несколько офицерских шинелей (с них срывают погоны, петлицы и одевают наиболее раздетых бойцов) и кучу пустых и недопитых водочных бутылок. Мы подзываем корреспондента с видеокамерой и просим снять это - кто действительно пьянствовал во время осады.

С балкона ДС объявляют, что в здании мэрии обнаружены крупнокалиберные пулеметы и огнеметы. Это было приготовлено, очевидно, для нас."

(Солидарность, N 23, 1993)

3.2. Бойня в Останкино

Решение организовать поход на телецентр в Останкино с требованием предоставить оппозиции возможность изложить свои взгляды было продиктовано скорее логикой толпы, нежели логикой политического расчета. Как и штурм мэрии, поход в Останкино означал переход к методам силового решения конфликта. Попытка ворваться в здание телецентра с применением оружия не только повлекла за собой человеческие жертвы, но и послужила поводом для дальнейшего трагического развития событий, для массового убийства защитников Дома Советов.

Сразу же после кровавых октябрьских событий сторонниками оппозиции была выдвинута версия, что все, что случилось 3 и 4 октября, было заранее спланированной провокацией властей. В пользу этой версии говорит целый ряд фактов.

Действия властей 28 сентября - 3 октября, и в первую очередь постоянные неспровоцированные нападения милиции и ОМОНа на сторонников Верховного Совета, совершаемые с невиданной ранее жестокостью, явно были рассчитаны на то, чтобы вынудить оппозицию на необдуманные ответные действия. Во время демонстрации 3 октября был осуществлен намеренный отвод части отрядов милиции и ОМОНа с пути следования демонстрантов. Конечно, это может быть объяснено растерянностью милицейского руководства. Однако может оказаться справедливой и версия, что власти специально пытались создать у сторонников Верховного Совета преувеличенное представление о своих силах и преуменьшенное - о силах, поддерживающих Ельцина, с тем, чтобы заманить лидеров Верховного Совета в ловушку.

Штурм мэрии был явно спровоцирован. Если первые выстрелы по толпе демонстрантов еще можно объяснить тем, что у солдат не выдержали нервы, то обстрел милиции снайперами вряд ли можно назвать случайным. Вряд ли случайным был приказ открыть огонь по толпе, отданный бригаде внутренних войск из Софрино, дислоцированной у мэрии - к чести командования бригады, оно отказалось стрелять по демонстрантам.

Можно ли назвать поход в Останкино результатом провокации? Непосредственно - вряд ли. Но стоит принять во внимание, что принятию ошибочного решения двинуться в Останкино, да еще и в сопровождении вооруженного отряда, немало способствовали предшествующие провокационные действия властей, в том числе и кампания лжи и дезинформации на телевидении.

Среди сторонников радикальной оппозиции Останкино было символом идеологического контроля президентской власти над народом. Останкино называли "империей лжи", а стремление установить свой собственный контроль над телевидением превратилось в идею-фикс. Кроме того, оппозиция хорошо помнила события июня 1992 года, когда многодневное пикетирование телецентра было прервано зверским избиением пикетчиков, совершенным ОМОНом, по странному и символическому стечению обстоятельств, рано утром 22 июня - точно в годовщину нападения гитлеровской Германии на СССР в 1941 году.

Некоторую роль, вероятно, сыграла информация, что телецентр охраняется лишь небольшими постами милиции. Действительно, непосредственно пред входом в телецентр дежурили лишь обычные группы милиционеров, на первом этаже также стояли обычные посты для проверки пропусков. Однако на верхних этажах телецентра и неподалеку от него были сосредоточены сотни милиционеров и солдат внутренних войск, несколько бронетранспортеров, вооруженных крупнокалиберными пулеметами. Правда, они находились в стороне, не оцепляли телецентр, не занимали позиции вокруг него.

Против решения Руцкого идти на телецентр возражали и народные депутаты (в их числе Андрей Головин), и некоторые военные руководители (например, Баранников). Однако голоса протеста, называвшие решение Руцкого авантюрой, аргументы и политического, и военно-технического характера не были приняты во внимание. В Останкино, находящееся в северной части Москвы, примерно в 10 километрах от Дома Советов, двинулись тысячи людей. Небольшое число поехало в Останкино на захваченных при штурме мэрии грузовиках и автобусах. Среди них была группа вооруженных лиц во главе с генералом Макашовым, численностью 20-30 человек (по утверждению МВД - 100). Остальные двинулись пешком, образовав внушительную демонстрацию. Некоторые воспользовались городским транспортом.

МВД было информировано о намерениях сторонников Руцкого и Верховного Совета. Как свидетельствуют записи радиопереговоров, в том числе и прозвучавшие в телевизионных передачах, отряду специального назначения "Витязь" был отдан приказ следовать непосредственно за колонной грузовиков и автобусов, направлявшихся в телецентр, но их движению не препятствовать. Несмотря на наличие громадных сил, высвободившихся после отвода оцепления от Дома Советов, никаких попыток воспрепятствовать сторонникам Руцкого выйти к телецентру не было предпринято. Более того, не было и попыток блокировать движение безоружных демонстрантов, с тем, чтобы не подвергать их опасности возможного вооруженного столкновения.

Все эти факты говорят о том, что силы сторонников Ельцина заранее предполагали возможность похода на Останкино, контролировали ход событий и сознательно готовили вокруг телецентра западню для сторонников Верховного Совета. Ельцинисты не только не считались с возможными жертвами, не пытались предотвратить их, а, напротив, сделали ставку на эти жертвы в своей политической игре против непокорного парламента.

Выдвижение людей к Останкино началось около 18.00, после штурма мэрии. К 20.00 основная их часть прибыла к телецентру и сосредоточилась на большой площади перед ним. Анпилов и Макашов требовали предоставить возможность выступить по телевидению политическим лидерам оппозиции. Однако это требование было отвергнуто руководством телецентра. Тогда при помощи грузовика были сломаны стеклянные двери малого здания телецентра. Там уже занимали позиции бойцы из группы "Витязь". Анпилов и другие при помощи мегафона призывали их сложить оружие и перейти на сторону Верховного Совета.

Указом Ельцина после прорыва блокады Дома Советов в Москве с 16.00 было введено чрезвычайное положение. В соответствии с этим указом в случае массовых беспорядков войска при любой попытке применить оружие должны были немедленно открывать огонь на поражение. Возможность мирного исхода противостояния вооруженных людей у телецентра была сведена почти к нулю. Любой выстрел, любое угрожающее движение могли иметь непоправимые последствия...

Все очевидцы событий говорят о том, что перестрелка вспыхнула после выстрела из гранатомета - у вооруженной группы сторонников Руцкого был один гранатомет с одной гранатой. Как это произошло - неясно. Сторонники Руцкого утверждают, что выстрел был непреднамеренным, что первый выстрел был сделан из здания телецентра, пуля попала в гранатометчика и он непроизвольно нажал на спуск.

Так или иначе, обеими сторонами был открыт огонь. И с первым же выстрелом был также открыт огонь со второго-третьего этажей малого здания телецентра по безоружным демонстрантам на площади.

В ответ на это вооруженная группа попыталась ворваться на первый этаж главного, большого корпуса телецентра. Вместе с нею, несмотря на огонь из автоматического оружия, на штурм бросились безоружные люди, забрасывавшие первый этаж камнями. Более эффективными были несколько бутылок с бензином. В основном здании вспыхнул пожар, сгорело 3 или 4 кабинета на 2-м этаже, над восточным входом в телецентр.

Однако силы были неравны, и уже через десять минут нападавшие были отбиты от здания. Огонь по безоружным демонстрантам, то стихая, то усиливаясь, продолжался. Это был уже перекрестный огонь из обеих зданий телецентра. На площади практически негде было укрыться, на ней лежали убитые и раненые, которых вытаскивали из-под огня многочисленные добровольные санитары, рисковавшие своей жизнью. Темнело, и это хоть немного облегчило участь людей, застигнутых огнем на площади. Немногочисленные боевики, прикрываясь за автомобилями и за деревьями, кое-где росшими вокруг площади, пытались вести ответный огонь.

Рассказы о бое внутри телецентра, шедшем с переменным успехом, о сотнях боевиков, атаковавших телецентр при поддержке бронетранспортеров, что заставило эвакуировать персонал и прекратить телевизионное вещание, являются выдумкой. Даже если поверить, что Останкино штурмовали 100 вооруженных боевиков, им не под силу захватить не только колоссальный телерадиокомплекс, обороняемый сотнями солдат, но даже занять целиком хотя бы половину этажа. В некоторых телевизионных студиях, куда не передали приказ об эвакуации, продолжались съемки, а находившиеся там люди даже не подозревали о перестрелке на площади и в вестибюле первого этажа.

Руководитель Государственной телерадиокомпании Брагин предпочел отключить телевизионные каналы, хотя в его распоряжении было оборудование малого здания телецентра, куда нападавшие проникнуть не смогли. Странным выглядит и его запрет выдавать переносные телекамеры телевизионным журналистам и операторам. В то время как на площади операторы иностранных телекомпаний вели съемки, российское телевидение не снимало ничего. Единственные съемки внутри здания велись любительской телекамерой одного из сотрудников. Правда, некоторые тележурналисты на площади были ранены, а один французский телеоператор убит. Брагин утверждал, что он опасался за жизни своих сотрудников. Может быть.

Действительно, один из инженеров телерадиокомплекса был убит шальной пулей (чьей? - неизвестно). При злополучном выстреле из гранатомета, положившем начало перестрелке, погиб один боец "Витязя". И этим исчерпываются жертвы защитников телецентра. На площади же в это время лежали десятки убитых и раненых демонстрантов.

Сотни военнослужащих МВД с 6 бронетранспортерами поначалу не вмешивались в происходящее. Затем к ним присоединились еще 100 человек и 15 бронетранспортеров. Около 22 часов несколько БТР подошли к Останкино. Один из них обстрелял здание телецентра, а затем развернул башню с крупнокалиберным пулеметом и открыл огонь по демонстрантам. Другие БТР, включив прожектора, вели настоящую охоту на людей, пытающихся скрыться среди кустов и деревьев, обрамляющих площадь, в небольших скверах, примыкающих к ней. Вдоль улицы Королева, ведущей к площади, открыли огнь еще несколько БТР.

Число жертв росло. Добровольцы продолжали эвакуацию раненых, вывозили их на своих машинах, использовали брошенные грузовики, подносили раненых к машинам "Скорой помощи", опасавшимся приблизиться из-за непрерывного обстрела. К полуночи стрельба стала затихать. Основная часть демонстрантов сумела в темноте покинуть окрестности телецентра. Однако прочесывание местности в поисках боевиков, сопровождавшееся стрельбой в любую мелькнувшую тень, продолжалось до утра. Также вплоть до утра наиболее фанатичные боевики изредка выпускали очередь-другую в сторону телецентра.

В общей сложности, согласно официальным данным, с вечера 3 октября до середины дня 4 октября было убито 66 человек. Большая часть из них - безоружные демонстранты, скошенные пулеметным огнем на площади перед телецентром. По данным регистрации, 43 погибших (из неполного общего числа погибших в 141 человек) были доставлены в морги из района телецентра в Останкино. Более, чем полусотне человек с огнестрельными ранениями были сделаны сложные операции. Останкинская эпопея завершилась кровавой бойней, расправой над безоружными людьми, расстрелянными только за то, что они пришли к телецентру продемонстрировать свою поддержку требованию оппозиции предоставить ей возможность изложить свою точку зрения по телевидению.

Несомненно, что свою лепту в этот кровавый финал внесла и бессмысленная посылка небольшой вооруженной группы в Останкино (не говоря уже о том, что весь поход в Останкино был бессмысленным). Смешно было бы даже предположить, что с помошью этой группы можно взять телецентр штурмом. Можно, конечно, объяснять ее присутствие необходимостью передать телецентр под охрану сил, верных Конституции. Однако в таком случае безумием была даже малейшая попытка использовать эту группу для захвата телецентра, подставляя тем самым кучку боевиков и массу безоружных демонстрантов под огонь многократно превосходящих сил. Тем не менее именно это безумие и было совершено. Понимал ли генерал Макашов, что может произойти? Какие приказы он отдавал? Контролировал ли он своих людей? На эти вопросы может ответить только он сам.

И все-таки никакие провокации не могут послужить оправданием многочасовому расстрелу безоружных демонстрантов, многочасовой охоте за людьми, единственная вина которых заключалась в том, что они поддержали требование законной власти о предоставлении возможности пользоваться государственным телевидением. "Витязи", засевшие за стенами телецентра, и их коллеги, косившие людей из бронетранспортеров, прекрасно знали, что они убивают безоружных, прекрасно видели высвеченные прожекторами белые халаты, в которые они прицельно всаживали пули; хладнокровно убивали тех, кого за несколько секунд до этого обещали пощадить, если те выполнят команду "Ложись!".

Трудно забыть последние кадры, снятые убитым французским телеоператором. Темнота, освещаемая вспышками выстрелов, прорезанная прожекторами бронетранспортеров и строчками трассирующих пуль. Четкий рисунок плит, которыми выложена площадь, в лучах прожекторов - трупы, лежащие вповалку друг на друге. Камера качнулась, изображение поплыло в сторону. Конец...

Однако это был еще не конец. Сохраняя контроль над средствами массовой информации, сторонники Ельцина распространяли ложную версию событий в Останкино. Происходившее там представлялось как многочасовой бой внутри телецентра, шедший до полуночи с переменным успехом. О расстреле безоружных людей перекрестным огнем на площади, где некуда было укрыться, разумеется, не упоминалось. Дело представлялось таким образом, что "агрессивно настроенная толпа", принимавшая участие в штурме, пострадала в ходе перестрелки между вооруженными боевиками Руцкого и охраной телецентра.

Возложив всю вину за пролитую кровь на оппозицию, Руцкого и Верховный Совет, президент-узурпатор и его команда смогли принудить министра обороны Павла Грачева и коллегию Министерства обороны после нескольких часов колебаний дать приказ о вводе войск в Москву. Им удалось найти несколько подразделений в элитных воинских частях, командиры которых согласились на применение силы против Дома Советов. Кровавая развязка приближалась.

Свидетельствует Владимир Савельев:

"Затем мы узнали, что был дан приказ штурмовать Останкино. Мы видели, как машины и автобусы поехали туда. Мы набрали бинтов, я договорился с водителем РАФика поехать в Останкино. Мы взяли медикаменты из 20 подъезда Белого дома, где находился медпункт. Причем, как мы узнали, санитарное управление Москвы отказывалось давать медикаменты защитникам Белого дома еще до этого и у них был большой дефицит медикаментов и перевязочных материалов.

Мы увидели, что у Останкино большая толпа народу. Мы как раз догнали демонстрацию, там было много молодежи, были и пожилые люди. Возникло такое ощущение, что они пришли просто посмотреть, как Останкино перейдет в руки оппозиции. Как мы слышали, там велись преговоры, но к тому времени, когда мы приехали, уже начало темнеть, а с переговорами, видимо, что-то не получилось. Мы услышали выстрел, наверное, из гранатомета - очень резкий выстрел. Послышалась короткая перестрелка. Зкричали, что есть раненные. У нас с собой были носилки, мы подбежали к малому зданию Останкино, помогли погрузить раненого и оттащили его в "Скорую помощь", которая там рядом стояла.

После этого началась очень сильная перестрелка. Народ стал разбегаться и прятаться. Вооруженных было очень мало. Такое было ощущение, что стреляло десять, может быть, пятнадцать автоматов от силы. Появились раненые, мы стали отвозить их в институт Склифосовского. Первый человек, которого мы привезли, оказался убитым. Когда мы его привезли, он был уже мертвым. Говорили, что именно этот человек был одним из тех, у кого был автомат. Остальные, которых мы привозили, не были боевиками оппозиции. Это были студенты, ребята, не имевшие оружия и не собиравшиеся его применять. В основном это были те, кто был недалеко от Останкино, раненные в результате стрельбы из телецентра. Там был фотокорреспондент французского фотоагентства Владимир Сычев, был студент из МГУ, с биологического факультета и еще несколько человек, фамилии которых я не запомнил.

Когда мы опять подъезжали к Останкино, шла непрерывная стрельба короткими очередями. Стреляли непонятно откуда, со всех сторон, в темноте летели трассирующие пули. Люди, в основном молодежь, прятались около оград, идущих вдоль улицы Королева к телебашне. Потом мы видели, как туда подъехал броневик, разбив баррикады, а за ним ворвались солдаты. Баррикады, как я слышал, были сооружены по приказу Константинова, который сказал, что к войскам, защищающим Останкино, идут подкрепления.

У меня была повязка с красным крестом и поэтому нас пропускали, нашу машину уже знали. Постоянно шла редкая стрельба, было такое ощущение, что стреляли вслепую, стреляли просто по тому, что движется. Ближе где-то к девяти часам, к пол-десятому нас стали ребята останавливать, говоря, что из Останкино уже стреляют по "Скорой помощи", попросили нас не подъезжать близко. В это время вернулись два парня в белых халатах, которые оказывали помощь и они подтвердили, что идет прицельная стрельба по тем, кого хорошо видно, то есть по белым халатам. Я был одет в светлый плащ, поэтому меня просили близко не подходить".

(Показания записал Андрей Колганов)

Себастьян Джоуб

"...Я прибыл незадолго до семи часов вечера. Толпа примерно в тысячу человек сломала замок в воротах и расположилась на ступеньках перед входом в основное здание телецентра. Немного справа, за другой линией ограды, безмолвно стояли три бронетранспортера.

Виктор Анпилов, вероятно, наиболее выдающийся из сталинистских лидеров, был здесь. Он думает, что это здание мирно капитулирует. "Мы стараемся уговорить специальные войска, спецназ, не сражаться... Они могут снять свои маски, они могут разговаривать с нами. Это прогресс. Я питаю надежду, что когда огромная масса людей придет сюда, то солдаты будут с народом" - говорил он мне. А каков следующий шаг Ельцина? "Следующим шагом Ельцина будет подняться в воздух и следовать в Соединенные Штаты Америки" - усмехнулся он.

Прибывало все больше людей, но, казалось, ничего не происходило, кроме речей. Я отправился побродить. Я пересек широкую улицу Королева, которая разделяет комплекс на две части, и начал осматривать здания на другой стороне. В двух сотнях метров от дороги, в стороне от входа в меньшее здание, около тридцати демонстрантов молча стояли у заграждения. Человек десять агитировали солдат, пытавшихся не дать им подойти ближе. Невысокий человек с усами и в черном берете отдавал команды. Это был генерал Альберт Макашов, один из военного отряда Руцкого. Я полагаю, что его переговоры с охраной здания были безуспешны.

Макашов взял мегафон и направил его на здание: "Вы имеете три минуты, чтобы выйти". Молчание. Подошел захваченный армейский грузовик. Заграждения были открыты и грузовик направился прямо в дверь из стекла и металла. Это повторилось несколько раз. Шум привлек сотни, затем, возможно, тысячи людей. Они столпились вокруг грузовика и солдат.

Я выбрал позицию у самой двери, на сдвоенном ящике для цветов. "Вы слышите меня? Вы имеете три минуты, чтобы уйти, или мы войдем... Я даю вам слово, что вам не будет причинено вреда" - повторил Макашов. "Чего вы хотите?" - спросил я одного из сопровождавших его вооруженных людей, стоявшего подо мной. "Мы намерены потребовать эфирное время, чтобы обратиться к народу" - сказал он. У меня было чувство, что цели Макашова были не столь скромными.

Человек опустился на колени перед грузовиком и направил ручной гранатомет в разбитое отверстие входа. К этому моменту количество вооруженных людей увеличилось примерно до тридцати и команда тележурналистов осветила сцену. Толпа начала скандировать: "Брагин должен уйти!", психически подготавливая себя к атаке.

Одиночный выстрел совсем рядом. Никто не двигается. Толстый человек, вооруженный, но не в форме, медленно падает напротив перегородки, отделяющей меня от входа. Других выстрелов не последовало. Санитар в белом халате бросается на помощь. Кровь течет из правой ноги мужчины. Некоторые из нас обсуждают случившееся. Выстрел из здания? Очень сложно под таким углом. Случайно разрядился пистолет в его кармане?

Все вопросы прерваны адским грохотом. Взрыв. Он подбросил меня в воздух. Я не знаю, сколько людей было убито. Я обнаруживаю себя лежашим на тротуаре, под уличной лампой. И затем начинается стрельба. Со второго или третьего этажа, не далее чем в десяти метрах, десятки автоматов поливают толпу. Люди должны бежать, но я не вижу никого из них. Ни одного человека вокруг. Сумрак прорезается сотнями смертоносных трасс, раскалывается нескончаемым грохотом. Я ползу. Низенькая стенка прикрывает меня. Я лежу вдоль ее основания, совершенно открытый, и замечаю несколько человек, смотрящих на меня из-за оранжевой поливальной машины, замечаю мой магнитофон, не размышляя, хватаю его, помещаю мою сумку между своей головой и зданием, и ползу. Воздух пронизан пулями. Пули и удача. Тридцать секунд вечности я дышу: удача, удача, удача. Чудесная удача - стенка кончается и открывается подземный пешеходный переход. Я скатываюсь вниз по ступенькам, скатываюсь к безопасности.

Здесь, внизу около двадцати человек. Двое из них, похоже, мертвы, некоторые ранены, другие помогают им. После меня не пришел никто. "Они стреляют в народ!" - говорит мне какой-то человек. Он не в состоянии поверить в это. Я думаю о тех, кто оказался застигнут здесь, найдя последнюю возможность спасения. Я думаю о женщине, с которой стоял рядом на ящике с цветами.

Стрельба слабеет. Благодаря этому я выскакиваю из дальнего конца туннеля. У меня нет желания быть здесь, когда придет армия. Туннели в этом смысле очень похожи на мосты.

С края дороги я наблюдаю, как в ходе сражения происходит массовое убийство. Вокруг стоит толпа молодежи, в основном местной. Мы всего лишь в нескольких сотнях метров оттуда, но стрельба ведется в основном поперек дороги, а не вдоль нее. Один из мужчин повторяет приглашение зайти к нему домой, чтобы перевязать мою руку. Рана выглядит серьезной, хотя на самом деле это не так. Я хочу быть благодарным: сырость заставляет руку мерзнуть в холодной ночи, а кроме того, у него есть телефон, и я могу сделать сообщение на радиостанцию.

В конце дороги я сажусь в автобус. Лучше стоять в первом ряду, чтобы видеть кровавую драму, но мое тело и голова требуют лечь. В порядке компромисса я все-таки сажусь.

Пять бронетранспортеров стоят вокруг и похоже, делают не слишком много. Бутылки с бензином ("коктейль Молотова") были брошены в дальний угол здания и освещают его, стреляющие бронетранспортеры, смельчаков, вытаскивающих упавших. Армия еще не подошла...

...Луч прожектора бронетранспортера падает на автобус. Внезапно он выплевывает в нас зеленые трассы. Мы бросаемся на пол, открываем дверь, бежим.

Я останавливаюсь, пробежав целый квартал. Как и взрыв и первая стрельба из автоматов, все это выглядит совершенно необоснованным. Бронетранспортер презжал мимо нашего автобуса полдюжины раз. Среди нас были демонстранты, но как и все вокруг, они были безоружны. С этой стороны не было ни единой провокации. Возле меня пронесли для оказания помощи парня лет семнадцати. Он был ранен в голову. Затем последовала его сестра или подруга. Ее лицо было настолько искажено от боли, что это невозможно описать.

Я обошел вокруг дома и пересек рощицу, чтобы видеть происходящее поближе. Я прошел мимо людей, прячущихся за деревьями. Группа демонстрантов использовала сарай, чтобы укрыться. Блестящая луна наблюдала с высоты. И тут внезапно солдаты оказываются у нас на пути, стреляя, ведя охоту за нами в этой роще. Любопытствующая луна внезапно превращается в опасный прожектор, в участника, во врага."

Интервью с Анатолием Крючковым (интервьюер - Александр Бузгалин):

"А.Б.: Что-нибудь по поводу Останкино - или вы сами там были, или со слов ваших товарищей...

А.К.: Что касается Останкино, то я там не был по простой причине - я был категорически против против штурма Останкино. Еще раз повторю: когда я услышал от Руцкого призыв "на мэрию и Останкино", то я был за взятие мэрии, потому что это был основной очаг давления на Дом Советов, там был штаб по блокированию Дома Советов, там были сосредоточены основные силы, поэтому я был за то, чтобы этот очаг был ликвидирован. Но я был категорически против штурма Останкино, потому что считал, что даже в чисто военном отношении это была нереальная задача, имея в виду те возможности, которыми мы располагали, отдаленность от пункта, где мы находились, и по некоторым другим причинам. И с этой точки зрения я не мог там оказаться, и с политической точки зрения я считал, что это авантюра. Поэтому я находился в это время в другом месте - после того как стало ясно, что наш вариант не принимается, я тем не менее решил его отрабатывать самостоятельно. Были сведения, что Генеральный штаб, который находится у метро "Арбатская", практически не защищен. Я решил это проверить, и поэтому с группой своих товарищей был там.

Поэтому о том, что происходило в Останкино, я опять-таки могу говорить только по свидетельствам моих товарищей. По их свидетельствам, команды на применение оружия ни со стороны Макашова, ни стороны Ампилова первоначально не было. И Макашов, и Ампилов призывали тех лиц, у которых было оружие (я не могу точно сказать, о каком количестве идет речь, но по свидетельствам наших товарищей это несколько десятков человек), давалась команда не применять оружие. Макашов пытался пойти на переговоры. Задача ставилась просто блокировать телецентр и попытаться провести с руководством телецентра переговоры, в надежде на то, что удастся убедить их дать нашей стороне эфир. Но потом, видя, что эти переговоры бесплодны, потому что Брагин на них не выходил, а через каких-то сотрудников передавал отказ, категорический, кто-то - я не знаю, по команде Макашова или самостоятельно (никто не может точно ответить на этот вопрос) - принял решение протаранить двери грузовиком, точно также как у мэрии, с тем , чтобы можно было туда прорваться. По свидетельству товарищей, стрельба началась со стороны Останкино, первые выстрелы. Что касается выстрела из гранатомета, то здесь была ситуация такая, опять же по свидетельству очевидцев: когда тот, у кого был гранатомет, падал раненый, то он сделал непроизвольный выстрел. Видимо, рука находилась на курке. Поэтому команд на стрельбу не было, задача штурма как таковая не стояла, а стояла задача блокировать телецентр и вынудить руководство телецентра дать эфир защитникам Дома Советов.

А.Б.: Какие-то еще, может быть, ваши впечатления о ночи с 3-го по 4-е октября.

А.К.: По моим впечатлениям на 16 часов 3-го октября у нашей стороны были очень большие шансы на обеспечение успеха. Я считаю, что это успех, или если громко сказать - победа, были упущены только из-за принятия неграмотных решений руководством обороны Дома Советов, высшим руководством, если иметь в виду решение, которое принял Руцкой. Во-вторых, из-за того, что был потерян темп в этой ситуации, были растянуты коммуникации защитников Дома Советов (они были вынуждены разойтись в разные точки Москвы, пытаясь решать проблемы блокирования телецентра, точнее, получения эфира). В результате потери темпа в конечном счете чаша весов стала клониться потихоньку в сторону наших противников, и я почувствовал, что где-то уже к одиннадцати часам шансов на победу у нас уже не было. Было уже ясно, что расчет на то, что на нашу сторону будут переходить какие-то воинские части, этот расчет не оправдывался.

А.Б.: А какая-то информация о поддержке со стороны войск или милиции в период с 15.30 до вечера 3-го октября поступала?

А.К.: Да, я находился в кабинете Ачалова в то время, когда такую информацию приносили примерно в 20 часов, когда я вернулся от Генштаба. Говорилось, что поступили сведения из Тульской воздушно-десантной дивизии и из Таманской дивизии, что некоторые подразделения из этих дивизий перешли на нашу сторону и движутся к нам. Но как получилось, что этих подразделений в конечном счете не оказалось, и насколько объективной была эта информация, я не знаю. Я говорю только о том, что я слышал. Назывались и какие-то другие части, но я в тот момент отвлекался, потому что решал свои задачи."

Сообщение Андрея Лейбова в эхо-конференции 13 октября 1993 г.:

"... По словам Грачева, в Останкино находилось около 400 человек охраны и 7 БТРов, а с Макашовым приехало не более 100 вооруженных людей. Все попытки штурма были прекращены после первых 10 минут боя, в дальнейшем осуществлялся хладнокровный расстрел практически безоружных людей БТРами и снайперами. Об этом говорят и сравнительные цифры потерь. Со стороны Останкино погибло 4 человека, а со стороны оппозиции сотни убитых и раненых (официальные данные резко занижены)."

Интервью с Александром Страховым
(интервьюер - Андрей Колганов):

"Если начинать с вечера третьего, то меня поразил психоз, нагнетаемый в течение вечера, тогда, когда стали отключаться один за другим каналы телевидения, это вообще было непонятно. Потом появилась передвижная студия и стали запускать в эту студию людей, чтобы услышать от них возгласы одобрения тому, что происходит. Мне запомнилось по крайней мере два нормальных - я подчеркиваю, не крайних, а нормальных - голоса. Это голос Владимира Яковлевича Ворошилова, которого я давно, и как мне кажется, неплохо знаю как человека весьма жесткого, как человека весьма здравомыслящего. И второй - это, как ни странно, Леня Ярмольник.

Это была просто трезвая оценка того, что происходило. Они не вешали ярлыков, а просто дали свою оценку тому, что происходило. Нельзя превращать страну в кровавую бойню, нельзя развязывать гражданскую войну и что, на их взгляд, не все было сделано и делается в настоящий момент для того, чтобы этого не произошло. Мне кажется, это были здравые возгласы. Вообще тенденциозность явно была в средствах массовой информации и это мне не нравилось. Не нравилась мне и форма подачи. К сожалению, по большей части говорили люди с пеной у рта, отстаивая почему-то человека, совершившего переворот, человека, который по сути и развязал тот самый расстрел законной власти, абсолютно это ничем не аргументируя.

Когда я был в Литве во время известных январских событий 1991 года, мне запомнилось интервью с двумя депутатами, когда корреспондент попросил их высказать свою оценку событий, происходящих в Литве. И если один из них с пеной у рта стал кричать, что он категорически против, что завтра они соберутся все на Манежной площади в защиту демократии и прочее, то второй сказал, что я, не обладая полной и достоверной информацией, не считаю себя вправе давать кому бы то ни было какие бы то ни было оценки. Вот это, на мой взгляд, то, чего не хватило большинству наших замечательных средств массовой информации, и не хватает, к сожалению, многим и по сей день.

А.К.: Как-то вы упоминали про девочку, выносившую раненых в Останкино...

А.С.: Сам я в Останкино не был, но эта девочка была с нами и в Белом Доме, я не знаю ее фамилии. Называли ее Никой. Девочке было 17 лет. В Останкино она вытащила шестерых раненых - под пулями ползала и вытаскивала. Один из случаев, который мне известен: когда одному из раненых очередью из крупнокалиберного пулемета оторвало кисть, она ему жгутом перетянула руку, остановила кровь, в этот момент ему попали разрывной пулей в голову, которая буквально размазалась по стене. Девчонка после этого, находясь в шоке, уже через десять минут опять поползла вытаскивать раненых. И эта же девочка находилась в Белом Доме и делала там тоже самое...

Что касается Останкино, то людей поехало туда много - на грузовиках, автобусах, на метро, пешком. Но людей с оружием была только одна машина. По демонстрантам, как они рассказывают, огонь был открыт внезапно. Стреляли не только из основного здания Останкинского телецентра, но и из здания напротив.

Что касается постоянно муссируемой информации, что в Останкино внутри все расстреляно, что аппаратные выведены из строя. Я в прошедшее воскресенье (31 октября - Авт.) был в Останкино, принимал участие в съемках. Я видел отдельные пулевые отверстия в стеклах на первом этаже, но я не видел там тотальных разрушений, таких, какие были в Белом Доме. Внутри я никаких следов боев вообще не нашел. Я специально ходил по коридорам и никаких стен, изрешеченных пулями или чего-то подобного я не видел."

(Магнитофонная запись)

Интервью с Сергеем Слойкиным
(интервьюер - Андрей Колганов)

"А.К. Скажите, вот отход сил оцепления от мэрии и гостиницы "Мир" можно объяснить давлением со стороны демонстрантов. А как происходило снятие оцепления по остальной части периметра блокады? Там же ведь вроде никто на милицию не воздействовал, никто на них не жал, не атаковал?

С.С. Тут действительно интересная ситуация, потому что насколько я видел, в мэрию отошли практически все. Недалеко от мэрии я сам лично обнимался и целовался с бойцами подразделения "Витязь". Туда же ушли ОМОНовцы, которые потом сели в автобусы и уехали. Потом, когда мы ехали в сторону Останкино, я видел вооруженных ОМОНовцев, а они видели нас и нас свободно пропускали.

Когда мы прибыли туда, там был митинг, а нам было ясно, что будут стрелять. Была смутная надежда, что обойдется просто побоищем, как это было 22 июня 1992 года и 1 Мая 1993-го.

А.К. Меня несколько смущает длительность событий вокруг телецентра. Почему так долго, в течение нескольких часов, велся обстрел этой территории, и почему все демонстранты не ушли при первых же выстрелах?

C.С. Толпа была очень возбуждена. Там было очень много молодых людей, и пожилых тоже. Многих я сам гонял оттуда, а они не уходили, они лезли в сторону Останкино, кричали. Например, девочка лет пятнадцати, которая кричала "Фашисты!", вырвалась и убежала в сторону Останкино. И ветеран-фронтовик в гимнастерке с орденами играл на гармошке и шел в сторону Останкино.

Они не понимали, что происходит. Даже те, которых убивали, они не понимали, что их убивают.

А.К. Что это, состояние какого-то психологического шока?

С.С. В крайней степени.

Наша сотня рассосалась в толпе, ходили, смотрели. Виктор Иванович Морозов ходил на переговоры с теми самыми БТРами, которые потом стреляли по толпе. Они заявили, что стрелять ни в кого не будут. Потом они кричали в толпу "Не бойтесь, мы с вами!" а потом открыли огонь. Причем эти же БТРы дали очередь по Останкино, по своим.

А.К. Это было даже в телевизионных кадрах видно.

С.С. Только эти кадры, насколько я знаю, никак не комментировались. Ведь у якобы нападающих не было ни одного БТР."

(Магнитофонная запись)

Людмила Сурова.

"Прошло два часа, как мы выбрались из-под огня, и мы просто должны рассказать о том, что мы видели и слышали. Мы просто не имеем права молчать перед теми людьми, которые помогли нам спастись....Мы так хорошо знаем, что такое организованная толпа (будь то военная или штатская), и дух организованного общественного действа нам трудно спутать со свободным волеизъявлением людей. Здесь мы видели людей, никем не организованных, они шли по собственному порыву, но это был порыв протеста. Против чего? Насколько удавалось ухватить обрывки реплик, против все той же лжедемократии, которая так круто перешла в тотальную диктатуру. Почему шли к телецентру? Да потому, что средства массовой информации давно не видели такой БЕЗгласности, как за последний год. Когда-то Россию заговаривали словами "эксплуатация" и "эксплуататор", сейчас нас убаюкивают словом "демократия". Хотя демократия никак не может быть единоличным правлением одного человека, пусть даже он называет себя демократом. ...Конечно, все люди разные, одни помягче, поинтеллигентнее, другие повоинственней, в чем мы впоследствии и убедились, - но шли не убивать, не мстить, это не была акция возмездия. Шли заявить о себе. Что мы видели из оружия? Пять-шесть щитов металлических, одну дубинку, у кого-то еще кусок трубы водопроводной, а у одного мальчишки лет 15 - топорик, которым дворники лед рубят... Флаги: анархистский, бело-желто-черный и красный. Большинство же людей, проходивших мимо нас, шли или с пустыми руками, или с обычными авоськами и сумочками. Никаких вооруженных боевых отрядов мы не видели. И как-то это разреженное шествие не предполагало возможности боевых действий, поэтому мы и решили поехать к телецентру, поглазеть, что там такое. Так сказать, побыть очевидцами событий - если бы мы знали, каких!

"У телецентра выступает Макашов", - сказала нам стоявшая на обочине женщина. Подойдя поближе, мы стали прислушиваться - грубость и хамство усиливались мегафоном: "Крысы, выходите! Крысы! Крысы! Каждому, кто выйдет добровольно, будет сохранено одно... яйцо! Крысы! Выходите! Сопротивление бесполезно, Ельцин вас предал. Вы окружены превосходящими силами противника". На грузовике перед главным телецентром стояли люди, оттуда и доносились эти слова.... Двери в обоих зданиях закрыты и огорожены. Какие-то парни влезли на плоскую крышу бетонной постройки, видимо, вентиляционной. Она невысокая - метра два, а рядом бордюрчик подземного перехода. Залезать очень удобно. В скором времени именно он и спасет нам жизнь. Оживление. "Ура-а-а-а!" - раскатывается вдоль дороги, вытягиваем шеи, движемся в сторону этого "ура". "Мам, я на крышу полезу, можно?" - сын отошел от меня метров на пять-семь к этому бордюру... И вдруг - Взрыв! Огромная вспышка, пламя до второго этажа и - одновременно с "ура", еще не заглохшим, - ШКВАЛЬНЫЙ ОГНЬ ИЗ ВТОРОГО И ТРЕТЬЕГО ЭТАЖА ТЕЛЕЦЕНТРА.

Люди буквально посыпались сверху. Все мгновенно бросились наземь за благословенную бетонную стену. Тут была какая-то машина. Вот между этой неизвестно чьей машиной и стеной вентиляционной постройки и оказалось человек пятьдесят. Огонь не прекращался минут 5-7. Все были просто потрясены. Мы прижались друг к другу и вытягивали головы, так как не знали пока точно, откуда стреляют. Перед нами было здание российского телецентра, от него нас защищала только машина. Если начнут стрелять из него, мы все погибнем... Огонь ослабевает. Нет, он не прекращается, но выстрелы становятся более хаотичными и редкими... "Есть раненые! Надо забрать раненых". Приволокли со стороны шоссе и положили у моих ног огромного грузного мужчину с широким лицом и стиснутыми зубами. "Куда ранили?" - "В живот". Несколько мужчин уходят, вернее, убегают, за другими. Оказывается, раненых много. Я пытаюсь вытереть пот со лба пострадавшего и неожиданно для себя начинаю петь... Пою почему-то громко, хотя у меня и слух неважный, и голоса нет. Может быть, думаю, что сын откликнется. Вот он! За бордюрчиком! Жив! Перебежать ко мне не может - пространство между нами все время простреливается. Кое-кто, правда, перебегает, но я боюсь его звать, а вдруг он-то и не успеет. СТРЕЛЯЮТ ПО БЕГУЩИМ! СТРЕЛЯЮТ ПО ТЕМ, КТО ПЕРЕТАСКИВАЕТ РАНЕНЫХ! СТРЕЛЯЮТ ТО ДЛИННЫМИ ОЧЕРЕДЯМИ, ТО КОРОТКИМИ. Пули действительно свистят и как-то пищат - то потоньше, то погрубее. "Это из крупнокалиберной" - поясняют знатоки. ...Минут через 45 односторонней стрельбы вдруг стали палить из здания, которое было к нам ближе, от него мы не были ничем защищены. Совсем другой звук обрушился на нас. Небо загудело над головой. Мы старались просто вжаться в землю. Огонь пролетал над головами, в буквальном смысле длинные полоски белого огня... У нас появились защитники, трое отважных отвлекают, видимо, очень ожесточившихся стрелков телецентра. Кое-кто из нашего укрытия решается бежать. До ближайших домов метров 200, но опасная, все время простреливающаяся полоса меньше, метров 70-100. Н

о как их преодолеть? Под пулями просто страшно. Да и как-то очень непривычно и непонятно, почему в тебя вдруг стреляют, мы же все безоружные. Да, да! В нашем укрытии ни у кого ничего нет. Забегал один парень в камуфляжном костюме, стриженый наголо, с автоматом Калашникова, как мне сказали, и все...

Две "скорые помощи" мелькнули по шоссе и так и не подъехали, хотя мы и кричали, но вот подогнали водовоз с оранжевым баком. "Ну, держись, Дмитрий Павлович, сейчас будет больно". Мужчины кладут раненого на щит и запихивают в кабину. Шофер ведет почти стоя. СТРЕЛЯЮТ! Почему по ним стреляют? Где? Кто стреляет в раненых?..."

(Независимая газета, 16 октября 1993 года)

Ирина Мастыкина

"...3 октября Андрей Вураки невесту с собой не взял. После речи Гайдара по ТВ к "Останкину" он пошел с двумя своими лучшими друзьями. В тот миг, когда из здания телецентра в людскую толпу ударил луч прожектора, ребята стояли у дальней стороны пруда. "Лежать всем! Иначе откроем огонь!" - проорал кто-то от прожектора. Команде подчинились все. Вслед за этим по беззащитным людям открыли огнь на поражение.

Автоматическая очередь прошила их троих. Андрею пуля со смещенным центром перебила позвоночник и, вращаясь, превратила в кровавое месиво все внутренности. Увозили его медбратья, с которыми когда-то он проходил практику. (Вураки учился на 5-м курсе Мед. академии и готовился стать хирургом). Они его тоже узнали. Но сообщить о случившемся родным смогли лишь на следующий день. У Вураки поменялся номер телефона, и понадобилось время, чтобы его узнать. Родители своего сына живым не застали. Андрей скончался на операционном столе.

Его друг жил подольше. Вчера его хоронили на другом кладбище. Третий парень оказался счастливчиком. Та же "крученая" пуля попала ему в руку. Сейчас он в институте Склифосовского. И на похороны своих лучших друзей прийти не смог.

Пришли многие другие. Даже те, кто никогда не видел Андрея Вураки в лицо. Цветы толстым ковром покрыли свежий холмик могилы на самом краю Бабушкинского кладбища. Венки шатром встали у изголовья. Там же осталось и фото, которое мать никак не могла оторвать от груди. На нем широко улыбается красивый парень. Ему было всего 21."

(Комсомольская правда, 8 октября 1993 г.)

Валерий Выжутович

"...Я не хотел бы спешить с выводами, но в том, как защищали "Останкино", есть очень много странного, подозрительного, а может, и предательского. ...Я звонил по всем телефонам, пытался пробиться к Ерину, Голушко, Грачеву, а меня их помощники отфутболивали к заместителям. В конце концов я дозвонился только до Ерина. Он сказал: "Не паникуйте, я обстановку контролирую, скоро придет подкрепление".

- С кем еще из правительства вы разговаривали в эту ночь?

- Я разговаривал с Черномырдиным раз пятнадцать-двадцать. Я разговаривал с Шумейко столько же раз. Я разговаривал и с Филатовым, и с Красавченко, и с Полтораниным... Я всех членов правительства обзвонил. И все они только и говорили: "Держись, держись..."...Вы понимаете, все, словно сговорившись, помогали лишь на словах.

- Это и представляется вам странным, подозрительным, предательским?

- Не только это. Мне рассказывали очевидцы, что милиционеры давали "зеленую улицу" грузовикам и автобусам, которые неслись на "Останкино". А я-то по наивности звонил в Министерство внутренних дел: "Задержите их, перекройте дороги, у вас же ГАИ!" ...Между тем неподалеку от "Останкино" располагается млицейская часть. И ее начальник, фамилию называть не хочу, мне после рассказывал, что вечером 3 октября получил приказ увести свое подразделение подальше от телецентра. Не странно ли это? Не странно ли, что Тульская дивизия ВДВ, обещанная нам в подмогу, так и не прибыла. У меня было четкое ощущение, что все нас бросили. Не думаю, что это произошло случайно. У кого-то, похоже, было желание расквитаться с "Останкино". Я не только Анпилова и Макашова имею здесь в виду.

- Кого же еще?

- Я боюсь рассуждать на эту тему. Но полагаю, что некая третья сила - назовем ее так - была заинтересована в штурме телецентра...

- Вам не кажется, что кому-то очень не хотелось, чтобы осталась видеозапись, особенно панорама, боевых действий у телецентра?

- Мне трудно кого-то подозревать. Но я хотел бы решительно отмести всякие подозрения от себя. Уже высказываются домыслы, что я, дескать, выжидал, чья возьмет. Ничего подобного. В ту ночь я дал интервью "Свободе", "Эху Москвы", в которых четко и прямо заявил о своем отношении к мятежникам, назвал их преступниками и бандитами.

- Вы бы выразили это отношение убедительнее, а главное, профессиональнее, если бы обеспечили выход в прямой эфир журналистов "Останкино". Но вы, как говорят многие операторы и телерепортеры, запретили выдавать им аппаратуру. Почему?

- Потому, что их жизнь мне дороже любого телесюжета. Не имею я права посылать людей под пули.

- Эти люди - журналисты. Быть на месте событий - да, иногда и под пулями, как это ни горько, - их профессиональный долг.

- А мой долг - долг руководителя - уберечь их от гибели. Что я и пытался делать в ту страшную ночь."

(Известия, 13 октября 1993)

Алексей Цветков

"...Кареглазая симпатичная девушка уговаривает нас садиться в грузовик и ехать к телецентру... После решительного отказа предоставить нам эфир стало ясно: речами здесь не поможешь. Народ прорывает заграждения и бежит к стенам. Где-то ударяет гранатомет, открывается ответная пальба. Получаю сильный удар щитом в лицо, и все события мутнеют и перемешиваются.

"ЗИЛ" тыкается мордой в стеклянную стену, люди, не обращая внимания на выстрелы, врываются в здание, из звенящей и стреляющей темноты валят клубы удушливого газа, знакомый чувак в тертой коже стреляет пред собой и ныряет в проем, натянув противогаз. Беспорядочный огонь ведется отовсюду, какие-то автобусы перегораживают дорогу. И тут появляется БТР, кажется, один из тех, что мистическим образом испарились с площади ВС перед прорывом оцепления. Все замирают. Время останавливается. Ждут. БТР поворачивает пулемет и дает длинную очередь по телецентру, летят стекла, БТР опять поворачивает башню и лупит по толпе, так и не успевшей крикнуть "Ура!"

Я лежу под липой недалеко от водоема: двигаться сейчас - это самое страшное, шквальный огонь ведется по всему, что движется, пулемет на вращающейся башне БТРа не затихает ни на минуту. Стреляют даже по кронам деревьев, видимо, полагая, что нападавшие засели на ветках, через десять минут я, засыпанный листьями и сучьями, похож на ежика, приготовившегося к зиме. Рядом падает дедушка с окровавленной гловой, у него болевой шок - ничего не соображает. Я тяну его к дороге, тоже плохо понимая, правильно ли делаю..."

(Общая газета, 29 сентября - 4 октября 1993 года)

Наталия Геворкян, Александр Жилин

Отрывок из выступления Министра обороны Павла Грачева на пресс-конференции 6 октября:

"По сведениям МВД там (в Останкино) было около 4 тысяч безоружных и 100 вооруженных человек. Но ведь им противостояли 400 военнослужащих МВД и спецназ, 6 БТРов. А с началом боевых действий подошли еще 15 БТРов и 100 человек милиции. Через 10 минут, после того как охрана применила оружие, толпа отхлынула. Говорят, для повторного штурма. Но это блеф: никакой катастрофической опасности там не было".

(Московские новости. 17 октября 1993 года)

ВЛАДИМИР ЛОПАТИН: ПЯТЬ ВОПРОСОВ ВОЕННОГО

"Вопрос первый: Почему на момент штурма "Останкино" в 20.15 там не было сил и средств для защиты, хотя призыв Руцкого к штурму прозвучал в 16 часов?

Вопрос второй: Почему Гайдар обратился к народу с просьбой прийти к Моссовету, на Старую площадь и на Васильевский спуск в 22 часа, хотя в 16 часов был объявлен Указ президента о чрезвычайном положении, запрещающий сходки, демонстрации, митинги? Был ли в этих условиях указ исполним?

Вопрос третий: Почему силы ОМОН и внутренние войска МВД поспешно ретировались перед "защитниками" Белого дома у мэрии? Почему там не оказалось достаточно сил и средств для сдерживания этого разбойного нападения - от водометов до бронетранспортеров? Почему, кстати, огнеметы были брошены у мэрии будто специально?

Вопрос четвертый: Почему приказ о введении войск в Москву был отдан только в 3 часа ночи, хотя беспорядки начались днем и они не были локализованы?

Вопрос пятый: Почему министр обороны исполнил приказ о введении войск в места указанной дислокации только в 9.30 утра, хотя получил его в 3 часа ночи?"

(Общая газета. 8-14 октября 1993 года)

3.3. Штурм Дома Советов

3.3.1. Ночь перед штурмом

Ночью в Москву стали стягиваться войска. Ни одно крупное соединение или часть не были целиком привлечены к операции. Проводился тщательный отбор отдельных подразделений, на лояльность которых можно было положиться. Для расправы с оппозицией сосредоточивались: отдельная бригада внутренних войск, дислоцированная в Москве, в Теплом Стане (ранее была подчинена КГБ СССР) - она использовалась для охраны объектов и в штурме Дома Советов не участвовала, несколько подразделений из Таманской мотострелковой и Кантемировской танковой дивизий, в том числе десять танков со специально подобранными офицерскими экипажами (из них только четыре приняли участие в штурме), подразделения Тульской воздушно-десантной дивизии, дислоцировавшиеся близ Наро-Фоминска, спецназ внутренних войск ("Витязь"), подразделения ОМОНа, набранные со всей страны, и несколько десятков добровольцев из организации ветеранов афганской войны (ветераны афганской войны были и среди защитников Дома Советов). Для блокирования территории вокруг Дома Советов использовались ОМОН, милиция и дивизия внутренних войск имени Дзержинского, которую рассматривали как менее надежную после перехода нескольких солдат на сторону Верховного Совета.

Вечером того же дня, в 22 часа, вице-премьер Правительства России Егор Гайдар обратился по радио и телевидению к москвичам с призывом выйти на улицы к Кремлю и Моссовету, чтобы защитить правительственные учреждения от нападения сторонников Верховного Совета. Этот призыв находился в полном противоречии с указом о введении чрезвычайного положения, запрещавшим всякие митинги и демонстрации. Но российским властям не в первый раз было игнорировать собственные указы.

Вполне допускаем, что призыв Егора Гайдара был продиктован его опасениями, что баланс сил недостаточно благоприятен для Ельцина. Позднее Гайдар сказал, что он не исключал возможности раздачи оружия добровольцам. Но независимо от его намерений, он, как ответственный государственный деятель, обязан был понимать возможные последствия своего шага. А одним из наиболее вероятных исходов появления на улице сторонников Ельцина могло быть их столкновение с вооруженными сторонниками Дома Советов.

В результате призыв Гайдара приобретает нехороший оттенок провокации, рассчитанной на то, чтобы подставить под пули своих невооруженных сторонников и получить прекрасный предлог для беспощадной расправы с оппозицией.

К счастью для большинства из тех, кто последовал призывам Гайдара, у руководства Верховного Совета не было ни сил, ни серьезных намерений для захвата правительственных учреждений. Справедливости ради следует сказать, что на короткое время было занято здание РИА-ТАСС у Никитских ворот, но затем покинуто без сопротивления. Кроме того, Генеральный Штаб некоторое время пикетировался несколькими десятками невооруженных людей, которые безуспешно призывали охрану перейти на сторону Верховного Совета.

Большинство средств массвой информации было вовлечено в обеспечение "черной пропаганды" в интересах мятежников. По каналам РИА-ТАСС и "Интерфакса" распространялись изобретенные кем-то вымыслы, что "боевики" захватили первый этаж телецентра (хотя они не проникли дальше вестибюля в цокольном этаже), что телецентр охвачен пламенем (хотя сгорела площадь примерно трехкомнатной квартиры), что бой идет у аппаратных, откуда ведется вещание (хотя для такого утверждения не было вообще никаких предлогов).

Около 21-22 часов сообщалось о "второй волне" штурмующих, поддерживаемых БТРами, которые идут в атаку на телецентр. Прямая ложь: ни один БТР не поддерживал людей, которые в это время пытались укрыться от автоматно-пулеметного огня, не помышляя ни о каком "штурме". БТРы же в это время выискивали прожекторами "цели" и косили безоружных огнем крупнокалиберных пулеметов.

Сообщения о штурме мэрии передавались даже в 21 час, причем из сообщения можно было понять, что штурм все еще продолжается (напомню, "штурм" мэрии занял 4-5 минут).

Пикетирование Генштаба в изображении средств массовой информации превратилось в трудом отбитую попытку штурма...

Перечисление можно было бы продолжать. Но и сказанного достаточно, чтобы сделать вывод: в сознание людей внедрялась картина Москвы, охваченной боями, картина многочисленных нападений "боевиков" на государственные учреждения, с трудом удерживаемые "защитниками демократии". А тем временем машина за машиной доставляли убитых демонстрантов в морги, а раненных - в Институт Склифосовского.

Тем временем у здания Моссовета собиралась многотысячная толпа. Уже было известно о том, что оппозиции не удалось занять телецентр, уже было передано сообщение, что в столицу стягиваются войска, верные президенту. Никаких враждебных действий сторонников Верховного Совета в районе правительственных учреждений не наблюдалось. Тем не менее сторонники Ельцина стали сооружать баррикады (надо сказать, довольно мощные), на которых и просидели всю ночь и весь день 4 октября. Даже когда Дом Советов громили из танковых пушек, даже когда сдались почти все его защитники, многие сторонники президента продолжали "оборонять" эти баррикады - неизвестно, от кого.

По нашим собственным впечатлениям, состав тех, кто вышел на улицы по призыву Егора Гайдара, был довольно пестрым - там была заметна интеллигенция, некоторое число очень экзальтированных пенсионеров, немало любопытствующих (предпочитающих любопытствовать подальше от тех мест, где стреляют), и немало публики из числа той, что отирается около коммерческих палаток. Самих коммерсантов видно не было - они в такие дела не ввязываются, у них дела поважнее...

Пока публика собиралась на улице вблизи Моссовета, само здание было занято ОМОНом. Депутаты, находившиеся там, были задержаны, несмотря на депутатскую неприкосновенность (которая не была отменена указом N 1400, ибо он прекращал полномочия только народных депутатов России и гарантировал права местных органов представительной власти). Лишь немногим удалось избежать ареста, покинув комплекс зданий Моссовета до его полного блокирования ОМОНом. Они успели вынести магнитофонные кассеты с записью радиопереговоров сотрудников МВД за весь период конфликта.

Были проведены также аресты депутатов Моссовета, перешедших в помещения некоторых районных Советов, и депутатов самих этих районных Советов. Здания райсоветов были захвачены милицией и ОМОНОМ. У выхода из Октябрьского райсовета поздним вечером 3 октября были арестованы наши друзья, члены Партии труда - депутат Моссовета Борис Кагарлицкий, депутат Моссовета Владимир Кондратов, пресс-секретарь Федерации независимых профсоюзов России Александр Сегал и еще несколько человек. В отделении милиции они подвергались постоянным избиениям. От них требовали признать нелепые обвинения в угоне милицейской автомашины и в руководстве вооруженной группой, убившей двоих милиционеров. Избиениям подвергались и многие другие задержаные, причем некоторые из них - вообще безо всякого повода.

В здании Дома Советов приподнятое настроение, возникшее после снятия блокады и штурма мэрии, начало спадать. Начали поступать сообщения о бойне в Останкино, прибыли первые раненные. Надежды на то, что наступит прелом в настроениях войск и они поддержат Верховный Совет, не оправдались. Хотя в войсках и были попытки отдельных групп военнослужащих выступить в поддежку Верховного Совета, они были пресечены, а те отряды, которые пытались попасть в Москву - задержаны или разгромлены. Командир бригады внутренних войск из Софрино накануне, 3 октября, отказался открыть огонь по сторонникам Верховного Совета. Он предпочел сохранить верность присяге. Бригада по приказу своего командира покинула позиции у мэрии, но не перешла на сторону защитников Дома Советов.

Из информации о продвижении к центру Москвы войск, верных президенту, из радиоперехватов становилось ясно, что готовится штурм. Однако никаких дополнительных мер по обороне Дома Советов принято не было. Обещания раздать добровольцам оружие так и остались обещаниями, несмотря на составление списков, запись паспортных данных добровольцев и заверения, что вот сейчас они получат оружие. Эта суета так и кончилась ничем, но породила массу свидетельств очевидцев этой суеты, что в "Белом Доме" раздают автоматы кому угодно и сколько угодно.

Мы не беремся здесь судить о том, что было бы, если бы оружие добровольцам было роздано, и следовало ли его раздавать или нет. Можно, во всяком случае, констатировать, что здесь нашла свое отражение непоследовательная линия Дома Советов, который вроде бы не желал вооруженного конфликта, но ввязался в авантюру с мэрией и Останкино, а затем, в явном предвидении штурма, почему-то снова решил ограничить применение оружия. С одной стороны - стоять до конца, с другой - оружие не раздавать.

Мы считаем, однако, необходимым подробнее проанализировать, что же именно не было сделано руководством Дома Советов. Бездействие в определенных вопросах говорит подчас не меньше, чем действия.

Итак, руководство Дома Советов могло раздать, но не раздало автоматы, пулеметы и гранатометы по меньшей мере полутора-двум тысячам добровольцев, которые имели военную подготовку, а многие - и боевой опыт (факт действительной раздачи оружия мог и дополнительно привлечь на сторону Верховного Совета множество людей, которые колебались, сомневаясь как раз в серьезности его намерений). Хотя в отличие от войск, поддержавших государственный переворот Ельцина, они не имели бронетехники, но положение обороняющихся за стенами зданий уравновешивало бы шансы - ведь в штурме участвовало не более полутора тысяч военнослужащих.

Руководители обороны Дома Советов могли, но не оборудовали огневые позиции (хотя бы укрепив их мешками с песком или землей) во всех близлежащих административных зданиях и на крышах жилых домов, что обеспечивало бы прикрытие подступов к Дому Советов и заставило бы нападавших значительно распылить силы перед лицом необходимости штурмовать не одно здание, а целый квартал. Не были укреплены и оборудованы огневые позиции даже в самом Доме Советов.

Руководители обороны Дома Советов могли, но не мобилизовали технику с расположенных поблизости автобаз, чтобы с ее помощью создать на всех танкоопасных направлениях солидные заграждения из бетонных блоков, прикрыв каждое такое заграждение противотанковыми гранатометами, и сделав тем самым невозможным прямой обстрел Дома Советов из бронетехники.

Тот факт, что эти (и другие) вполне элементарные меры приняты не были, свидетельствует лишь об одном - Дом Советов намеревался оказать лишь чисто символическое, демонстративное сопротивление, имеющее скорее морально-политическое, нежели военное значение. Дом Советов не собирался сражаться за власть. В свете этих фактов абсурдными и злонамеренными являются любые версии о "заговоре", "о заранее спланированном мятеже" со стороны парламента, якобы заранее собиравшего боевиков со всей страны для захвата власти.

Вопреки утверждениям правительственной пропаганды о том, что стремлением командования верных Ельцину сил было свести кровопролитие к минимуму, предпринимались меры, свидетельствовавшие об обратном. Весь вечер и всю ночь пресс-центр Главного управления внутренних дел Москвы передавал на волнах милицейских радиостанций информацию о двух убитых в столкновениях 3 октября сотрудниках милиции и заведомую ложь о расправе над пленными милиционерами и солдатами ВВ. Для руководства МВД не было тайной, какие настроения у милиции, ОМОНа и внутренних войск вызывает такая смесь правды и лжи. "Перебьем всех", "пленных не брать!" - то и дело раздавалось в эфире.

Никаких предупреждений о штурме или предложений вывести из здания Верховного Совета безоружных людей сделано не было. Попытки руководства Верховного Совета и отдельных депутатов обратиться в Правительство для переговоров о судьбе безоружных людей в Доме Советов отвергались - их просто не желали слушать. Отказались что-либо предпринять и иностранные посольства, проинформированные о сложившейся ситуации.

Утром многие сторонники Верховного Совета покинули "Белый Дом" - одни считали, что штурм возможен только ночью, а утром и днем его не будет, и отправились передохнуть домой. Другие считали защиту Белого Дома бесперспективной с военной точки зрения и не хотели погибнуть без толку. Третьи готовы были защищать конституционный строй, но не желали погибать ради спасения политического лица Руцкого и Хасбулатова. Однако тысячи людей возле Дома Советов и внутри него решили остаться и оборонять свой последний оплот.

ПОКАЗАНИЯ ДВУХ ОЧЕВИДЦЕВ

(Записала Надежда Бондаренко. Вот ее краткий комментарий: "Это рассказали мне два человека - женщина и мужчина. Люди, далекие от политики и совершенно не склонные к насилию. Я постаралась ничего в их рассказе не менять - даже то, с чем сама я не могу согласиться...")

"...Вечером 3 октября мы с товарищем пошли искать своего пропавшего родственника. Было известно, что он может находиться на баррикадах возле Белого Дома. Мы просто хотели уговорить его уйти домой. Возле Белого Дома стояли работники милиции, или ОМОНовцы, или солдаты внутренних войск - я даже точно не знаю... Но нас пропустили свободно, хотя мужчин и обыскали. Возле Белого Дома люди строили баррикады. Люди были самые разные и настроение у них тоже было разное. Некоторые, как мне показалось, действовали, поддавшись общему настроению. Кстати, и мой спутник вдруг тоже начал помогать им таскать какие-то трубы для строительства баррикад, хотя сначала не собирался этого делать. Были и наоборот люди, одержимые одной мыслью, одной идеей, и именно поэтому, на мой взгляд, они не могли мыслить объективно... Лично я видела казаков, верующих, просто молодых людей, не имеющих определенных взглядов... Их объединяла ненависть к ельцинизму, к сложившемуся в стране порядку. В самом Белом Доме люди более четко понимали, чего хотят, в их действиях было уже больше целенаправленности, мне так кажется. Но я сама никогда не занималась политикой, лично мне вообще хотелось лишь одного - чтобы все это поскорее кончилось...

Потом мы с товарищем потеряли друг друга в толпе. Что с ним было дальше - пусть он расскажет сам."

Свидетельствует Борис Кагарлицкий:

"Утром в воскресенье меня не было в Москве, я на сутки поехал к семье за город и смог вернуться к восьми вечера. В это время уже шла стрельба вокруг "Останкино", первый и четвертый каналы телевидения молчали, по второму каналу показывали цветочки. Когда я вошел в здание Краснопресненского районного Совета, здесь тоже почти никого не было. ОМОН перешел на сторону парламента и его отправили куда-то в другое место. Российские депутаты бросились в разблокированный "Белый Дом".

На дверях председателя районного Совета Александра Краснова красовался указ президента Руцкого, в котором Краснов назначался мэром Москвы. Это была заветная мечта председателя райсовета. В 1992 году, когда Попов подал в отставку, Краснов выдвинул свою кандидатуру на пост мэра и даже развернул предвыборную кампанию, хотя всем было ясно, что никаких выборов не будет. По городу были расклеены красочные дорогие плакаты с портретом Краснова, "кандидата партии москвичей". Было потрачено несметное количество денег, но совершенно безрезультатно - Ельцин просто назначил Лужкова на место Попова. Теперь Краснов тоже без всяких выборов смог почувствовать себя правителем города. Правда, всего на несколько часов.

Поздравив Краснова с назначением, я спросил его, какие конкретно городские службы ему подчиняются. Выяснилось, что новый руководитель столицы сам об этом ничего не знает.

- Вот вы и разберитесь в этом, - предложил он. Ничего другого, кроме как последовать этому совету, увы, не оставалось. Вместе с подошедшими Владимиром Кондратовым и Александром Сегалом, пресс-секретарем Федерации Независимых профсоюзов России, мы отправились к "Белому Дому", надеясь хоть там получить какую-то информацию.

Этой ночью центр Москвы представлял собой странное зрелище. Возле здания парламента толпилось множество безоружных людей, обсуждавших последние новости. Неожиданно появлялись неизвестно откуда взявшиеся машины, полные возбужденных людей, требовавших оружия. Сообщали о десятках убитых и раненых в "Останкино", просили подмоги. И не получив ни оружия, ни помощи, снова куда-то уезжали. В самом "Белом доме" царил невероятный беспорядок. Света по-прежнему не было. Днем после снятия блокады свет на некоторое время включили, но ненадолго. Лифты не работали и подниматься наверх приходилось пешком.

Прямо в коридоре одного из верхних этажей мы наткнулись на генерала Альберта Макашова, которого впоследствии ельцинская пресса объявила одним из главных зачинщиков "тщательно спланированного и подготовленного мятежа". Генерал бежал по коридору, застегивая на ходу бронежилет и кричал: "Оружия у меня нет! Людей у меня нет! Помощи не будет! Идите и устанавливайте советскую власть сами!"

Справедливости ради надо сказать, что корреспондент газеты "Сегодня" Сергей Пархоменко, находившийся тем же вечером в Кремле, обнаружил там сходную картину: среди членов правительства царила паника, Ельцин совершенно не контролировал ситуацию и только расспрашивал окружающих, что происходит. По словам Пархоменко, все это напоминало "сумасшедший дом".

Однако некоторое время спустя в Кремле появились "серые кардиналы" режима Геннадий Бурбулис и Михаил Полторанин. Они фактически взяли на себя управление и быстро навели порядок среди растерявшихся членов правительства. Эти двое прекрасно знали, что серьезной угрозы нет. Судя по всему, именно они и составили сценарий "решающего сражения". Тот самый сценарий, который сейчас реализовывался во всей красе.

Не исключено, что "авторы сценария" провоцировали не только Руцкого и Хасбулатова, но и собственного шефа. Впрочем, все это уже не имеет значения. Так или иначе, ситуация находилась под контролем: никаких серьезных сил Руцкой не имел, а люди, направившиеся по его призыву к Останкино, угодили в тщательно расставленную ловушку. Бурбулис и Полторанин могли торжествовать. Теперь оставалось только "подавить мятеж" и расправиться с политическими противниками, надолго преподав урок всем, кто осмелится выступить против режима.

Еще в Краснопресненском районном Совете мы узнали, что силы Лужкова заблокировали Моссовет. Члены антикризисного штаба были заперты в своих кабинетах. На всякий случай вице-премьер Егор Гайдар по единственному работавшему второму каналу телевидения призвал сторонников режима собираться к зданию Моссовета. "Добровольцы", видимо, должны были помочь ОМОНу в захвате здания. Они вели себя крайне агрессивно, даже по-хамски.

Тем временем мы с Сегалом и Кондратовым, так и не получив вразумительной информации о происходящем в городе, на попутной машине отправились в Октябрьский райсовет. Здесь мы встретили Дмитрия Крымова и других районных депутатов, которых хорошо знали по делу о Гагаринской площади. Разговоры в райсовете не прибавили нам оптимизма. К центру города подтягивались войска, а сторонники парламента были в большинстве своем безоружны и лишены реального руководства.

Пока мы сидели с коллегами из райсовета, по Ленинскому проспекту прошли бронетранспортеры. Председатель Совета почему-то пытался выяснить, были ли на машинах гвардейские значки. Если были - значит машины принадлежали Таманской дивизии. Если нет - внутренним войскам. Как будто все это имело теперь хоть какое-то значение...

Выйдя из здания Совета, мы остановились возле привезшей нас из "Белого Дома" машины. Это был милицейский УАЗ, каких было множество - как у сторонников парламента, так и у ельцинистов, поскольку и охрана "Белого дома" и лужковский ОМОН считались милицейскими подразделениями. Вместе с нами возле машины стояло еще несколько активистов, приехавших из "Белого дома". Одни предлагали возвращаться в парламент, другие - ехать дальше по районным Советам, третьи - расходиться по домам.

Пока мы вели эту дискуссию, рядом с нами остановилась легковая машина. Из нее выскочили четверо в штатском с автоматами. Поверх курток были надеты бронежилеты. От двоих жутко разило винным перегаром. Вслед за молодцами в бронежилетах из машины вышел человек в форме подполковника милиции (правда - без полагающейся фуражки) и с большим армейским автоматом старого образца. Самое удивительное, что он и в самом деле был милицейским офицером. Передернув затвор, он велел нам поднять руки и встать в ряд.

Пригрозив "пустить пулю в лоб" если пошевелимся, стражи порядка (а это все-таки были не бандиты, а представители власти) обыскали нас, а затем на двух подъехавших машинах доставили в отделение милиции N2 на Полянке. Здесь нас поставили лицом к стене и, несколько раз для острастки ударив по ногам и по спине, по одному повели допрашивать. Расспрашивали о том, как мы оказались рядом с милицейской машиной, откуда мы приехали в районный Совет, каковы наши политические взгляды.

Депутатские мандаты уважения не вызвали. Скорее наоборот. В то время как один работник милиции вполне корректно допрашивал меня, другой время от времени вбегал в комнату и бил меня кулаком по спине или по голове. Потом он снова убегал куда-то по своим делам, но на обратном пути снова врывался к нам и снова бил. Это сопровождалось выкриками типа: "Демократии, суки, захотели? Мы вам покажем демократию!" Вообще я с удивлением обнаружил, что между собой сотрудники милиции говорят преимущественно на воровском жаргоне и иначе, как "ментами" и "мусорами" друг друга не называют.

На следующий день мы встретили в отделении милиции задержанного рэкетира. Тот, как раз, говорил по-русски вполне правильно. Допросив нас и еще немного побив, стражи закона из второго отделения признали, что претензий к нам нет, но отпустить нас пока не могут, поскольку в городе введен комендантский час, а сейчас уже заполночь. Утром нас пообещали освободить. Ценности, записные книжки и депутатские удостоверения у нас забрали, сказав, что вернут к утру. Мы отправились в камеры.

Вместо обещанного освобождения на следующее утро нас погрузили со связанными за спиной руками в милицейский УАЗ и отвезли в отделение N77. Здесь мне сообщили, что указом Ельцина Моссовет распущен, депутатская неприкосновенность отменена, а нас обвиняют... в угоне милицейской машины. УАЗ, на котором нас подвезли из "Белого Дома", был, как позднее выяснилось, брошен милицией возле Останкина. Затем на нем возили раненых, он несколько раз ездил то в одно, то в другое место, постоянно меняя водителей.

Леонид Илюшенко, который оказался за рулем последним, получил машину у "Белого дома" у кого-то из командиров стихийно собравшегося ополчения. Он тоже не мог точно сказать, откуда взялась машина, но после допроса с пристрастием ему все обяснили. Почти теряя сознание от побоев, он подписал чистосердечные показания, где говорилось, что он угнал машину по приказу депутатов Моссовета Кондратова и Кагарлицкого. Эти злодеи-депутаты, предъявив ему удостоверения, заставили его захватить милицейский УАЗ, а затем в сопровождении автоматчиков разъезжали по городу, давая указания вооруженным мятежникам.

Вообще-то в то самое время, когда мы по данным следствия колесили по столице, более десятка людей видело нас в совершенно других местах: я вообще находился на даче, а Кондратов работал в Краснопресненском райсовете за много километров от Останкино. Но это никого не волновало. Вообще дело было даже не в нас. Нужен был компрометирующий материал против Моссовета, чтобы объяснить публике, почему Совет надо было разогнать, а депутатов лишить неприкосновенности. Оставалось совсем немногое, как и в деле Терехова - добиться от нас "чистосердечного признания".

Действовали просто и привычно. Кондратову и Сегалу затягивали руки в наручники и били дубинками по спине и по ногам. Затем Кондратова били головой о бронежилет. Мне тоже досталось - били головой о решетку, о стену, потом прикладом автомата по плечам. После второго удара я чуть не упал на пол. Это могло бы кончится совсем плохо, если бы один из милиционеров буквально не вырвал меня из рук своих коллег. Другой парень в армейском бронежилете быстро вытащил меня из комнаты, где проходили избиения, и затолкнул к остальным в камеру.

Как бы ни били депутатов, остальных били еще сильнее. Для того, чтобы добиться новых показаний против нас и просто так, для острастки. Всех пассажиров УАЗа держали в одном помещении. Сюда же заталкивали и других людей, которых захватили в других местах, порой совершенно случайно. Чтобы не разбираться с каждым отдельным случаем, всех записывали в "пассажиры милицейской машины". Скоро число "пассажиров" по бумагам достигло четырнадцати человек. Этот "уазик" мог попасть в книгу рекордов Гиннеса.

Мы сидели за решеткой. Крики и шум ударов в сопровождении брани постоянно доносились из коридора. Это перемежалось с сообщениями милицейского радио, которое говорило о сотнях убитых в городе и о штурме "Белого Дома". Кто-то из милицейских офицеров приволок в отделение две боевые гранаты и всякий входящий сотрудник непременно пытался выяснить, как она устроена. Вызвали саперов, но те задерживались, а усталые и порой полупьяные "стражи порядка" за это время несколько раз чуть не взорвали себя и нас заодно.

Пока никто не знал, где мы, с нами можно было сделать что угодно. Но к вечеру нам удалось передать на волю сообщение о том, что мы находимся в 77 отделении милиции. Моя жена связалась с несколькими друзьями и руководством профсоюзов. Через несколько минут вся информация о нас уже была в международных компьютерных сетях. Спустя еще полчаса в отделении милиции раздались звонки из Токио, Лондона, Нью-Йорка, из иностранных газет и организаций по правам человека. Некоторое время спустя позвонили и из президентской администрации, требуя немедленно погасить скандал. Член президентского совета Сергей Караганов, приехав на роскошной BMW, объяснял милицейскому начальству, что депутатов необходимо отпустить. Эта самостоятельная активность позднее стоила Караганову серьезных неприятностей - его не для того направляли в президентский совет, чтобы он там защищал права оппозиционеров.

Вскоре на повторяющиеся звонки дежурный отвечал, только растерянно повторяя: "Они уже освобождены". "Это неправда!" - кричали мы из-за решетки. Вместе с нами освободили всех задержанных кроме водителя УАЗа, из которого стали теперь выбивать новые показания.

К ночи 4 октября мы добрались домой. К этому времени "Белый дом" уже был взят и в городе царили новые порядки. Здание Моссовета было захвачено поздним вечером 3 октября, примерно через час после того как задержали нас. Охрана подчинялась приказам мэрии, вела себя прилично. Напротив, "добровольцы" проявили себя во всей красе. Некоторые помещения были разгромлены и разграблены. Один из охранников, пытавшийся остановить бесчинства "демократических активистов", был избит.

Антикризисный штаб арестовали в полном составе. До последней минуты все находились на своих местах. Среди задержанных были правозащитник Виктор Булгаков, впервые отсидевший еще при Сталине, Лена Клименко и Юра Храмов, которых за прошлую защиту "Белого Дома" обещали представить к наградам, бывший диссидент Виктор Кузин и бывший офицер КГБ Александр Цопов. Заместитель председателя Моссовета Юрий Седых-Бондаренко оставался в здании один из последних: его заблокировали в собственном кабинете, а затем вывели оттуда и допросив, отправили в тюрьму. Александру Попову повезло больше. Охрана вывела его из оцепленного здания. Последнее сообщение пресс-центра Моссовета он дал уже с уличного телефона-автомата.

Само помещение и оборудование пресс-центра немедленно было передано пресс-службе мэрии. Здесь учинили самый настоящий погром. Не только выкинули из шкафов бумаги и перевернули все вверх дном, но почему-то сожгли факс."

(Борис Кагарлицкий. Отрывки из рукописи "Квадратные колеса")

Интервью с Александром Страховым:
(Интервьюер - Андрей Колганов)

"А.К.: Расскажите, пожалуйста, о тех событиях 3-4 октября, свидетелем которых вы были.

А.С.: С самого начала хочу подчеркнуть, что, то, о чем я буду рассказывать, это не пересказ чьих-то впечатлений. Я буду рассказывать только о том, чему свидетелем был я сам, что я видел своими глазами. ...Вечером 3 октября по телевизору передали сообщение о введении в Москве чрезвычайного положения, о запрещении митингов и демонстраций. И через пятнадцать минут после этого я вижу на экране вице-премьера Правительства России Егора Гайдара, который призывал собираться на защиту непонятного чего и кого у Моссовета. Через несколько часов после этого из депутатского штаба Моссовета я получил сообщение о том, что председатель Моссовета, его заместители и многие депутаты блокированы, а фактически - арестованы в одной части Моссовета. В другой части Моссовета продолжал еще работать штаб, передавая информацию о происходящих событиях, до тех пор, пока находящиеся там тоже не были арестованы.

Я вышел из дома около 1 часа ночи 4 октября и направился к центру города. Прежде всего я счел своим долгом попасть на Красную Площадь. Между собором Василия Блаженного и Спасской башней Кремля собралось несколько сотен человек и стояла машина с громкоговорящей установкой, по которой транслировались какие-то теле- и радиопередачи, горело один-два костра. Меня поразил вид впервые увиденной мною абсолютно темной Красной площади - она освещалась только этими кострами. Между Историческим музеем и кремлевской стеной была сооружена баррикада из каких-то труб и металлических загородок, горело несколько костров и у них грелись люди.

Затем я прошел по улице 25-го Октября (Никольской). Она была хорошо освещена. На ней было три баррикады и у каждой - до сотни человек. У самой дальней баррикады, у площади Дзержинского было всего человек 15-20. Позади них был выстроен ряд бутылок с бензином.

Нельзя сказать, что там была какая-то агрессивность - наоборот, было как-то очень тихо.

Когда я вернулся к Красной площади и пошел мимо Исторического музея к Александровскому саду, я услышал клацанье затворов. Оглядевшись, я увидел на кремлевской стене людей в камуфляже и в гражданском с оружием. Это было около 2 часов ночи.

А.К.: А в какой форме были эти люди?

А.С.: Камуфляж, пятнистая форма. Были и в гражданском.

Там я встретил католического священника, с которым затем проделал путь к Белому Дому. Судя по всему, он, как и я, интересовался настроением людей, которые вышли на улицы.

Затем мы вышли на улицу Горького. Первую баррикаду мы увидели сразу за Центральным телеграфом, у проезда Художественного театра. Людей там было уже много.

А.К.: Сколько?

А.С.: Я думаю, тысяч десять - на промежутке между Центральным телеграфом и Пушкинской площадью. Я могу ошибаться, но я бы оценил так. Баррикад там было три - еще одна баррикада дальше и третью, последнюю баррикаду мы встретили уже на Пушкинской площади. На площади перед Моссоветом было самое большое скопление людей. Ворота, ведущие в переулок, к подъездам Моссовета, были закрыты. За ними виднелись вооруженные люди в форме, их было довольно много.

Люди стояли группами, обсуждая происходящее. Было довольно большое количество пьяных, были и, как я бы их назвал, "дамы с собачками". В общем было впечатление такое, что это праздно гуляющая публика. Безусловно, там были и люди, которые пришли, искренне отозвавшись на призыв Гайдара. Они пришли туда, для того, чтобы что-то делать и их не надо было бы заставлять.

Впечатление было такое, как в былые времена во время народных гуляний: на праздники улица Горького отдавалась народу. Подобное же впечатление было и в тот момент, с той лишь разницей, что происходило это не днем, а ночью, что были баррикады, были возбужденные лица, и люди эти пришли туда, будучи призванными должностным лицом.

Последняя баррикада была на Пушкинской площади у Дома актера, затем стоял бронетранспортер, а затем начиналась как бы мертвая зона. Мы повернули на Тверской бульвар в сторону Арбатской площади. Напротив Макдональдса мы увидели группу ребят лет 18-19, которые ни с того ни с сего стали подходить к машинам, которые там стояли и пытаться разбить стекла. Мы спросили: "Ребята, ну зачем вы машины-то колотите?" На что они нам ответили: "Мы здесь уже все посмотрели, теперь пойдем смотреть туда. А что мы, туда пойдем пешком?" - сказал один из них и опять подошел к машине. Мы опять сделали им замечание, тогда они достали два пистолета и стали палить вверх из этих пистолетов, сказав: "Вот, у нас есть, с чем туда пойти". Я не могу сказать, какими патронами были заряжены эти пистолеты, но решимость пойти и применить их в действии была написана на лице.

Мы прошли по бульварам, затем по Калининскому проспекту и подошли к зданию мэрии. Стекла на первом этаже были разбиты. Это было уже где-то ближе к 4 часам. Мы шли не спеша, поскольку старались подойти к каждой группе людей, понять, о чем они говорят, чего они хотят, как они оценивают ситуацию. Чуть поодаль, ближе к мосту, стояло какое-то сооружение. Баррикадой его трудно назвать, даже по сравнению с теми баррикадами, которые были на улице Горького. За этой... ну, пусть она остается баррикадой, горели пара костров, стояли и сидели люди. Мы также к ним подходили, также слушали, о чем они говорят.

Там бы я отметил следующее. У этих первых двух костров было, как ни странно, довольно много молодежи. Возраст я бы оценил около 25-ти. Они разговаривали, ходили женщины, разносили чай и что-то съестное.( На улице Горького тоже импровизированный буфет был).

Мы повернули направо, вдоль Дома Советов к Горбатому мостику. У Дома Советов мы прошли баррикаду близ Горбатого мостика. Там было две или три баррикады. Людей было немного. Больше людей было дальше, на площадке между Домом Советов, железной оградой парка, Горбатым мостиком и небольшим двухэтажным зданием.

А.К.: А сколько там всего было людей?

А.С.: Людей там было не так много. Тысячи полторы, наверное. Там не было такого, чтобы собралось огромное количество людей. В общем, довольно много, но они по этой площадке были рассеяны. Горели костры, стояли палатки справа у железного забора.

А.К.: А флаги, транспаранты там какие-нибудь были?

А.С.: Транспарантов каких-то огромных я там не видел, хотя там что-то на палатках было написано, какие-то были там лозунги самого разного содержания. Много было всевозможных листовок, воззваний, вырезок из газет, в том числе, я помню, там было две полосы из "Гардиан". Они висели на витринах, на стеклах вдоль всего первого этажа Дома Советов. Мы постарались внимательно все это прочесть.

Рядом с двухэтажным домом на газоне стоял деревянный крест, десятка два-три икон, стояли два священника в рясах. Подходили люди, молились, отходили.

Мы часа два, наверное, там ходили. Площадка там сравнительно небольшая. Потом кто-то мне сказал, что эта площадка называется Площадью Свободной России. Звучит кощунственно, особенно после того, что там произошло позднее. В 6 часов мы с католическим священником расстались, я опять подходил к кострам, разговаривал с людьми.

К Белому Дому мы пошли посмотреть, а против кого призывают народ к Моссовету, против кого призывают бороться, кого называют "красно-коричневыми", бандитами, мятежниками. Во-первых, надо отметить совершенно определенно, мы не видели там ни одного пьяного. Несмотря на то, что в дальнейшем очень много говорили о том, что там были пьяные бандиты, я подчеркиваю - ни одного пьяного мы там и не видели.

А.К.: А у Моссовета видели?

А.С.: У Моссовета, я говорил уже, там было достаточное количество нетрезвых людей. Гуляние, народное гуляние - впечатление было именно такое. Во все времена во время народных гуляний нетрезвых было всегда достаточно.

У Дома Советов никакого праздника не чувствовалось и может быть с этим связано то, что там пьяных не было совершенно. Люди были самые разные, самых различных взглядов. Там были люди, которые открыто высказывались, что им отнюдь не импонирует действующий парламент или отдельные депутаты. Я могу сказать тоже самое и о себе - я не могу сказать, что я ко всем депутатам замечательно отношусь и хочу подчеркнуть, что меня возмущает прежде всего, так это нарушение законности, если мягко сказать. Речь не идет о действующем составе парламента, речь идет об элементарном соблюдении законности.

Люди были самых различных мнений. Были там и антисемиты, и лозунги там таковые встречались. Хочу подчеркнуть - люди были различных мировоззрений и их в это место собрало именно то беззаконие, которое произошло 21 сентября. Именно на этой почве они консолидировались там. Было достаточно людей, не симпатизировавших коммунистическому учению. Люди собрались там под флагом соблюдения законности, а не "марксистско-ленинского учения" или "движения по пути реформ". И возрастной состав там был самый разнообразный. Были люди среднего возраста, были и очень пожилые люди, которым явно за 70. И ребята там были совсем молодые. Было достаточное количество и мужчин, и женщин. Были и девочки, лет даже по пятнадцати.

Хочу подчеркнуть, что там не было праздношатающихся, не было гуляющих. Была какая-то осмысленная напряженность. Не было праздника, в противоположность тому, что было на улице Горького. Там были и дети, точнее, родители с детьми. Там были люди из разных городов, и об этом говорили таблички, указывавшие, откуда прибыли люди.

Я продолжал ходить, разговаривать, начал высказывать и свое мнение. Меня, например, крайне не устраивает антисемитизм, а у одного из костров я такое услышал, причем безапелляционное, громко кричащее. Мне абсолютно все равно, кто является моим собеседником по национальности - будь он русский, грузин, еврей, негр и т.д. - прежде всего он человек, такой же, как и я. Это я старался объяснить моим собеседникам у костров.

У костров обсуждалось и то, что произошло накануне у Останкино и в мэрии, но я не хочу это пересказывать, по той причине, что я не был ни в Останкино, ни в мэрии и не считаю себя вправе об этом рассказывать. Но информация об этом есть, и есть живые люди, которые там были. Ну да пусть они расскажут, как это делаю я. Там не было вооруженных людей. Были люди с милицейскими дубинками, с кусками труб, с палками. Были возле баррикад сложены в кучи булыжники, камни. Это действительно было. Но вооруженных людей с автоматами или, там, со снайперскими винтовками там не было ни одного".

(Магнитофонная запись)

Сообщение Олега Васильева в эхо-конференции SU.POL (fido.net),14 октября 1993 г.:

"Я, кcтaти тoжe был вeчepoм 3 oктябpя у Белого Дома и видeл кaкoгo-тo x..., кoтopый пpoxoдя чepeз тoлпу вoзлe БД гoвopил: "Kтo xoчeт пoлучить aвтoмaт, идитe зa мнoй." Hу я ecтecтвeннo пoшeл зa ним. Oн coбpaл чeлoвeк 10-15, пocтpoил иx, пepeпиcaл фaмилии. Я cпpocил eгo, - чтo, дeйcтвитeльнo aвтoмaт дaдут вceм? Он oтвeтил, чтo дa."

N.N., боец боевой дружины

"Нашему отделению предложили подготовить для обороны бутылки с бензином. Пустые бутылки в сумках принесли откуда-то из-за баррикады, бензин был в баках автомобилей, и несколько человек (в том числе и я), знавших, как следует готовить "коктейль Молотова", занялись этим. На нашу позицию было доставлено примерно 30 бутылок, размещенных в вырытых для этого ямках. Этим оружием мы должны были встретить бронетехнику мятежников.

Снова подошло время нашего дежурства - с часу до четырех утра. К этому времени я заметил очень тревожные признаки.

Во-первых, исчезло оперативное командование полком, а приказы ротных командиров явно потеряли стратегическую осмысленность. Нашему взводу по-прежнему надлежало дежурить на баррикаде Горбатого моста, хотя никакой противник нам не противостоял. Все делалось так, как будто изменений в расстановке сил нет, и нас опять ожидает вторжение сил МВД и ОМОНа с дубинками и слезоточивым газом. Между тем, ситуация кардинально изменилась: мы знали, что на подавление восстания брошена бронетехника, и путчисты не стесняются использовать боекомплект. Мы же, находясь на открытой площади, свой "коктейль Молотова" могли использовать лишь в том случае, если бронемашины подъедут к нам без выстрелов вплотную.

Во-вторых, заметен стал упадок дисциплины: по площади шатались люди (среди них подвыпившие), организовать их никто не пытался...

Хуже всего был вид ДС. Погруженное в полный мрак здание, запершее все двери, производило впечатление саркофага, в котором все умерло или готово умереть. Ширились слухи о подходе к ДС враждебно настроенных частей Кантемировской танковой дивизии. Наш новый товарищ С., оценив ситуацию, высказал предложение подразделению отойти, обещав укрыть всех нас (12 человек) в своей квартире, расположенной неподалеку. Я поддержал его, заявив: либо оружие сейчас же, и мы разворачиваемся для нормального уличного боя, либо, если о нас забыли, немедленно надо отходить. Иначе нас ждет судьба жертв Останкино.

Командир взвода быстро подавил этот маленький бунт...

...Как посыльный роты, я зашел в штаб. Там было несколько людей в форме, мне предложили поесть, а когда я отказался, отправили отдыхать. Распоряжений больше не было. Те, кто мог сражаться, на кого хватило оружия, уже решили свою судьбу и заперлись в ДС".

(Солидарность, N 23, 1993)

3.3.2. Расстрел на площади Свободной России

Утром, приблизительно в 6.40 - 6.45, центр Москвы был разбужен грохотом автоматных и пулеметных очередей. Из нашего дома, находящегося на расстоянии всего одной остановки метро от Дома Советов, видна примерно половина его здания, частично загороженного жилыми домами. Звуки выстрелов грубо взломали утреннюю тишину и ворвались в квартиры. Было ясно - там убивают. Но тогда мы еще не знали - как.

Первым нападению подвергся передовой пост защитников Белого Дома недалеко от посольства США, перед Горбатым мостиком. Он был обстрелян автоматными очередями с подошедших бронетранспортеров. Однако идти на штурм основной баррикады на Горбатом мостике, укрепленной бетонными блоками, сразу не решились.

Через несколько минут колонна бронетранспортеров подошла к площади Свободной России с противоположной стороны, по Рочдельской улице. На броне боевых машин сидел десант, в том числе вооруженные люди в штатском и в полувоенной форме. По защитникам баррикад был открыт автоматный огонь. Точно также были обстреляны и люди на баррикадах у Краснопресненской набережной.

Несмотря на стрельбу, были попытки поджечь БТРы бутылками с бензином, но они оказались безуспешными.

Судя по всему, автоматный огонь был неприцельным. Однако площадь, несмотря на ранний час, была заполнена людьми - по разным свидетельствам, там было от полутора до нескольких тысяч человек. В результате сразу же появились первые убитые и раненые. Те, кто спал в палатках, установленных прямо на площади, еще не успев проснуться, попадали под убийственный огонь. Сопротивление было невозможно - у сторонников Верховного Совета, собравшихся на площади, не было оружия. Самое большее, чем могли бы располагать сторонники Верховного Совета, находившиеся вне здания - два-три автомата и пистолета, которыми был вооружен патруль добровольческого полка, время от времени обходивший баррикады. Но патруля с ними не было.

Люди стали искать спасения. Кто-то побежал в здание Белого Дома, кто-то пытался залечь прямо на площади, кто-то пытался укрыться в двухэтажном вспомогательном корпусе. Пули летели в спину бегущим, догоняя их в вестибюлях первого этажа Дома Советов, простреливаемых насквозь.

В звук автоматных очередей вмешался более громкий грохочущий звук, гулко ударяющий в уши даже в 3-х километрах оттуда. Это заработали крупнокалиберные пулеметы, установленные в башнях бронированных машин. Очереди из этих пулеметов в клочья разносили палатки, где ночевали безоружные защитники Дома Советов, сносили людям головы, буквально разрывали людей пополам. Вскоре показались бронемашины и со стороны Горбатого мостика. Они также открыли огонь. Положение безоружных людей стало безнадежным.

Толпа отхлынула с площади, унося с собой раненых. На земле остались лежать десятки убитых. Сколько их было, первых жертв расстрела? Журналисты, первыми попавшие на место трагедии после штурма, говорили примерно о двух-трех десятках трупов, лежавших на площади и во рву под Горбатым мостиком.

Официальная версия гласит, что бронетранспортеры, подходившие к зданию Верховного Совета, были обстреляны его защитниками и вынуждены были открыть ответный огонь по зданию. О расстреле безоружной толпы перед зданием официозные средства массовой информации хранят полное молчание - они вообще не затрагивают эту тему, не снисходя даже до опровержений свидетельств, публикуемых в некоторых газетах. Свидетели же утверждают, что из здания Дома Советов стрельба не велась, что бронемашины вели вовсе не ответный огонь по зданию, а стреляли по людям на площади. Огонь по зданию Дома Советов был открыт лишь после того, как сторонники Верховного Совета отошли с площади.

Вполне возможно, что отдельные защитники Дома Советов и пытались вести ответный огонь из здания. Но он был незаметен на фоне массированного огня атакующих. Поскольку они вели не слишком прицельный обстрел и со стороны Рочдельской улицы, и со стороны Горбатого мостика, и со стороны стадиона, то весьма вероятно, что некоторые из них попали под собственные шальные пули, принятые ими за обстрел из Белого дома. Во всяком случае, потери среди десанта, находившегося на БТРах, вышедших к площади Свободной России, исчислялись к восьми утра... одним раненым.

Примерно к восьми утра здание Дома Советов было окружено со всех сторон БТРами (колесная машина, вооружена крупнокалиберным пулеметом) и БМП-2 (гусеничная машина, вооружена автоматической пушкой). Они вели непрерывный обстрел нижних этажей здания, имеющего очень большую площадь остекления и легко простреливаемого почти насквозь. Попытки вести ответный огонь были практически невозможны - они тут же подавлялись массированным огнем БТР и БМП, а также огнем снайперов, занявших крыши окрестных жилых домов, здания мэрии и гостиницы "Мир". Кроме того, существовал приказ Руцкого, запрещавший вести ответный огонь.

Три этажа мэрии, где находилась лишь небольшая охрана, были очищены очень быстро после массированного обстрела, превратившего их в решето. Этажи были охвачены пламенем. Оставшиеся в живых после этого обстрела уже не имели никаких шансов на сопротивление.

Штурм приближался.

Интервью с Александром Страховым:
(интервьюер - Андрей Колганов)

"А.К.: А военные там были?

А.С.: Там были только гражданские, военных там не было вообще. Были люди в касках, на некоторых были бронежилеты, были люди со щитами, но это были гражданские люди. Откуда у них эта специальная амуниция? Это, по моему пониманию, и по разговорам, которые там были, то, что побросал ОМОН накануне или то, что отобрали.

Я акцентирую на этом внимание потому, что в районе 7 часов утра в районе Горбатого моста послышались автоматные очереди - где-то так издалека, это не близко было, но вот они послышались. Люди стали вскакивать с мест. Это было место между Белым Домом, железной оградой парка и Горбатым мостом. Минут через десять или меньше с другой стороны подъехали бронетранспортеры, перегородили этот узкий коридор между Домом Советов и высоким забором парка. Женщины, я видел, пошли к этим бронетранспортерам. Через несколько минут оттуда раздались автоматные очереди. Стали с этих БТРов стрелять. Сначала стреляли из автоматов. Люди бросились оттуда. Некоторые начали сначала ложиться, потом вскакивать бежать, потому что стало понятно, что это не просто выпущенная очередь. Стало понятно то, что начался расстрел, самый настоящий расстрел. После этого стали стрелять из крупнокалиберных пулеметов. Люди сначала попытались спрятаться за стенку двухэтажного здания со стороны Горбатого моста. А когда раздались выстрелы со стороны Горбатого моста и там показались бронетранспортеры, людям сказали заходить внутрь здания. В этот момент, после того как уже были очереди из БТРов, вот тогда я впервые увидел людей с оружием.

А.К.: А в то время, когда происходили все эти события, из Белого Дома велся огонь по бронетранспортерам и людям, на них находившимся?

А.С.: Нет. Нет, это совершенно однозначно. Все люди бежали от опасности - от огня с бронетранспортеров. Если бы им надо было укрыться от огня, ведущегося из Белого Дома, вполне логично было бы подбежать к стене самого Белого Дома и там никаким образом человека достать нельзя, если сверху стреляют - там козырек есть. А люди бежали от бронетранспортеров, потому что стреляли оттуда. Очень мне запомнилась очередь, которая разбила фонарь на фонарном столбе возле Горбатого моста. Он прямо вдребезги был разнесен - это именно из пулемета, это уже не из автомата. Это не мелкокалиберное что-то, это из крупнокалиберного пулемета тяжелого.

После этого уже начавшегося расстрела я впервые увидел людей с оружием. Вероятнее всего, это были люди, вышедшие из Дома Советов. Пред этим все двери, подъезды - все было закрыто. Я не видел, чтобы кто-то ходил - ни туда, ни оттуда. Эти люди и сказали пройти в двухэтажный дом, затем подняться на второй этаж. Там ребенок - года буквально полтора-два - ревел, никак не могли его успокоить. Раненые уже были. Сначала зашли в курительные комнаты, без окон, там наверное пулеметом было не пробить. Но затем послышались выстрелы из малокалиберных пушек, не тех, что на БМП, а на десантных машинах, легкие такие, малокалиберные...

А.К.: Автоматические пушки?

А.С.: Да, да. Мы находились уже в здании. Была сделана попытка, уже вооруженными людьми - их было человека три с автоматами и человек восемь с пистолетами - вывести из этой опасной зоны безоружных гражданских людей, которых там было очень много. Сотни людей. Фактически это были все те, кто смог убежать с площади, когда там стали расстреливать. Выбили два окна, которые вели в парк. Двухэтажное здание, в котором мы находились, стоит как раз на линии забора и окна выходили прямо в парк. Попытались выводить людей через эти окна, но это не удалось - парк полностью простреливался. При первой же попытке стали стрелять со стороны парка.

После этого по-пластунски - и это касалось всех - и пожилые, и молодые, и все, кто там был, проползали через простреливаемую зону, поскольку домик простреливался насквозь. Шла стрельба и из автоматов, и из пушек. Сначала я подумал, что это пулемет, но они стреляют немножко пореже. Людей стали сводить вниз и мы попали в бомбоубежище. Большое помещение, потолки метров по семь, большие массивные двери, аварийные, как в метро, которые перекрывают входы. Там люди стали рассаживаться. Двое людей в военной форме - кажется, подполковники - стали выдавать противогазы, потому что сказали, что вероятна газовая атака. Мы бабушкам подбирали противогазы, приворачивали фильтры, вставляли незапотевающие пленки, вообще показывали, как им пользоваться. Женщин там было очень много."

(Магнитофонная запись)

Интервью с Войтехом Лавичкой, фотокорреспондентом, гражданином республики Чехия.
(Интервьюер - А.Колганов)

"А.К.: Видели ли вы безоружных людей перед Белым Домом, когда начался обстрел?

В.Л.: Нет, потому что самый первый момент я пропустил. Когда я вышел на балкон, то видел только бронетранспортеры, обстреливавшие Белый Дом. Как мне потом рассказали, люди частью разбежались, а частью забежали в двухэтажное здание и в подъезды Белого Дома. Там они ложились на пол, спасаясь от обстрела. Там я лично видел раненых, которых оттуда выносили, и мне рассказали, что часть раненых, которые были в двухэтажном доме, потом подземным ходом перенесли в Белый Дом и там уложили в примитивную больницу."

(Магнитофонная запись)

Анатолий Набатов, художник

"Я дремал, когда раздались первые выстрелы. Причем пули сразу попали туда, где я обычно сидел за столом. На моих глазах пулеметной очередью были прошиты полотна двух картин.

Депутат, спавший на столе, несмотря на уговоры срочно уйти из комнаты, начал собирать высохшие за ночь носки - он их накануне постирал и развесил сушиться. Но когда несколько пуль впились в шкаф над его головой, сиганул за дверь. А на площади перед "Белым домом" творилось невообразимое, там кучковалось в разных местах до тысячи человек. Кто грелся у костра, кто спал в палатках. Эти люди оказались первыми жертвами, среди них много женщин и детей. Тех, кто успел вбежать в двери "Белого дома", пули достигали через огромные оконные проемы первого этажа."

(Правда, 21 декабря 1993 года)

3.3.3. Штурм. Взгляд изнутри

После примерно часового обстрела здания парламента (огонь вели из всех видов оружия, в том числе легкого стрелкового, но наиболее действенными были крупнокалиберные пулеметы на БТР и автоматические пушки на БМП-2) нападающие решились приступить к штурму здания. Около восьми часов утра подразделения атакующих ворвались на изрешеченные пулеметно-пушечным огнем первые этажи Дома Советов через его многочисленные подъезды. Небольшие по численности заслоны его добровольных защитников в этих подъездах были довольно быстро сбиты. Часть атакующих ворвалась в здание через подвалы (применив слезоточивый газ), где в гущу перестрелки угодили эвакуированные туда раненые и часть безоружных сторонников и персонала Верховного Совета.

Вскоре первые два этажа шестиэтажного корпуса, составляющего широкое основание Дома Советов, были взяты. Однако в центральной, высокой части здания волна атакующих натолкнулась на организованное сопротивление.

Именно в этой части здания, выше 1 этажа, размещалась основная часть безоружных сторонников Верховного Совета, сотрудники его аппарата, обслуживающий персонал и народные депутаты. Они находились в зале заседаний Совета Национальностей Верховного Совета, который не простреливался снаружи, и в коридорах главным образом 2-5 этажей. Эти этажи частично были закрыты от обстрела из тяжелого оружия и от огня снайперов, будучи окружены "коробкой" шестиэтажной части здания. Когда начался танковый обстрел верхней части здания, силы обороны постаралась прекратить допуск невооруженных лиц на верхние этажи - там было уже гораздо опаснее.

В первой волне атакующих шли подразделения ОМОНа, спецназ внутренних войск и добровольцы - афганские ветераны. Защитники Дома Советов могли слышать по радио, как им обещали уничтожить всех, не брать пленных и т.д. Они знали, что сделали эти "защитники демократии" в Останкино, и как они только что расправились с безоружными людьми на площади. Все - и вооруженные, и безоружные - решили стоять насмерть.

Здесь были сосредоточены не разношерстные добровольцы, а члены "Союза офицеров" и группы, прибывшие из "горячих точек", - примерно 250-300 человек. Они встретили нападавших, пытавшихся прорваться на второй этаж снизу, со стороны парадных лестниц, кинжальным огнем и гранатами. К этому атакующие оказались не готовы. Расстреливать безоружных, пьянея от безнаказанности - это одно дело, а самим лезть под пули - совсем другое. Они быстро откатились назад, бросив убитых и раненых.

Больше таких атак не предпринималось. Окончательную очистку захваченной части здания проводили подразделения спецназа МВД и десантников. Медленно они оттесняли немногочисленных защитников с этажа на этаж, пока все шесть этажей не были заняты. Штурмующие пытались прорваться и в центральную часть Дома Советов, применяя тактику многочисленных групп, действующих одновременно со многих направлений. Но обороняющиеся, перегородив коридоры баррикадами из сейфов и металлических шкафов, упорно отражали натиск.

Среди безоружных людей, собравшихся в здании Белого Дома, было немало молодых мужчин, имевших военную подготовку, а среди пенсионеров - отставных военных. Они неоднократно требовали от руководителей обороны выдать им оружие, но получали отказ. В результате за каждым бойцом с автоматом выстраивалось человек пять безоружных, ждавших возможности заменить собой автоматчика в случае его гибели.

К полудню натиск вовсе ослабел, лишь время от времени внутри здания вспыхивали перестрелки. Окружившие Белый дом снайперы стреляли по любой мишени, какую только могли заметить. Продолжал неистовствовать огонь из тяжелых пулеметов и автоматических пушек различного типа, к которым около одиннадцати часов присоединились четыре танка. Ельцин расстреливал парламент, приведший его на вершину власти, из артиллерийских орудий.

Для штурма здания артобстрел верхних этажей не имел ровным счетом никакого значения. Это была явная акция устрашения, призванная продемонстрировать, что для защиты своей власти правящая клика, совершившая государственный переворот, не остановится ни перед чем. Следует обратить внимание и на тот факт, что подожженными танковыми снарядами оказались (по данным из книги "Площадь Свободной России", с. 127): архив отдела кодификации Верховного Совета (где хранятся первые экземпляры законов и постановлений), общий отдел (где хранятся заверенные копии этих документов), помещения Комитета по промышленности (где были собраны данные о множестве злоупотреблений в ходе приватизации), комнаты, где хранились данные парламентских расследований о серьезных экономических преступлениях (в том числе об огромной нелегальной эмиссии), приемная зам. начальника финансово-хозяйственного управления ВС (где хранились финансовые документы ВС). Не из танков, но также был расстрелян и подожжен компьютерный центр (где находились серверы компьютерной базы данных законов России) в цокольном этаже со стороны посольства США.

Воинские подразделения, окружившие Дом Советов, явно не горели желанием доблестно завершить штурм здания, жертвуя своими жизнями ради торжества Ельцина и его команды. И тогда после полудня начались первые переговоры. До этого Руцкой и другие руководители обороны неоднократно обращались к силам, штурмующим Белый дом, с просьбой обеспечить эвакуацию безоружных, среди которых немало женщин и детей. Об этой ситуации были проинформированы и иностранные посольства, в том числе и посольство США. Но, похоже, судьба женщин и детей ничего не значила по сравнению с желанием "демократа" Ельцина расправиться со всенародно избранным парламентом. Ответа на предложения не было.

Лишь после полудня с "Белым домом" стали разговаривать. Первые предложения были такие: кто хочет выйти, пусть выходит с белым флагом. Это звучало как издевательство - выходить под непрерывным артиллерийско-пулеметным огнем? Но гарантий, и даже обещаний прекратить огонь никто не давал. Другое предложение поступило от одного из младших командиров десантников - он обещал своими силами выводить из здания безоружных. Но, увы, и он не мог гарантировать, что огонь будет прекращен. Гражданские лица, находящиеся в здании, дружно отказывались выходить на таких условиях.

Несколько попыток переговоров было сорвано из-за того, что парламентеры под белыми флагами не могли выйти из здания под непрерывным обстрелом. Один из смельчаков, все же решившихся на это, был убит на глазах защитников Дома Советов. Другой парламентер, корреспондент агентства "Интерфакс" Вячеслав Терехов, посланный по просьбе Руцкого, был, согласно его собственному сообщению в газете "Известия", задержан на первом этаже. Кем? В своей статье, опубликованной 6 октября в "Известиях", Терехов нарочито уклоняется от прямого ответа на этот вопрос. И ясно, почему. Целый ряд деталей в статье свидетельствует о том, что он был задержан нападавшими, а не защитниками "Белого дома".

Во-первых, Терехов был задержан на первом этаже, который был занят нападавшими (десантниками и спецназом) почти сразу после начала штурма и никаких защитников "Белого дома" (кроме пленных) там уже быть не могло.

Во-вторых, задержавшие его потребовали уговорить сдаться группу людей, засевшую в подвале. Насколько известно, во время штурма защитники Дома Советов никого в подвал не загоняли и не могли, следовательно требовать сдаться.

В-третьих, рядом с Тереховым на пол уложили человек десять задержанных и все они были в штатском. Скорее всего, это были сторонники парламента, а отнюдь не спецназ, захваченный в плен защитниками Дома Советов (тогда бы это были люди в форме).

В-четвертых, в руках у защитников Дома Советов никогда не находилась в подвале группа задержанных величиной в 300 человек.

Наконец, задержавшие потребовали от Терехова сказать, сколько его сторонников засело на 2-м этаже. Эти сведения могли быть нужны лишь тем, кто как раз лишь собирался штурмовать этот второй этаж снизу, с первого этажа. Ясно, что это были штурмующие, а не оборонявшиеся.

Как поступили эти "защитники демократии" с парламентером, действовавшим с согласия Виктора Черномырдина, видно из рассказа Терехова: "Попытка объяснить, что я парламентер и добиваюсь лишь мира, вызвала только озлобление. Получив сильный удар по почкам, я упал. К голове и горлу были приставлены автоматы... Затем меня поставили на ноги и ударили вновь - на этот раз по голове."

Несмотря на все эти препятствия, командованию десантных подразделений удалось все же завязать нормальные переговоры. В результате десантники прекратили огонь, развернули свои боевые машины стволами от Дома Советов (это можно было видеть в репортаже CNN) и послали внутрь Дома Советов своих представителей (без оружия) для организации эвакуации безоружных людей. Сложнее было добиться прекращения огня. Как танки, так и подразделения Таманской дивизии продолжали обстрел, несмотря на неоднократные обращения. Небольшая группа молодых людей все же вышла из здания, передвигаясь под обстрелом короткими перебежками. Но для многих сотен женщин и пожилых людей такой путь был исключен.

Днем внутрь здания Дома Советов с мирной миссией смогли попасть президент Ингушетии Руслан Аушев и президент Калмыкии Кирсан Илюмжинов. Они предложили руководству Дома Советов свое посредничество в эвакуации безоружных. Им было сказано, что в целях предотвращения дальнейшего кровопролития защитники Белого дома готовы сложить оружие, если сдавшиеся будут иметь хотя бы минимальные гарантии от немедленной расправы.

Такие гарантии были необходимы - около 13-14 часов в Дом Советов пробрались несколько безоружных смельчаков и сообщили его защитникам, что первые захваченные пленные подвергаются избиениям и издевательствам со стороны милиции, ОМОНа и проельцински настроенной толпы. Таким же избиениям и издевательствам со стороны спецназа, а затем и аресту подверглись охрана Кирсана Илюмжинова и члены мирной миссии. Сам Илюмжинов едва избежал подобной участи.

К 16.00 в здание проникли представители специальной группы по борьбе с терроризмом "Альфа". Они заявили о своем нежелании участвовать в войне со своими согражданами и также сообщили о своей готовности обеспечить выход из здания всем безоружным и тем, кто сложит оружие, предупредив, что штурмующие имеют намерения уничтожить всех находящихся в Доме Советов, а в особенности - Руцкого, парламентских лидеров и руководителей обороны. "Альфа" гарантировала сдавшимся защиту от немедленного уничтожения при выходе из "Белого Дома".

Руцкой подтвердил согласие сложить оружие, Ачалов отдал соответствующий приказ. Отдельные защитники Дома Советов не захотели сдаться и продолжали отстреливаться в течение 5 октября. Но большинство решило прекратить кровопролитие, не подвергать риску безоружных и покинуть Дом Советов. Версия, распространявшаяся телевидением и многими газетами, согласно которой Руцкой, Хасбулатов и другие руководители обороны были захвачены группой "Альфа", была такой же ложью (в полном соответствии со словами Джанни Родари: "две полуправды берешь и получаешь в итоге одну полновесную ложь"), как и все пропагандистское обеспечение государственного переворота.

Обстрел, наконец, прекратился, и первые группы осажденных стали покидать здание.

Интервью с Александром Страховым:
(интервьюер - Андрей Колганов)

"Было слышно, что наверху идет достаточно интенсивный бой. Резко возрос поток раненых и убитых, которых стали проносить через этот подвал. Через некоторое время кто-то дал команду, что надо вставать и по одному проходить через массивную дверь, прижимаясь при этом к левой стене. Вперед, естественно, пропускали женщин, детей. И вот так гуськом, друг за другом, нас повели по подземным коридорам. Дальше уже света не было, это было в полной темноте. Это было самое настоящее бомбоубежище. Вдоль коридоров были деревянные нары, были вентиляторы. Надо отметить, что к тому моменту, когда стали выводить, стало очень тяжело дышать. Было очень много народу и несмотря на большой объем, дышать стало тяжело, потому что было отключено электричество и вентиляция не работала. Шли в полной темноте довольно долго, было только несколько карманных фонарей. Клали руку на плечо впереди идущего и так вот шли. Колонна наша растянулась на сотни метров. Многократно мы спускались, поднимались, проходили повороты.

Наконец мы почувствовали, что дышать стало легче. Наверх пошла лестница, которая мне напомнила обычную лестничную клетку жилого дома. Попали мы в подвал Дома Советов, длиннющий, метров сто или даже больше. Вдалеке поворот, видны двери лифтов, пожарные щиты - обычный подвал. Людей было очень много - стояли, сидели вдоль всех стен, оставался только узкий проход. Потом появились люди в военной форме. У них было оружие, у многих, во всяком случае. Их было, может быть, человек двадцать. Это были люди с автоматами.

Хочу подчеркнуть, что ни до, ни во время, ни после никто там никому оружия не раздавал. Или скажу корректнее: я не видел и не слышал, что кто-то кому-то выдает оружие. Что же касается того, чтобы просто раздавали, или как говорили, по студенческим билетам - ничего подобного там не было.

Когда сказали, что прорываются, если уже не прорвались, по тому ходу, по которому мы пришли, стали выводить людей группами человек по десять, прикрывая собой, люди с оружием. Нас стали поднимать по лестницам наверх, на третий, четвертый, пятый этажи в коридоры. Там казалось безопаснее, как оно впоследствии и оказалось. Впоследствии там в подвале была и газовая атака, и стреляли.

Лестницы все простреливались, и люди с оружием выводили нас наверх, подчеркну, прикрывая собой. Обстрел шел практически постоянно. Я был сначала на втором этаже, потом на третьем. Было огромное количество людей - коридоры, полностью запруженные людьми. И так было на каждом этаже. Если у нас было человек двести на этаже, в этом коридоре, то можно с определенной долей вероятности определить общее число. Потом стало известно, что таким образом люди находились на пяти этажах.

А.К.: И сколько же всего было людей, по вашей приблизительной оценке?

А.С.: Если в одном нашем коридоре было человек двести, то умножив на пять получим что-то около тысячи. Я не берусь считать, какое там было число жертв, боюсь, что это вообще едва ли поддается подсчету по целому ряду обстоятельств. Но людей там было очень много и еще раз подчеркну, что все эти люди были безоружными, гражданскими.

А.К.: Люди очень боялись?

А.С.: Очень. Ну как себя может чувствовать человек, который без оружия, который в жизни, может быть, не видел никогда оружия, и по которому на этой площади вдруг начали стрелять, стали расстреливать! Если бы нас хотя бы предупредили: "Уходите, сейчас будем стрелять", что тоже, впрочем, не являлось бы оправданием. Но ведь ничего же этого не было. Просто на этой площади начался безмолвный расстрел, на площади Свободной, так называемой, России.

Люди, конечно же, очень боялись. Женщины очень боялись подниматься из подвала наверх. Но уже стало понятно, что оставаться там еще более опасно, нежели подняться наверх. Кто тогда мог предупредить, что там будет происходить далее? Это в страшном сне, наверное, никому бы не приснилось.

Кого мы там видели с оружием? Это были люди в военной форме, в бронежилетах, в касках. Наверное, нужно сказать и о тех, кого, как я впоследствии узнал, называют баркашовцами. Я видел там людей в какой-то форме, с нашивками на рукаве красного цвета. Честно говоря, я видел их впервые, да и эти эмблемы видел впервые, да я, честно говоря, и не присматривался тогда. Я не знал, ни кто это, ни что это. Они были безоружными - достаточно молодые ребята, лет 25, и моложе были, они были и на нашем этаже. Они все абсолютно были без оружия. Хотя я, наверное, был бы не прав, если бы не сказал: нет, один человек там был с оружием, хотя не из тех, кого называют баркашовцами. Правда, если это можно назвать оружием - очень красивое охотничье ружье, которое, правда, по его же признанию, не стреляло. Нестреляющее ружье - понятно, какую оно силу имеет. Чисто психологическую. Парень с таким ружьем был лет двадцати двух.

Одним словом, эти баркашовцы были без оружия. Разного возраста, но в основном молодые.

Рядом со мной была рация, по которой были слышны переговоры. Милицейские или военных - этого не могу сказать, кто переговаривался. Мы слушали эти переговоры, пока там не сели аккумуляторы, и она стала включаться лишь периодически. Где-то, по моей оценке, часов в одиннадцать, или в двенадцать, а может быть и в десять (трудно было ориентироваться во времени, поскольку мы находились в темном коридоре, где света не было. Дальше шел коридор, в котором были окна. Поэтому освещены были только концы коридора) стали стрелять уже не из пушечек, а раздались мощные залпы и стены начали трястись.

Встретил я там одного из знакомых, который спустился с шестого этажа, куда попали зажигательным снарядом, там начался пожар. Мы были несказанно рады, что живы оба. Там было и так понятно, без слов. Начали стрелять, как потом выяснилось, из танков. Понять это, с нашей точки зрения невозможно, да не понять это и сейчас. Это можно объяснить, но понять это все равно нельзя - как можно стрелять из танков в безоружных людей, которые не только ответить ничем не могут, у которых вообще ничего нету... Ну нельзя людей расстреливать в любом случае!

А.К.: Пытались ли эти безоружные люди сдаться?

А.С.: После того, как стали стрелять из танков, даже старенькие дедушки стали подходить к военным, которые охраняли лестницы и окна, и просить у них оружие, прямо-таки слезно молить. Они говорили: "дайте нам оружие, мы не хотим, чтобы нас тут расстреляли просто как куропаток. Дайте нам оружие, нам терять уже нечего". Оружие все равно никому не давали. Подходили к парню с охотничьим ружьем и просили у него это ружье. Он отвечал: "нате, да только не стреляет оно".

Периодически женщины приносили туда воду, кто-то принес печенье. Раздавали друг другу у кого что было. Несколько раз приходили депутаты, говорили нам - не волнуйтесь, мы сейчас делаем все для того, чтобы вывести вас из Белого Дома. Много раз приходили туда депутаты. В частности, из тех, кого я в лицо знаю, я видел Светлану Горячеву, какого-то полковника - в лицо я их многих по телевизору видел, а фамилий не помню. Они много раз приходили и говорили - не волнуйтесь, мы вас выведем. В подтверждение этому могу сказать, что я сам слышал по рации, когда Руцкой, назвавшись, что я, исполняющий обязанности Президента Российской Федерации, Руцкой Александр Владимирович, прошу назвать подъезд, к которому выйти парламентерам и договориться о том, чтобы вывести из Дома Советов огромное количество безоружных, женщин и детей, находящихся внутри здания. С нами, говорит, делайте потом что хотите, но дайте вывести безоружных людей. Он повторял это многократно, после этого аналогичные слова говорил по рации Абдулатипов.

Время шло. Был какой-то период затишья, потом опять начался обстрел. По рации мы слышали неоднократно, что с такой-то стороны идет колонна бронетранспортеров. Потом потеряли: куда делась колонна из 12 бронетранспортеров? Нужно срочно к Белому Дому 12 бронетранспортеров. Потом сказали, что колонна движется, 28, по-моему, бронетранспортеров. И потом постоянно и довольно долго шли разговоры о колонне в 90 бронетранспортеров, о которой говорили, что не знают, что это за бронетранспортеры. От кого-то была команда узнать, на чьей они стороне...

Обстрел продолжался. Люди были постоянно в напряжении, потом вроде бы как-то отпускало, думали, идет какая-то помощь, чтобы прекратить все это. Потом опять начинался обстрел и опять у людей надежда улетучивалась. Где в районе полчетвертого, четырех (так и не произошли какие-либо переговоры) появился вдруг человек в штатском, в кожаной куртке, с папкой, представившийся полковником и появился без оружия, в бронежилете, капитан. Как нам представил его этот полковник, что это капитан из полка десантников, чтобы попробовать со своей стороны договориться, чтобы вывести как-то людей. При этом все повскакали с мест, кричали, что мы вам не верим, что вы нас уже сколько часов расстреливаете в упор. Посмотрите сами, какие мы тут красно-коричневые бандиты и т.д. Мы вам не верим - вот каков был смысл того, что было сказано.

И действительно, кто пойдет под пули, кто пойдет на то, чтобы выйти, а его тут же и расстреляли. Тем более, что из окон видели, как по людям стреляли, как людей расстреливали. Видели, как солдат пошел договариваться с белой тряпкой, а его застрелили. Говорили, что и еще одного парламентера убили. Это было прямо под нашими окнами, там, где лестница и конец нашего коридора.

Тогда и было принято решение, чтобы выйти из Белого Дома и попробовать договориться с командованием о том, чтобы вывести людей. Тогда и я вызвался - как человек не самый старый, как человек, как мне кажется, здравомыслящий, как человек, способный кого-то в чем-то убедить - идти к десантникам и договариваться о том, чтобы вывести людей, чтобы прекратили огонь.

Со мной, как ни странно, вызвались и пошли двое совсем молодых - девочка шестнадцати лет и парень двадцати одного года. Вот вместе с ними, вместе с этим капитаном, мы пошли через подвал, который по сути был в крови. Все там было порушено, погромлено, валялись каски, бронежилеты, и люди там были. Мы вышли через цокольный этаж...

А.К.: Вы говорите - люди. Вы имеете в виду убитых?

А.С.: Да, и убитые там были. Не могу сказать, что много, зато много было крови на полу, и много валялось жилетов, касок. Предположить несложно... Был запах газа, когда мы спустились туда. Действительно, газовая атака там была, видно было, что там поливали очередями, и было ясно, к чему это было должно привести, что, собственно, и было запечатлено на полу. Там же бетонные стены, и куда не стреляй - все равно будет попадание.

А.К.: Многократный рикошет?

А.С.: Ну да, многократный рикошет. А еще там большое количество всяких металлических дверей. Когда мы шли по первому этажу, практически все двери были раскрыты, все было в страшном беспорядке, окна были все побиты и постреляны, на столах все было перевернуто, как будто чего-то искали. Разбиты были телефонные аппараты, компьютеры были разбиты. Когда мы вышли через выбитую витрину цокольного этажа (чтобы понять, о чем я говорю - если стоять со стороны набережной лицом к центральному входу, со стороны лестницы, то это справа, ниже первого этажа, там идут земляные откосы, это за заездом для машин к центральному входу), мы вышли как раз на правый угол здания. Там было очень большое количество военных. Стояло две боевых машины десанта. Очень странная была ситуация - на земле сидело человек 150, во всяком случае, больше 100, в военной форме, без оружия, без бронежилетов. Это меня удивило.

Рядом с БМД стояли десантники, в касках с забралами и рациями, в бронежилетах, с оружием, со снайперскими винтовками, с автоматами различными. Капитан стал искать командира полка, потом его нашли...

...Долго не могли найти командира полка, где-то около получаса. Нас неоднократно пытались оттуда выгнать, но мы не уходили, стояли, держась за руки с этим парнем и этой девочкой. От нас отставали только тогда, когда полковник и капитан, которые с нами пришли, говорили о том, что мы пришли на переговоры из Белого Дома. Стрельба все время продолжалась, потом появился командир полка и по рации передали, чтобы прекратили стрельбу, хотя она очень долго не затихала. Стреляли в районе дальнего правого угла, в районе Горбатого мостика. Было видно, как стреляли из пушек и из пулеметов, как рикошетило от здания.

Когда мы вышли, мы были поражены видом здания. Невозможно было найти ни одного целого окна, ну просто ни одного. Причем это касалось не только нижней части, но и башни. Было видно, что в центральной части башни был пожар. Опять стали стрелять из танков и на наших глазах начался пожар в верхней части башни.

Появился командир полка, прекратился огонь, но очень ненадолго - минут на пять, может быть. Потом он опять возобновился. Из Белого Дома никто не стрелял, а снаружи велась стрельба и из пушек, и из пулеметов. Командир полка послал офицера к дальнему правому углу, потому что по рации они никак не реагировали на предложения прекратить стрельбу. Стрельба прекратилась, но через пять минут опять возобновилась. Он послал второй раз, другого офицера, как раз того капитана, командира роты. Фамилия его то ли Васильев, то ли Васильчиков. Молодой капитан, может быть лет 27. Тот вернулся с окровавленной рукой - его задело осколком. Принес с собой эти осколки. Стрельба долго не прекращалась, и прекратилась лишь тогда, когда этот капитан снова туда побежал.

Пока мы находились у здания, раздавались и выстрелы с гостиницы "Мир", со стороны мэрии. Снайперы, которые были здесь, рассматривали гостиницу в оптические прицелы, как бы целились, но не стреляли.

Меня поразило, что десантники, находившиеся на этом углу, демонстративно отвернули орудия БМД в противоположную от здания сторону, подняли стволы и никто из них не стрелял. Когда раздавались выстрелы, они старались прикрыться за пандусом, за бронемашинами, но не стреляли. Они сказали, что у них 40 человек убито. Я спросил - а как же это так? А вот оттуда стреляли, - сказали они, показав на гостиницу, - снайперы. Для меня это было весьма удивительно, потому что, как нам объяснили, к тому моменту в здании мэрии находились уже сторонники бывшего президента, и уже давно. И кто оттуда, какие снайперы могли стрелять, можно было только догадываться.

Ни одного человека со снайперской винтовкой - а я и сам служил, и видел их в руках тех же десантников - ни одной снайперской винтовки в руках вооруженных людей внутри Дома Советов я лично не видел. Не было там никаких пулеметов, которые стали потом показывать по телевидению, были автоматы Калашникова и пистолеты Макарова и Стечкина. И вообще людей с оружием было очень мало. На этаже, на лестничном пролете, находилось по два-три человека с оружием. Причем один-два с автоматами, один-два с пистолетами.

А.К.: Но, вероятно, большинство тех, кто был вооружен, было на линии огня?

А.С.: Стреляли везде и отовсюду, хотя конечно, основная масса людей с оружием находилась там, где прорывались внутрь атакующие и это было понятно. Но огромных толп вооруженных людей там не было. На тех этажах, где я был, вооруженных было по несколько человек на лестничный пролет.

Мы передали командиру полка, с чем мы пришли. До того, как выйти, мы ходили по этажам и объясняли людям, что вот, мы, безоружные, идем на переговоры с десантниками, чтобы они прекратили стрельбу, выстроились в коридор и дали вывести всех безоружных людей из Дома Советов. После этого мы пошли на улицу. Командиру полка я все рассказал, предал, объяснил. Он сказал - хорошо, мы сейчас прекратим огонь, давайте договариваться, где, как будем выводить людей. Договорились выводить через этот же подъезд.

Когда мы вернулись обратно в здание, снова началась стрельба. И когда мы внутри находились, тоже многократно раздавались выстрелы. Легко было отличить выстрелы снаружи, поскольку крупнокалиберного оружия внутри не было и быть не могло. Судить о том, откуда стреляли, проблем не было. Мы вошли в здание - я, парень и девочка, капитан и с ним еще три человека, полковник в гражданском и относительно молодой человек в гражданском (лет около сорока), высокий, представившийся представителем профсоюзов ЗиЛа, который активно набивался с нами пойти внутрь и выводить людей. Вот этой группой мы и пошли, без оружия, с рацией, договорившись о том, что если мы через час оттуда не выходим, значит должны предприниматься какие-то дополнительные попытки прекратить огонь.

Далее мы этой группой пошли по этажам, чтобы собрать всех безоружных людей и вывести их из здания. На одной из лестничных площадок - мы, естественно, шли и кричали, что мы с переговоров, что мы без оружия, что мы парламентеры, чтобы не стреляли - были два военных в форме спецназа, в касках с забралами, с рациями в этих касках, с автоматами. Они потребовали документы у этого капитана, он представился как командир роты, назвал часть, показал военный билет, те показали документы. Когда второй - не тот, который смотрел документы - узнал о том, что мы (то есть я и парень с девочкой) находились до этого внутри, то приставил мне автомат к горлу и сказал: "а, значит это ты моего Серегу убил? Я тебя сейчас по стене и размажу!"

После того, как мы ходили по этажам, и поднялись по лестнице до самого последнего этажа, мы увидели там двух людей в возрасте, наверное, под 60. Они были в бронежилетах, несуразно одетых на пиджак, на гражданскую одежду, в касках, и с автоматами. Как я думаю, это были кто-то из депутатов или из обслуживающего персонала. Они не стреляли, мы им объяснили, что мы собственно делаем, они нас пропустили."

"А.К.: Была ли у вас какая-либо информация или какие-либо собственные впечатления о том, как протекал бой внутри здания Дома Советов?

А.С.: Явный перевес снаружи, это понятно абсолютно было. Явно совершенно, что там не церемонились и стреляли во всех, кто попадался на глаза, без разбору - с оружием, безоружный. Об этом свидетельствуют и многочисленные убитые - и пожилые, и ребятки молоденькие. Особенно я отметил бы Таманскую дивизию, которые никак угомониться не могли, постоянно начинали стрельбу. И напротив, еще раз хотел бы вспомнить добрым словом десантников, которые потом сказали, что они из Наро-Фоминска. Хочу еще раз сказать, что в Белом Доме никто никому оружия не раздавал, даже, когда об этом просили. Особенно старики умоляли - дайте оружие, не хотим, чтобы нас тут перестреляли как куропаток.

Это и сейчас обидно: почему людей, которые там находились, называли "красно-коричневыми", "бандитами", "мятежниками" и т.д., когда фактически был самый настоящий расстрел за их убеждения - безоружных людей. Стрелять в безоружных нельзя ни за какие убеждения, будь то даже фашисты, с которыми почему-то всех бывших там объединяют.

А.К.: Там же находились Руцкой с Хасбулатовым. Были с их стороны какие-либо попытки выйти к людям, как-то организовать, успокоить?

А.С.: Руцкого я видел внизу в подвале, когда нас через подземные ходы вывели в подвал. Насколько я понял, он был там, чтобы лично убедиться, насколько опасно, что будет прорыв через подземные коммуникации в подвал. Им было дано распоряжение гражданских людей вывести из подвала, потому что там их можно было расстрелять ну буквально двумя очередями. Я могу повторить то, что сам слышал по рации, как Руцкой неоднократно повторял - назовите подъезд, куда выйти парламентерам, чтобы договориться о выводе огромного количества безоружных людей, женщин и детей, находящихся в здании. А с нами потом делайте что хотите. - Это лично мною слышанные по рации слова, говоримые Руцким.

А.К.: Воспринималось ли солдатами, находившимися снаружи, все происходившее, как норма?

А.С.: Нет. Например, когда мы выходили мимо десантников, выстроивших коридор, то они даже оружие не держали наизготовку. Они вели себя в том же стиле, в каком они подняли стволы своих БМД до этого."

(...)

"Подруга моей дочери была раздавлена около Белого Дома - они с подружкой пошли вытаскивать раненых. Это возраст 15-17 лет... И среди убитых... (Александр далее не может говорить. Пауза)...

Неужели ради этого наше предыдущее поколение по сути все отдало? Чтобы нас и наших детей расстреливали? Мы ведь никому ничем не угрожали. Я никому ничем не угрожал, у меня не было в руках оружия. Я не знаю, как это еще можно оценить. Я уже сказал свою оценку - это фашизм.

Я могу пересказать много показаний очевидцев. Например, как брали снайперов. Как бабуля, над квартирой которой стали раздаваться выстрелы, спустилась вниз и сказала - вот, вы снайперов ищете, вот надо мною сидят двое. А ей говорят - это наши, мы знаем. Есть свидетельства жителей окрестных домов, которые готовы подтвердить это в суде. Много есть свидетельств о том, что творилось в окрестных улицах и в окрестных дворах...

Существуют документальные записи радиопереговоров. Они велись не в одном месте, в нескольких местах. Они велись в Белом Доме, в штабе Моссовета, кроме того, они велись частными лицами и некоторыми должностными лицами. Это десятки часов записей. Все это должно быть представлено людям. И пусть люди сами судят.

А.К.: Вы хотели еще что-то добавить об оружии...

А.С.: По весьма многочисленным свидетельствам, в том числе и лично знакомых мне людей, оружие раздавалось после того, как с человеком заключался контракт, то есть его принимали на действительную воинскую службу. Законодательная власть имела на это полное право. Это называлось первый специальный мотострелковый полк. Этим людям действительно выдавалось оружие, но их было очень немного."

(Магнитофонная запись)

Интервью с Сергеем Слойкиным
(интервьюер - Андрей Колганов)

"4-го проснулся я утром в 20-м подъезде. После нервного перенапряжения всех этих дней, после пережитого в Останкино заснул очень глубоко. Начала расстрела Дома Советов я не застал. Когда проснулся - вижу, лежит сотник Морозов. Он уже был ранен, штанина вся в крови. Мы спустились вниз. Там нам все-таки раздали оружие, но это было несерьезно - шесть пистолетов ПСМ и несколько автоматов АКС.

А.К. Сколько всего примерно человек вооружили?

С.С. Человек десять. А остальных - наверх. Да и то из этих десяти человек участие в боевых действиях принимал только я, казак-приднестровец, танкист, и сотник Морозов, перед тем, как был ранен.

Мы держали оборону на шестом этаже, прикрывали отход отряда баркашовцев, которых буквально расстреливали. Меня поразило мужество этих мальчиков, лет 17-18, которые шли строем. Их расстреливали, а они шли строем. Они были наполовину безоружными, да практически все без оружия.

Потом мы отошли. Сотник Морозов был ранен, кроме танкиста среди казаков оставалась одна молодежь, которая даже в армии не служила. Передо мной стояла такая цель - просто спасти этих ребят, вывести их оттуда. Потому что как командир я отвечал за их жизнь.

А.К. А предпринимались ли какие-то попытки договориться о прекращении боевых действий?

С.С. Нет. Не было руководства, распоряжений нам никто не отдавал. Все куда-то исчезли. Пробегали люди, была паника. Много было людей с оружием, которые просто не понимали, что надо делать. Получили его то ли случайно, то ли взяли у убитых.

Мы отошли к залу Совета Национальностей, там где шло последнее заседание Съезда народных депутатов. Там я оставил казаков - молодых ребят по 16-17 лет. Пропал Саша-танкист и я пошел его искать. Я его не нашел (к счастью, он остался жив) вернулся опять к Совету Национальностей. Там я увидел Хасбулатова, подошел к нему, сказал: "Руслан Имранович, вот эти пять человек, хлопцев, надо вывести. Я могу остаться здесь, а вы, если пойдете, то пусть они идут с вами".

Потом с нами вступили в переговоры офицеры из "Альфы". Я спускался вниз, а когда поднялся, один из казаков мне сказал, что зовут офицера. Я подошел, отрекомендовался, и человек (лица его я не видел, потому что он был этажом ниже) сказал следующее. Я могу дословно процитировать: "Казак, вас убивают. Вас всех убивают. Я брал дворец Амина в Кабуле, а на русской земле русской крови я не хочу. Я вас спасу. Сдавай оружие, а руки можешь не поднимать. Я тебя выпущу. Мы конечно, можем воевать, но здесь целая куча мирных людей. Даже если мы с тобой спасемся, мы их покрошим." Я сказал, чтобы он подождал минут 15-20, а сам пошел за распоряжениями, причем встретил Баранникова. Спросил у него приказ - куда нам деваться? Баранников сказал, что приказ ушел 2-3 часа назад. И еще был приказ на огонь не отвечать.

Мы, казаки, часть казаков и ополченцев, которые были вооружены, побросали автоматы, палки, что у кого было, прямо под ноги Баранникова и вышли на лестницу. Тут появились два "робота" из "Альфы". Один из них говорит "Все, я вас выпущу". И мы пошли в вестибюль центрального подъезда Дома Советов".

(...)

А.К. Много ли было безоружных людей внутри Дома Советов во время обороны?

С.С. Очень много. Как вы знаете, 3-го блокада была снята и люди пришли, многие пришли просто посмотреть. Многие люди были не защитники, в том-то и дело - пришли просто посмотреть. Было много безоружных людей. А тот самый пресловутый мотострелковый добровольческий полк был вооружен "дубинками - оружием пролетариата".

А.К. При такой организации обороны, о которой вы говорите, занять Белый дом практически, наверное, ничего бы не стоило?

С.С. Занять Белый дом могла не только "Альфа", а один взвод ДШБ (десантно-штурмовой батальон - Авт.).

А.К. Почему же он все-таки не был занят, почему войска, которые имели приказ штурмовать, в общем, так и не заняли Белый дом? Ведь был и предлог для штурма (крики о красно-коричневых погромщиках и бандитах, угрожающих мирным гражданам), были сосредоточены немалые силы, вооруженные несравненно лучше, чем защитники Дома Советов. Занять же после восьми часов штурма и непрерывного обстрела смогли в основном лишь боковые крылья, а центральная, высокая часть здания выше первого этажа так и осталась до самой капитуляции в руках защитников?

С.С. Дело заключается в следующем: они не ожидали, что кто-то будет обороняться. А сопротивление все-таки было, и сопротивление сильное. Например, мы вдвоем с танкистом, после того, как был ранен сотник Морозов, держали оборону полтора часа. Нас несколько раз обстреливали из гранатометов. Да стреляли буквально изо всего, били снайпера. То же самое было на других участках стихийно возникшей, спонтанной обороны - общего руководства не было. В частности, там были члены Союза офицеров и баркашовцы. К их идеологии можно относиться по-всякому, но то, что показали они себя мужественно и дисциплинированно - это факт.

А.К. У меня возникает впечатление, что воинские части, сосредоточенные для штурма, не горели желанием подставлять свои головы для того, чтобы захватить здание Дома Советов.

С.С. Я, например, вообще не видел, чтобы с нами вели боевые действия военные. Была милиция, ОМОН, какие-то непонятные граждане в черных куртках. Было много людей в черных куртках, широких штанах, у некоторых были бронежилеты. У двоих - я сам видел - были на куртках шестиконечные желтые звезды. То ли это был "Бейтар", то ли переодетые под "Бейтар"...

4-го я сам слышал, были радиоперехваты на английском языке.

А.К. А они расшифрованы?

С.С. Нет.

Когда мы выходили, то возле мэрии мы видели нескольких вооруженных людей в американских мундирах, причем они вели между собой беседу по английски.

А.К. Это просто могла быть охрана посольства.

С.С. Могла быть. Но они были у мэрии и были вооружены. Точной информации нет.

Я точно знаю, что там были рэкетиры из Пензы, их пригнали, была солнцевская, кунцевская мафия.

А.К. Там были и просто мародеры.

С.С. Мародеров было много. Интересно: после штурма я получил информацию, что 4-го один из близлежащих жилых домов был разграблен вооруженными людьми, которые кричали, что мы из Белого дома и т.д. Уголовное дело по этому факту заведено не было. А ведь из Белого дома туда прорваться, да еще и мародерствовать, просто не могли - кругом была милиция, ОМОН, т.е. "войска противника".

(Магнитофонная запись)

Интервью с Войтехом Лавичкой, фотокорреспондентом, гражданином республики Чехия.

(Интервьюер - Андрей Колганов)

"А.К.: Представьтесь, пожалуйста.

В.Л.: Меня зовут Войтех Лавичка, я чешский репортер. В Белый Дом я пришел поздно вечером и ночевал там вместе с другими журналистами в отдельной комнате, в полной темноте. Около 7.30 нас разбудили выстрелы. Я спустился вниз, осторожно вышел на балкон и увидел три бронетранспортера, которые ехали и обстреливали здание Белого Дома.

Мы вернулись обратно в здание. Стрельба продолжалась. Когда около 10.00 мы шли по коридору, который простреливался снайперами, одна из пуль ранила нашу коллегу, журналистку из "Интерфакса". Ее ранило в ногу. Мы ее стащили в медпункт, где ее перевязали. Она провела с нами весь день и вышла потом с нами вместе.

Где-то до двенадцати я с другими журналистами ходил по разным этажам. Затем нас прогнали с пятого этажа, когда мы хотели подняться выше. Нам сказали, что там быть нельзя, поэтому мы спустились ниже. Где-то в это же время радио в здании объявило, что депутаты собираются в зале заседаний, который находится за парадной лестницей. Мы туда тоже спустились. Там было огромное количество народу. Там были депутаты и частично туда же спустился народ, который был в здании и который был не занят обороной здания. Там были уборщицы, обслуживающий персонал, буфетчицы и просто масса народу. На мой взгляд, много сотен человек - семьсот, может быть, тысяча. Это гражданские люди, которые никакого отношения к обороне не имели и стянулись в это помещение, потому что там был народ и можно было получить какую-то информацию.

Я время от времени ходил по зданию, хотя здание простреливалось. Коридоры заканчивались большими окнами, куда постоянно залетали шальные пули и стреляли снайперы. Там было небезопасно. В одной из комнат было устроено что-то вроде храма, где стояла икона, где был священник и туда приходили люди помолиться.

Было несколько медпунктов. На этажах я сам видел три медпункта, сделанных прямо в оффисах, на столах их перевязывали, давали капельницы и т.д. Я говорил с одним санитаром, который говорил, что самый большой медпункт (или больница) находится на первом этаже, что там есть несколько десятков мертвых и несколько десятков раненых.

Где-то начиная с часа дня по зданию ходили депутаты и говорили, что они связывались с правительством, с разными инстанциями и пытались договориться, чтобы выпустить из здания народ. Я лично говорил с Ионой Андроновым, который сказал, что есть договоренность, что остановится стрельба с обоих сторон и выйдут все эти люди. Олег Румянцев тоже говорил, что он связывался с разными чиновниками, это было довольно сложно, но в конце концов он вышел на премьер-министра, который ему тоже обещал, что народ будет выведен. Где-то в два часа в коридоре появился Руслан Хасбулатов, который поговорил с людьми, посидел там некоторое время на подоконнике. Он был серьезно озабоченный. У него не было депрессивного состояния, но он был озабоченный, серьезно. Все понимали, что дело серьезное, что дальше уже некуда, и что с этим безоружным народом надо что-то делать.

Где-то в два часа объявили, что есть договоренность с группой "Альфа", что они обеспечат прекращение огня на своей стороне и организуют коридор, куда люди могут выйти. Народ начал сосредоточиваться на парадной лестнице со стороны набережной. Там было несколько сот человек - женщины с сумками, дети были, даже очень маленького возраста. Говорили даже, что есть двухлетний ребенок, но я его не видел. Видел пятилетних, шестилетних. Говорили, что женщинам, которые там работали, негде было оставить детей и они привели их туда. Я видел там слепого, который ходил с палочкой. Была огромная масса людей военного возраста, которые были не вооружены.

Я говорил, например с ОМОНовцами, которые охраняли мост, когда их разбили третьего октября. Когда третьего октября толпа двинулась с Октябрьской площади к Министерству иностранных дел, они стояли в заслоне. Они говорили интересные вещи - что у них отобрали оружие, что они были очень уставшими, потому что несколько дней подряд они дежурили. И когда на них двинулась толпа, они получили команду уходить. В момент столкновения с толпой они были не готовы, ожидая, что их вот-вот уведут, и были разбиты очень легко. Им не давали никаких распоряжений, потом сказали идти в мэрию. Но когда мэрия тоже попала под атаку, они оказались вроде бы как в плену. То есть они пришли в Белый Дом по команде своих руководителей. Группа человек пятьдесят - без оружия, без защитного снаряжения. Мы не знаем, что нам тут делать, - говорили они - мы тут сидим, потому что просто некуда деваться.

Были там и люди, которые пришли защищать Белый Дом, но у них не было оружия, они там были вроде бы как лишние. Я говорил там с бывшими офицерами, которые говорили, что мы пришли сюда воевать, но нам не дали оружия, нам дали один "Калашников" на двенадцать человек. Мы тут лишние, нам тут нечего делать. Из этого я понял, что оружия там было недостаточно, и речь о том, что его там получали все подряд, мне кажется совсем неправдоподобной. Его получили в первую очередь военные, которые хотели бороться.

Руслан Хасбулатов затем ушел наверх в свой кабинет. Народ там оставался. Со временем приходили разные люди, парламентарии, которые говорили - да, у нас есть договоренность, мы выводим народ. Несколько групп по десять, по двадцать человек выходили. Например, пришел человек, собрал группу из двадцати людей и вывел их через 24 подъезд. С ними вышла одна моя коллега, которая мне рассказывала, что они выходили через обстреливаемое пространство, и даже в момент, когда они выходили, по ним стреляли. То есть они шли под обстрелом, бежали, старались где-нибудь укрываться. В принципе некоторым людям, тем которые помоложе, выйти было возможно, тем, кто может бегать. Но вывести таким образом женщин пожилого возраста, которые не могут бегать, да еще толпой в шестьсот человек сразу... Ну еще три человека могут пробежать, а вот сто, двести уже не пройдут.

Все ждали, когда придет "Альфа", когда будет сделан коридор и когда можно будет более-менее безопасно выйти. Но как пойдет небольшая группа, опять поднималась стрельба. То есть народ туда ринется, а начинается стрельба и опять все бегут обратно. Были такие моменты, что вот мы идем, - нет, не идем, опять идем - опять не идем...

Возникла там, на мой взгляд, довольно опасная ситуация в три часа дня. На некоторое время остановилась перестрелка и внизу в вестибюле появились какие-то странные люди. Действительно, кругом стреляют, и вдруг приходят молодые люди - пиджак, белая рубашка, галстук, с чемоданчиком. Они приходили непонятно откуда - кто их пропустил? Охрана, которая стояла наверху, она уже не занимала первый этаж, кричала на них - уходите, что вы здесь делаете! - Ну, мы пришли посмотреть. Странно и то, что кроме этих мужчин были там еще и в спортивных куртках. Они очень напоминали таких ребят, которые обыкновенно охраняют палатки. Молодые люди, накачанные, причем у некоторых подмышками чего-то там вздувалось. Иногда внизу были слышны выстрелы из пистолета. Непонятно - кто стреляет, в кого, почему, куда.

Все это было очень опасно. Это выглядело как разведка, которая пришла посмотреть, как там настроение, что там делается, а в любой момент может придти за ними ударный отряд, или они сами могут забросать гранатами, обстрелять внезапно. Это было опасно потому, что здесь толпились безоружные люди, и если бы поднялась стрельба, они бы побежали, попали бы под шальные пули и была бы просто бойня.

В это же время в здание прорвались люди снаружи, которым удалось придти извне, и они говорили такие вещи, что там ждет толпа ельцинистов, которые каждого, кто выходит, бьют, обыскивают и т.д. Выходить было как-то не очень безопасно - выйдешь, попадешь в эту толпу, которая непонятно что будет делать. Кроме того, ходили слухи, что ельцинисты, собравшиеся по призыву Гайдара, собираются сделать поход невооруженной толпы на Белый Дом, и если из Белого Дома раздастся хоть один выстрел, это будет достаточно для того, чтобы весь Белый Дом спокойно расстрелять. И это тоже было чревато началом бойни, потому что если бы кто-то выстрелил, возникла бы такая ситуация, что уже не разберешься".

(Магнитофонная запись)

Юрий Шихов

" - Много ли оружия было роздано до событий 3 октября?

- Я видел, что все защитники баррикад были без оружия, оружие выдавалось только военным и бойцам русского национального единства, которые, я уверен, все в армии служили. При всем неприятии теории Баркашова должен сказать, что это были контролируемые люди, они обладали железной дисциплиной...

- Где вы сами находились в момент обстрела?

- Сначала я находился в комнате, где и ночевал. Это помещение директора РТВ "Парламент" Югина. Потом спускался в приемную Хасбулатова, виделся с руководством парламента. Там был радиотелефон. Я сообщал в Патриархию раза четыре о развитии ситуации. Там же я обращался к войскам по рации.

- Что вы сказали войскам?

- Я сказал, что в здании огромное количество женщин и детей и просил прекратить стрельбу. Меня обматерили, назвали попом Гапоном. Правда, командование слегка пожурило своих, сказало: сохраняйте корректность. Было сказано: пусть все, кто там есть, выходят с белым флагом, не пояснив - куда выходить, как выходить. А если я вывожу людей, я должен точно знать, куда выходить, что в них не будут стрелять, что все снайперы на крышах предупреждены.

Главное преступление властей в том, что, зная, какое количество людей находится в Белом доме, они начали штурм, не ставя вообще никаких условий, не делая никаких предупреждений, как будто там какая-то банда. Я уж не говорю о том, что не было никакого анализа событий в "Останкино": кто в кого стрелял, кто первый начал, кто участвовал в нападении... Руцкой на балконе - это еще не весь Верховный Совет и тем более не весь съезд народных депутатов. Как они могут нести ответственность за его высказывания? В "Останкино" пролилась кровь, это недопустимо, это страшно, но зачем надо было пролить в 3 раза больше крови у здания Верховного Совета?"

(Сегодня. 28 октября 1993 года)

Анатолий Набатов, художник

"...В кабинете Югина был батюшка. Он стоял на коленях в простенке между окнами, где был сооружен маленький иконостас, и молился, сам Югин сидел в углу, в комнате еще были люди, все - на полу, среди них и первые раненые. На батюшку кто-то прикрикнул, мол, прекрати, но суровый Югин сказал: "Молись, отец!" Батюшка был весь бледный, он впервые попал в такую переделку, как и все мы. Не поднимаясь с колен и кланяясь, он истово молился. Днем он отпевал убиенных у зала заседаний.

Мы уже ходили, перешагивая через трупы. Баррикады из мебели от пуль, конечно, защитить не могли, но от осколков вполне уберегали, к тому же давали какое-то странное чувство защищенности.

Коридоры все еще не простреливались вдоль, и самое опасное было проходить мимо дверных проемов...

Руцкой приказал ответного огня не открывать, а мне во время этого обстрела вспоминались его слова, сказанные, когда я дарил ему свою картину:

- Нет такой идеи, из-за которой можно стрелять в людей! Ее просто не существует в принципе!

В последовательности ему не откажешь. И в свете последних событий они звучат весьма символично и знаменательно.

Наибольшую опасность представляли даже не танки, которые стреляли по скоплениям людей в "Белом доме", а снайперы. Многие коридоры теперь простреливались ими насквозь. Когда мы пробирались в зал Совета национальностей, мимо пробежал парнишка с автоматом и на бегу сообщил, что засек снайпера. Подбежав к своему командиру боец попросил разрешения снять этого снайпера. Командир не дал. Позже я узнал, что в Девятинском переулке был убит мой хороший знакомый Саша Сидельников, режиссер со студии "Леннаучфильм". Друзья, бывшие рядом с ним, позднее настояли на экспертизе, и то, что он был застрелен снайпером, специалисты подтвердили. Вот почему защитники "Белого дома" пытались подавить лишь снайперов. Но любая точка, откуда они стреляли, моментально подавлялась огнем из танков. Несколько раз мы пытались вывести раненых, женщин и детей....А в коридорах уже было полно оторванных конечностей, трупов. Их некуда было снести. Подразделение "Альфа" находилось среди нас. Когда нас выводили на пандус перед "Белым домом", я с удивлением узнал в офицере "Альфы" своего соседа по залу Совета национальностей.

По моим, безусловно, субъективным подсчетам выходило, что погибло несколько сотен. Раненых из "Белого дома" не выносили... Это было видно защитникам, отступающим с этажа на этаж. Внутри "Белого дома" они вели активный ответный огонь."

(Правда. 21 декабря 1993 года)

Руслан Аушев: "Я пытался спасти безоружных..."
(Записал Владимир Снегирев)

"...Руководители, собравшиеся со всей России, пытались разобраться в том, что происходит. Кто-то куда-то звонил, горячо обсуждая ситуацию вокруг Белого дома... В полдень поступила информация, что там много жертв, а в самом здании бывшего парламента остались женщины и даже дети. Конечно, нельзя было оставаться безучастным в этой ситуации. Мы решили попытаться спасти людей - тех, кто безоружен... Я высказал предложение направиться на Краснопресненскую набережную. Созвонившись с начальником Генерального штаба Колесниковым и главкомом сухопутных войск Семеновым, попросил их временно прекратить огонь. Они согласились. Мы взяли два белых флага и около двух часов дня на автомобиле вместе с Илюмжиновым подъехали вплотную к главному входу в Белый дом. Стрельбы из тяжелого оружия не было, но автоматный огонь продолжался.

Обратившись к полковнику МВД, который укрывался от пуль за пандусом возле 24-го подъезда - это правый фронтон здания, - мы еще раз попросили его на время умерить пыл атаки. Но стрельба велась беспорядочно, из разных точек...

Подняв белые флаги, вошли в подъезд. Внутри, на первом этаже, бегали десантники, стреляя в проемы лестниц. Нас провели на пятый этаж. В тесной комнате я увидел Руцкого и Ачалова - оба были в камуфляже, Руцкой был обут в кроссовки. На полу лежал секретарь Конституционной комиссии Румянцев, который пытался с кем-то связаться по радиотелефону. Потом подошел Хасбулатов. Еще видел Уражцева, он, по-моему, разговаривал по рации. Хасбулатов был бледнее, чем обычно. Руцкой выглядел возбужденным. Откуда-то взялся мальчик лет восьми.

Мы прибыли, что вывести из здания безоружных людей, объяснил я. В ответ услышал: "Мы все готовы сложить оружие. Пусть здание оцепят войсками и гарантируют нам безопасность при выходе наружу..." По их словам, большая группа защитников уже пыталась с белым флагом покинуть здание, но огонь всех их загнал обратно."

(Труд. 6 октября 1993 года)

3.3.4. Штурм. Взгляд снаружи

Москва жила днем 4 октября своей обычной жизнью. Из центра города доносилась раскатистая дробь тяжелых пулеметов, в которую ближе к 11 часам вплелись гулкие залпы танковых орудий, но уже в километре от изрешеченного пулями Дома Советов улицы, как обычно, были полны пешеходов, работали все магазины, действовал городской транспорт. У нас, в Московском университете, продолжались занятия.

На Пушкинской площади жители спешили по своим делам в метро и из метро, проходя мимо большой баррикады, на которой всю ночь просидели "защитники демократии". Сейчас, под теплыми яркими лучами утреннего солнца, они картинно позировали время от времени появлявшимcя фото- и телевизионным корреспондентам. А на расстоянии одной остановки метро отсюда, вокруг "Белого дома", стояли другие баррикады - разбитые бронемашинами, покинутые оставшимися в живых защитниками. Те, кто не ушел с баррикад, лежали рядом, в лужах крови...

Спокойствие в городе было обманчивым. Независимо от своих убеждений, москвичи с тревогой прислушивались к доносившейся из центра города канонаде. Ближе к центру грохот орудийных залпов, треск пулеметных и автоматных очередей и вклинивавшиеся в редкие минуты затишья одиночные выстрелы снайперов не давали забыть о том, что у стен российского парламента витает смерть. В середине дня отовсюду стал виден черный дым, поднимавшийся над Домом Советов.

Милиция и другие силы, подчиненные МВД, не обеспечили оцепление района боевых действий. Высказывалось предположение, что наличие большого числа гражданских лиц буквально в рядах штурмующих войск было допущено намеренно - их использовали как живое прикритие, как дополнительную гарантию против ответного огня из Дома Советов.

С самого утра вокруг Дома Советов стали собираться толпы любопытствующей публики. В основном эти люди собирались на Новом Арбате (проспект Калинина) вблизи мэрии, на мосту (пересекающем Москву-реку между зданием мэрии и гостиницей "Украина") и на набережной вблизи гостиницы "Украина". Но немало зевак было и в других местах. Многие десятки людей забрались на крыши близлежащих домов.

Опасность попасть под шальные пули была весьма велика, но любопытствующие с ней не считались. Люди толпились даже вокруг четырех танков, в упор расстреливающих Дом Советов с моста (это было видно в репортаже CNN). Через некоторое время их разогнали автоматными очередями поверх голов.

Да, немалое число москвичей рассматривало происходящее, как бесплатное шоу. Другие пришли позлорадствовать по поводу падения Верховного Совета. Третьи не доверяли официальным средствам массовой информации и решили посмотреть на все собственными глазами.

Некоторые поплатились за свое любопытство жизнью - шальные пули, рикошеты, снарядные осколки, прицельные выстрелы так и "не обнаруженных" снайперов не считались с политическими убеждениями.

Однако не все встали в позицию сторонних наблюдателей. Около 11-12 часов полторы-две тысячи сторонников Верховного Совета, в основном молодежь, попытались прорваться к осажденному Дому Советов со стороны Садового кольца. Их попытались остановить автоматным огнем на поражение, они останавливались, откатывались назад, а затем снова бросались на прорыв.

Многие погибли в этой отчаянной и безнадежной попытке повернуть ход событий. Однако около 150-200 человек, несмотря на смертельную опасность, прорвались к парадной лестнице Дома Советов после часа дня (в репортаже CNN этот момент был ясно виден). Там их встретили десантники и цепь солдат внутренних войск со щитами и оттеснили от входа. К счастью, они не стали стрелять в безоружных.

Несколько человек из числа этих смельчаков смогли проникнуть даже внутрь Дома Советов и донести информацию о происходящем снаружи до его защитников...

А бой продолжался. Было странно - 300-400 человек с легким стрелковым оружием отражают штурм, в котором участвуют около полутора тысяч человек, в том числе прекрасно подготовленные отряды специального назначения, поддержанные огнем десятков тяжелых пулеметов, автоматических пушек, артиллерийских орудий четырех танков. Над горящим "Белым домом" (который перестал быть белым) появились два вертолета, покружили вокруг и улетели. Потом по Москве ходили слухи, что вертолетчики отказались обстреливать Дом Советов.

Репортаж CNN давал возможность понять, что никакой подготовленной обороны нет, что ответный огонь практически не ведется (что подтверждается наличием лишь единичных следов пуль на стенах зданий, обращенных к Дому Советов), что никаким тяжелым оружием защитники не располагают. Им удалось подбить лишь два бронетранспортера из десятков, открыто расставленных вокруг Дома Советов. Единственный бронетранспортер оборонявшихся, накануне захваченный при штурме мэрии, успел сделать всего несколько выстрелов и был подбит массированным огнем штурмующих. Его экипаж, пытавшийся покинуть машину, не стали брать в плен. Все члены экипажа были скошены автоматно-пулеметным огнем.

Ближе к пяти часам вечера по телевидению стали передавать сообщения о капитуляции защитников Дома Советов. Первоначально говорилось о том, что группа "Альфа" захватила руководителей обороны "Белого дома". Позднее стало известно, что это дезинформация, что "Альфа" не штурмовала Дом Советов и никого не захватывала. Защитники Дома Советов, после переговоров с командованием "Альфы", сдались сами.

К вечеру выстрелы начали затихать. В окно нашего дома был отчетливо виден Дом Советов, частично заслоненный жилыми домами. Его белый корпус наполовину почернел и был окутан клубами дыма. Темнело. В темноте стали заметны языки пламени, вырывавшиеся из окон Дома Советов. Горел и жилой дом неподалеку. Как рассказывали позднее, верхние этажи этого дома были расстреляны огнем из пулеметов и автоматических пушек, когда на крыше заподозрили присутствие снайпера.

На город спустилась ночь. Стрельба в районе Дома Советов почти прекратилась, но время от времени вспыхивала в других районах города. Однажды шквальный огонь раздался в районе Нового Арбата, едва ли не более интенсивный, чем при штурме Дома Советов. Небо прорезали трассирующие пули, грохотали тяжелые пулеметы, автоматы, изредка слышались одиночные выстрелы. Через несколько минут перестрелка стихла, но затем стрельба послышалась из другого места...

А Дом Советов по-прежнему горел. Рядом продолжал гореть жилой дом. Пожар даже стал интенсивнее, красные языки пламени отчетливо виднелись на фоне черного ночного неба. Они горели в 8 часов вечера, горели в 10, горели в полночь. Они горели всю ночь. Только под утро пожарные, еще вечером прибывшие к Дому Советов, были допущены к тушению пожаров.

Можно найти какие-то объяснения, почему не стали сразу тушить пожар в Доме Советов - отдельные его защитники отказались сдаться и была опасность перестрелки, кое-где здание было заминировано. Однако совершенно никаких аргументов нет в оправдание того, что пожарные не были допущены к борьбе с огнем в жилом доме. Вряд ли это была преднамеренная жестокость. Скорее всего, по старой бюрократической традиции пренебрежения нуждами "простых людей", был просто отдан приказ - оцепить район боев и никого не пропускать. Вот и не пропускали...

Город засыпал беспокойным сном. Впервые с 1918 года Москва увидела лицо гражданской войны. Это было отвратительное лицо - окровавленное, закопченное дымом и кисло пахнущее сгоревшим артиллерийским порохом.

Себастьян Джоуб (Австралия)

"К одиннадцати часам утра я пошел к Белому дому. Так же, как и резиденция мэра, он был охвачен пламенем. Атака не была массированной, но и этого было слишком много - более, чем достаточно. Поражение парламентариев было неизбежным. Здесь не было ничего неожиданного.

Неожиданным было другое. Ниже по скверу, ведущему к Белому дому, я смешался примерно с двумя тысячами людей. Они выглядели, как любопытствующие, невооруженные молодые парни, которым не было и двадцати. Но они действовали, как протестующие.

ОМОН не смог оттеснить их назад. Они рвались в гущу схватки. К ним присоединялось все больше людей, в стремлении остановить танки, заставить умолкнуть пулеметы. Я был изумлен их усилиями повернуть ход событий, противопоставить решимость гражданского населения силе оружия, чтобы превратить поражение в компромисс.

И ельцинские снайперы начали убивать их. Они побежали. Затем вернулись. Снова и снова. Еще больше убитых. Молодые люди, внезапно застигнутые смертью. Их тела, и тела раненых в спешке проносили мимо меня к "скорой помощи", ожидавшей под мостом. Их унесли только тогда, когда Белый дом капитулировал. Я знаю, что в официальной истории их смерть будет описана лишь в черных и белых тонах, подобно сгоревшему дому, за который они пали".

(Собственноручное свидетельство)

Интервью с Александром Страховым:
(Интервьюер - Андрей Колганов)

"...Еще утром, до того, как стали расстреливать из танков, по рации было сообщение, что по Садовому кольцу движется большая группа людей в сторону площади Восстания, что на площади Восстания их встретил спецназ. И по рации мы услышали непрерывные автоматные очереди - там и комментировать ничего не надо было. Слышно было, как в боевиках, автоматные очереди непрерывные".

"...Но до этого у нас было время оглядеться вокруг. На доме на углу, в конце Калининского проспекта, на крышах огромное количество людей и было видно, что туда еще карабкаются. На мосту было огромное количество людей. Было огромное количество людей у заезда, куда мы вышли. Им преградили дорогу внизу.

Создалось впечатление, что устроили какое-то представление, и люди пришли и расселись в ложах и в бельетаже, дабы было хорошо видно."

(Магнитофонная запись)

Показания очевидцев
(записала Надежда Бондаренко)

"...Утром 4 октября, около 10-11 часов, когда уже шла стрельба, я стоял на мосту возле мэрии, мимо меня носили раненых и убитых. Но кроме тех граждан, которые действовали сознательно, на улице были и случайные люди. Однако, они тоже вели себя очень по-разному: ведь, кроме политических, существуют еще и нравственные убеждения каждого отдельного человека... Очевидно, и провокаторы были, потому что несколько раз я слышал откровенные призывы к мародерству. А кто-то в это время оказывал помощь пострадавшим или выводил мирных жителей из зоны обстрела... Лично я пытался уговорить присутствующих вообще прекратить всякое кровопролитие, но меня, разумеется, никто не послушал. Я тоже стал помогать выносить раненых, потом, когда поток раненых, вроде, немножко поуменьшился, решил просто уйти домой."

(Рассказ бывшего народного депутата Верховного Совета РФ Юрия Лодкина, ходившего 4 октября в "Белый дом" с миротворческой миссией и попавшего за это в тюрьму. Записал Василий Андреев)

"...Увидели по CNN, что творится у "Белого дома"... Все всполошились: "Надо что-то делать, остановить это..." ...Не особо задумываясь о последствиях, делаем из занавесок с окон Конституционного суда два белых флага и под руководством Президента Ингушской Республики Руслана Аушева и Президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова в правительственных машинах едем к Дому Советов.

Подъехали от Москворецкой набережной и по ступеням с правой стороны с трудом сквозь толпу продрались к "Белому дому". Толпа сплошь настроена против депутатов. Остервеневшие люди не обращают внимания на флаги парламентеров, пытаются сорвать на нас злобу. Пробираемся поближе. С вышедшими к нам майором и полковником проходим метров 70, затем нам говорят: " В "Белый дом" пойдут только Аушев и Илюмжинов, а вы останьтесь". Остаемся, ждем у медпункта. Стрельба не прекращается. Мимо нас пронесли носилок восемь с ранеными. Кровь, стоны...

Какое-то время дожидались Р.Аушева и К.Илюмжинова. Они вновь с трудом пробираются через разъяренную толпу. Дивлюсь: "Что это за люди, кого они здесь охраняют или, наоборот, - на кого нападают?" Ответа не может быть, даже Аушев и Илюмжинов с трудом отбиваются от толпы и садятся в одну из двух наших машин.

Мы вместе с заместителем Председателя Совета Министров Мордовии Федором Тюрькиными падаем в машину охраны Президента Калмыкии...

Не успеваем проехать нескольких метров, налетают до зубов вооруженные люди. Нас выдергивают из машины с криками: "Ложись, сука, на землю!". Слова про парламентерскую миссию никто не слышит. Точнее, не желает слушать. "Мордой на асфальт, руки в сторону". По раскинутым рукам бьют коваными сапогами, потом каблуками по голове, по почкам... Мне, наверное, повезло. Соскочившую с головы шляпу удалось пододвинуть под лицо, и удары кованым сапогом по голове смягчались фетром. Спину защитить было нечем. Боль, злоба, обида... Но скажешь слово, тут же получишь по почкам. Профессионально били... Потом команда: "Встать!", и нас ведут сквозь строй. Раньше думал, что такое возможно только в кино про царское время... Испытал на себе, что такое "пропустить сквозь строй".

Нас семь человек, и каждый вооруженный омоновец считал своим долгом ударить каждого из нас дулом или прикладом автомата, ногой. Метров пятьсот так "вели"...

"Лейтенант, дай мне этого, я его пришью!" То ли наше счастье, то ли суматоха им помешала, но нашу семерку не "пришили".

Кто это был? Теперь знаю - героическая группа "Витязь". У лейтенанта из охраны Илюмжинова был штатный, положенный ему по должности, пистолет. Когда нашли - били страшно. Офицер все это выдержал стойко. Но выдержит ли его здоровье - не знаю. Потом напихали нас в автозак человек двадцать пять и повезли на Птеровку, 38 - этот символ борьбы с преступниками.

Привезли - еще раз избили. Потом доставили новую группу задержанных, большей частью случайных людей. На них люди в пятнистой форме накинулись с еще большим остервенением и злобой. Били так, что дежурный милицейский майор, видимо, увидевший все это в окно, не выдержал, выбежал во двор и нечеловеческим голосом закричал: "Прекратите! Что вы делаете?! Прекратите!" Остановились....Потом в нашу камеру попал водитель "скорой" из Гольянова Юра Козлов. Его "пятнистые" прихватили у "Белого дома", когда он с приятелем пришел посмотреть на "революцию". Измолотили его "доблестные витязи" так, что несколько ребер поломали... Потом узнал, что зампреда Совмина Мордовии Тюрькина тоже били так, что и на третий день видел я на его спине страшные кровоподтеки".

(Правда, 3 ноября 1993 г.)