ГОД 1991

Если цифровое обозначение года читается одинакова слева направо и справа налево, то этот год, уверяют суеверные люди, несет людям отрицательную сатанинскую энергию. Во всяком случае, для советских людей 1991 год принес беду: мощное, исполинское государство - Союз Советских Социалистических республик – было предано собственными руководителями и беспощадно уничтожено уже не без помощи иностранного капитала.

Разумеется, для нас, материалистов, порядок цифр в обозначении года 1991 никакого существенного значения не имеет. К этому времени поступательное, осмысленное развитие общества по направлению к коммунизму прекратилось. После эпохи Сталина, с уничтожением машинно-тракторных станций (МТС), товарно-денежные отношения между городом и деревней, между рабочим классом и крестьянством, не затухают, а напротив, с каждым последующим годом приобретают все большое значение. Если Владимир Ильич Ленин говорил «Дайте нам 100 тысяч тракторов и мы перевернем Россию!», то после экономических реформ Косыгина в высших управленческих эшелонах государства начинает доминировать другая идея: «Дайте нам больше прибыли и мы произведем для вас 100 миллионов тракторов!». Подмена основной экономической цели социализма - удовлетворении постоянно растущих материальных и духовных потребностей людей – погоней за прибылью, усиливала роль денег, возбуждала корыстные интересы целых коллективов и отраслей, противопоставляла материальные интересы двух основных классов общества – рабочих и крестьян. С другой стороны, общественная собственность на средства производства – фабрики и заводы, земля и ее недра – диктовала необходимость разумной (по научно обоснованным планам) организации производства и распределения совокупного общественного продукта в интересах всех членов общества. Но вместо того, чтобы привлекать к этой функции, то есть к управлению государством, повсеместному учету и контролю, миллионные массы трудящихся города и деревни, как учил нас Владимир Ильич, правящая в стране Коммунистическая партия сама монополизировала функции управления экономикой и распределения совокупного общественного продукта.

Советские обществоведы ввели в обращение два термина, которыми пытались объяснить состояние нашего общества к моменту начала «перестройки»: развитой социализм и застой. Первый был изобретен, скорее всего, в надежде ублажить и как-то успокоить перед смертью «верного ленинца», доброго Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Однако термин «развитой социализм» антинаучен. Социализм есть переходной исторический период от капитализма к коммунизму и государство этого периода не может быть иным, кроме как диктатурой пролетариата. Так учил Ленин. Но какой толк в бесконечном механическом повторении ленинских цитат без учета ленинской диалектики в понимании необходимости управления общественными процессами в государстве диктатуры пролетариата.

Никогда Ленин не абсолютизировал государство, нигде не говорил о «великой России», тем более под властью двуглавого царского орла. Ильич, как впрочем и Сталин, в этом вопросе был 100-процентным марксистом. Достойно гибели все, что существует! Рано или поздно государство с его границами, тюрьмами, полицией, армией, с его деньгами и с его социальной несправедливостью, - исчезнет! В том числе исчезнет, отомрет, затухнет и государство диктатуры пролетариата, уступая место царству разума и справедливости – бесклассовому коммунистическому обществу. Путь к отмиранию диктатуры пролетариата (социалистического государства) лежит через ее развитие, через привлечение к управлению государством и всеми общественными процессами все большего и большего количества людей. Кстати, если диктатура пролетариата развивается в нужном, коммунистическом, направлении, попутно исчезают глубинные различия между умственным и физическим трудом. Так уж сложилось, что обществу необходим труд и кухарки и ученого-ядерщика. Более того, на мой взгляд, труд первой требует не меньшей фантазии и творчества, чем труд живописца. Хотя между трудом одного, другого и третьего – разница огромная. Но посадите все троих за решение той или иной социальной проблемы, привлеките их временно на добровольной основе к управлению государством, и вы увидите, что между людьми умственного и физического труда нет разницы. Все мы равны! И все хотим жить лучше!

Застой – более верный термин для характеристики состояния нашего общества перед Горбачевым. Вместо того, чтобы привлекать к управлению государством все большее и большее количество людей, правящая партия делала вид, что признает право рабочих и крестьян на управление страной, а на самом деле «приватизировала» политическую власть в стране. Причем, «приватизировала» вместе с постыдными для всякого коммуниста привилегиями, в виде спецмагазинов с продуктами лучшего качества, поликлиник и больниц с более квалифицированным медицинским персоналом, квартир повышенной комфортности, элитных школ для своих детей и так далее. Обладатели этих привилегий думали больше о личном материальном интересе, нежели об общественном. Огромный партийно-государственный бюрократический аппарат оттеснил массу рабочих и крестьян от управления страной и сам превращался в класс, враждебный рабочим и крестьянам. В 1990-91 годах по всей России прокатилась волна шахтерских забастовок. Рабочие требовали покончить с привилегиями партийных чинуш, отстранить их вместе с Горбачевым от руководства страной, передать власть Советам. Самые заклятые враги Советской власти использовали пробудившуюся классовую ненависть рабочих к привилегированному сословию бюрократов в своих целях для уничтожения всей КПСС. По шахтерским горбам к власти шел Ельцин. Застой в советском обществе закончился реставрацией честной собственности. Вслед за своими шикарными апартаментами в Плотниковом переулке Москвы, партийные бюрократы, государственные чинуши и примкнувшие к ним «комсомольские» вожаки начали приватизировать банковское дело, нефть, газ и всю систему энергоснабжения страны...

К началу 1991 года всем думающим людям России стало ясно: слом общественно-политической системы идет через расхищение (приватизацию) общенародной собственности. Газета «Молния», признанная к этому времени печатным органом движения Коммунистической инициативы с первых дней нового года повела борьбу за массы по двум стратегическим направлением: рабочий класс и армия. Борьба шла далеко не на равных. На стороне «демократов» были все каналы национального телевидения, радио, газеты и журналы, совокупный объем вещания первых переваливал за сотни часов, а общий тираж – за сотню миллионов ежедневно. На нашей стороне – маленькая газетка, тиражом в 20-30 тысяч экземпляров рад в две недели, листовки разовым тиражом до ста тысяч экземпляров. И это все. Но у нас было то, чего не могло быть у наших врагов: убежденность в правоте нашего дела и неистребимая вера в конечную победу идей коммунизма.

В Москве практически ежедневно к проходным крупнейших заводов – ЗИЛа, АЗЛК, «Шинника», «Шарика», НПО «Молния» и других - выходили наши пикеты, призывающие трудящихся столицы принять участие в первом Съезде рабочих Москвы. На трубах заводских теплотрасс появлялись надписи типа: «Нет приватизации! Рабочий, гони буржуев на х... !» Одурманенные средствами массовой информации рабочие реагировали на наши пикеты слабо, отмахивались от нас, а иногда и посылали нас на три буквы, как мы посылали буржуев. Помнится, рабочий металлургического завода «Серп и Молот» Владимир Шибаршин пригласил меня на встречу с рабочими своего цеха, обещал хорошее присутствие. Прихожу – в красном уголке всего два человека. Хоть плачь! Побеседовал с мужиками, а затем решили пройти по цехам безо всяких объявлений, подпольно. Обстановка сразу изменилась. У прокатных станов, рядом с раскаленным металлом люди работали, сменяя друг друга через каждые тридцать минут. Во на эти свободные тридцать минуту в курилки набивались все свободные от работы металлурги. Слушали внимательно, не перебивая, сами советовали действовать активнее и быстрее. Такие же «полуподпольные» встречи без извещения администрации и профсоюзов устраивали мне рабочие Владимир Соколов - на электроламповом, Юрий Бирюков - на заводе автоматических линий 50-летия СССР, Петр Скирта – на шарикоподшипниковом № 2, Василий Шишкарев и Юрий Картушин - в цехах ЗИЛа... Такие встречи заряжали энергией как ничто другое. 74 предприятия Москвы послали своих полномочных представителей на первый этап съезда рабочих Москвы, который проходил в кинозале Центрального Музея В.И.Ленина в Москве. Нам казалось, что этого мало, на самом деле то был успех. Практически не имея средств и аппарата, на одном энтузиазме нам удалось достучаться до рабочего класса столицы. Московский городской комитет партии место того, чтобы поддержать Коммунистическую инициативу, попытался ее перехватить. Второй этап съезда рабочих Москвы проходил в просторном Дворце культуры электромеханического завода имени Владимира Ильича под эгидой МГК КПСС и собрал уже представителей более 500 предприятий промышленности, транспорта, строительства и военно-промышленного комплекса. Устроители обеспечили количество, но не подумали о качестве съезда и предложили рабочим резолюции в поддержку горбачевской перестройки. К тому времени демагогия о «демократии и гласности» надоела рабочим до тошноты. После дружных, напористых выступлений наших рабочих съезд «провалил» официальные резолюции, чем мы и воспользовались. Еще до съезда газета «Молния» подготовила и представила редакционной комиссии съезда рабочих проекты резолюций против приватизации, как главной угрозе целостности и самому существованию Советского государства. Проекты поддержали руководители Московского ОФТ: В.Якушев, В.Страдымов, В.Губанов, и они прошли «на ура!». То была серьезная победа в борьбе за рабочее движение в новых условиях, Если бы МГК КПСС под руководством своего первого секретаря А.Прокофьева поддержал съезд рабочих и опубликовал его резолюции в газете «Московская правда», общественный резонанс мог получиться ошеломляющим. Увы! Этого сделано не было, В «Московской правде» появился небольшой отчет о съезде рабочих, лишенный всякой страсти и накала борьбы. Газета «Молния» и лично я, как ее главный редактор, попались на провокацию: по рекомендации руководства Зеленоградским горкомом КПСС (город крупнейших научных центров страны Зеленоград был оплотом «демократов» в борьбе против Советской власти) печать тиража «Молнии» с резолюциями съезда была доверена типографии одного из научных институтов города. Демократы «замылили» тот номер, и он так и не увидел свет.

И все же проведенный по нашей инициативе съезд учредил Совет рабочих Москвы, выдвинул на передний план борьбы таких несгибаемых, неподкупных лидеров движения как Николай Васильевич Оводков, рабочий-ветеран завода «Фрезер», Александр Владимирович Рыбаков, машинист электровоза станции депо Москва-Сортировочная, Петр Скирта, токарь шарикоподшипникового завода и многие другие.

Другим стратегическим направлением, своего рода борьбой за живучесть будущего коммунистического движения, в 1991 году была для нас борьба за коммунистов Советской Армии.

Сегодня, когда тем или иным политическим деятелям приписывается первенство в организации борьбы под Красным Знаменем против постыдного курса на колонизацию нашей Родины, позволительно напомнить факты, о которых мало кто знает и помнит. В начале 1991 года «Молния» обратилась к солдатам и офицерам, слушателям военных академий Москвы с призывом выйти на улицы столицы в День Советской Армии и военно-морского флота – 23 февраля. Отдельным тиражом было издано около 50 тысяч листовок с обращением к военнослужащим, предупреждающим их об опасности, нависшей над Советским Государством и его территориальной целостностью. За месяц до 23 февраля Также как и при подготовке Съезда рабочих Москвы, пикеты Коммунистической инициативы появились у КПП дивизий имени Дзе. В самом городе практически ежедневно мы проводили пикеты под Красным знаменем у военных академий имени Фрунзе, бронетанковых войск, военно-воздушной имени Жуковского. Офицеры последней с тех дней постоянно входят в состав руководства «Трудовой Россией». Слушатели в погонах так привыкли к нашим пикетам, что ставили нам в упрек, если мы не появлялись у них с нашими листовками и с нашей «Молнией» два-три дня подряд. Настроение у офицеров было боевым: надо выходить на улицы и площади Москвы, как выходили солдаты и матросы на улицы Питера в 1917 году.

За неделю до праздника ЦК и МГК КПСС перехватывают нашу инициативу и заявляют о намерении провести 23 февраля свой митинг с участием слушателей военных академий «против кампании очернительства Армии, за демократизацию армейской жизни». На мою просьбу предоставить слово на митинге первый секретарь МГК Прокофьев пожал плечами: «От рабочих слово на митинге будет предоставлено члену ЦК КПСС бульдозеристу Николаеву. Этого достаточно!»

23 февраля колонны слушателей военных академий Москвы заполонили Манежную площадь города. В колоннах вижу знакомые лица, но с трибуны льется все та же тошнотворная патока речей о «необходимости довести до конца дело перестройки». На трибуну нас не допустили, а кричать по мегафону на огромную площадь было бесполезно. Николай выступил неплохо, но в целом партийным бюрократам удалось выпустить пар армейского недовольства горбачевщиной и особенно переделом результатов Второй мировой войны в Европе исключительно в интересах США, Германии и других стран НАТО. Наиболее сознательные офицеры и генералы остались дезориентированы в отношении политики ЦК КПСС. И потому в марте 1991 года, когда на улицах Москвы впервые появилась военная техника, никто не знал, зачем, с какой целью ввели эту технику в Москву. Кампания очернительства Армии средствами массовой информации продолжалась и приняла злобный, истеричный характер.

Как показали события августа 1991 года, не только Армия, но и остальные силовые структуры – Комитет государственной безопасности, Министерство внутренних дел СССР, - утратившие вместе с политической и классовую ориентацию, оказались недееспособны и не смогли предотвратить крушение Советского государства.

Но прежде чем перейти к антисоветскому перевороту в августе – следует отметить два важнейшие события предшествующие ему весной этого же года.

17 марта 1991 года состоялся Всесоюзный референдум по вопросу сохранения Союза Советских Социалистических республик как единого государства. Более 70 процентов советских граждан, принявших участие в голосовании, проголосовали ЗА СССР. Результаты Всесоюзного референдума никто не отменял и отменить не вправе. Вот почему «Трудовая Россия» считает все последующие законодательные акты, принятые на основе так называемых «суверенитетов» юридически ничтожными и противоречащими даже действующей конституции России, согласно которой высшим источником власти в государстве является ее многонациональный народ. «Трудовая Россия» всегда боролась и будет бороться за возрождение СССР в границах, определенных в 1945 году Потсдамской конференцией держав-победительниц во Второй мировой войне и Хельсинским совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе 1973 года. Согласно Всемирной Декларации прав и свобод человека, одобренной ООН, никто не может быть лишен гражданства против его воли, а потому сторонники «Трудовой России», выступающие за возрождение СССР, вправе считать себя советскими гражданами и действовать согласно последней Советской Конституции 1977 года.

Сторонники Горбачева и Ельцина не признали результатов Всесоюзного референдума от 17 марта 1991 года, а потому они не имеют никакого морального права называть себя «демократами». В конце марта проигравшие Всесоюзный референдум «демократы» объявили о намерении провести в Москве манифестацию в поддержку Ельцина и «суверенизации» России. С учетом только что прошедшего Всесоюзного референдума цели манифестации противоречили выраженной воле народа и пока еще действующей конституции СССР. Всегда трусливый по своей природе Горбачев подписал Указ президента СССР о запрете массовых шествий и манифестаций в пределах Садового кольца Москвы. Однако никаких указаний КГБ, МВД о пресечении незаконных действий «демократов» не поступило, и они наплевали на указ Горбачева, на действующие законы и вывели на Садовое кольцо стотысячную манифестацию. После этого Горбачев затих и лишь изредка себе в утешение говорил о Ново-Огаревском процессе, необходимости обновленного Союзного договора, но его слова уже никто всерьез не воспринимал.

Летом 1991 года президент Ельцин, не без помощи председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатова, форсирует изменение действовавшей конституции России, ведение в нее нового Союзного Договора без какого бы то ни было обсуждения парламентом. А затем все фракции Верховного Совета России, включая коммунистов, голосуют за суверенитет России. Против проголосовал только депутат Сергей Бабурин (?). К августу 1991 года на политическом теле Горбачева проступили трупные пятна покойника и он поехал лечиться в Крым на роскошную президентскую дачу в Форосе..

19 августа 1991 года в Москве был сформирован Государственный комитет чрезвычайного положения, в который вошли вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, - практически все высшее государственное руководство страной, а также секретари ЦК КПСС Шенин и Бакатин. Из видных общественных деятелей в ГКЧП вошел только народный депутат СССР Василий Стародубцев. В официальном заявлении ГКЧП говорилось о том, что чрезвычайное положение в стране вводится с целью недопущения анархии и спасения государства. Утром в Москву, подчинясь сигналам дорожного движения и останавливаясь на красный свет светофоров, со скоростью пять километров в час вошли танки и другая бронированная техника. Ни каких конкретных указаний об аресте Горбачева или Ельцина не поступило. Цели и задачи ГКЧП оставались неясными с первых и до последних минут его существования. Единственным понятным актом ГКЧП в глазах общественности стал запрет выпуска ряда газет и журналов, типа «Московский комсомолец», «Известия». «Московские новости», «Огонек», скомпрометировавших себя антигосударственной пропагандой.

Однако «демократы», как выяснилось, были готовы к этому, и к вечеру 19 августа по всем станциям московского метро были расклеены чрезвычайные выпуски всех «запрещенных» газет. Москвичи, ничего не понявшие в происходящем, бросались читать настенную «демократическую» прессу с еще большей яростью, чем обычно. Ничего не прояснила пресс-конференция членов ГКЧП, транслировавшаяся в прямом эфире по всем каналам национального телевидения. Бледный, с трясущимися руками Янаев с испугу брякнул, что он «мечтает» поработать вместе с Горбачевым. Сам Горбачев не воспользовался правительственной связью (о том, что у него такая связь была депутатам с фактами в руках доказал председатель Моссовета Н.Н.Гончар) и предпочел выжидать, когда ГКЧПисты арестуют Ельцина, чтобы самому вернуться в столицу на белом коне. Впоследствии выяснилось, что группа «Альфа» КГБ СССР прибыла в загородную резиденцию Ельцина, но не имея приказа о его задержании, отпустила его восвояси в Москву. Одновременно к Дому правительства Российской Федерации (Белый дом) начали стекаться сторонники Ельцина, антисоветские элементы и просто зеваки, выгуливающие своих собак. Вокруг Белого дома возникли баррикады.

К вечеру 19 августа удалось обзвонить большинство членов Совета рабочих Москвы и принять обращение к трудящимся столицы СССР. 20 августа документ был опубликован газетой «Советская Россия». Вот полный текст Обращения:

«Совет рабочих Москвы призывает трудящихся столицы сохранять выдержку и спокойствие в условиях чрезвычайного положения, Нет сомнений в том, что те же крикуны, которые вчера требовали: «Долой Горбачева!», сегодня начнут призывать рабочих к неповиновению и политическим забастовкам.

Рабочие! Давайте отпор анархистам, сторонникам капитализации нашей страны, подпевалам спекулянтов и мафиози. Напоминаем, что съезд рабочих Москвы выступил против курса на приватизацию, против антинародной политики Горбачева-Ельцина. Отстранение Горбачева от власти остановит сползание нашего общества к ничем не ограниченной профашистской диктатуре. Заявление ГКЧП продиктовано заботой о сохранении Союза Советских Социалистических Республик, стремлением прекратить братоубийственную войну, развязанную безответственными политиканами. Призываем трудящихся Москвы, Ленинграда, Нижнего Новгорода, Краснодара, Томска, Ижевска и других городов, где состоялись съезды рабочих, приступить к реализации решений съездов. Избирайте рабочие комитеты и советы рабочих по контролю деятельности администрации. Создавайте рабочие дружины по охране общенародной собственности, поддержанию общественного порядка на улицах наших городов, контролю за выполнением указов и распоряжений Государственного комитета по чрезвычайному положению

Отстоим наше социалистическое Отчество!

Нет – анархии!

Да – созидательному труду во имя благосостояния всех советских людей.

Совет рабочих Москвы. 19 августа 1991 г.»

Вечером 20 августа собрался Совет рабочих Москвы, одобрил опубликованный «Советское Россией» документ и принял решение через МГК КПСС обратиться в ГКЧП с требованием немедленно арестовать Горбачева и Ельцина и ввести в состав ГКЧП рабочих «от станка», способных остановить дальнейшее разграбление собственности народа. В два часа ночи 21 августа делегацию Совета рабочих Москвы принял в своем кабинете член Политбюро ЦК и первый секретарь МГК КПСС Прокофьев. Он уезжал на встречу с руководством ГКЧП и обещал донести до него требования рабочих. Прокофьев возвратился на Старую площадь к пяти утра и сообщил рабочим, что ГКЧП благодарит их за поддержку, но вводить рабочих в состав ГКЧП «нет надобности». Стало очевидно, что никаких шагов в сторону восстановления власти рабочих и крестьян в стране ГКЧП предпринимать не будет.

На второй день своего существования ГКЧП начал разлагаться. Премьер союзного правительства Павлов напился до бессознательного состояния и пьяный свалился под стол. В нарушение приказа министра обороны СССР, на сторону Ельцина перешли танки генерала Лебедя. Пользуясь безнаказанностью, ельцинисты блокировали и подожгли оставшиеся без командиров броневые машины пехоты. Один из членов экипажа БМП был сожжен заживо в подземном пересечении Садового кольца с Калининским проспектом. Два «защитника» Белого дома погибли в давке, еще одного погибшего от пулевого ранения неизвестного происхождения привезли с Арбата.

После бессонной ночи весь день 21 августа вместе с Владимиром Якушевым я готовил экстренный выпуск «Молнии», чтобы расклеить тираж по станциям московского метро и хоть как-то противодействовать провокационным слухам, циркулировавшим по столице. К полудню в абсолютно безлюдной редакции журнала «Профсоюзная жизнь», находившейся по соседству с огромным зданием КГБ СССР, был сверстан оригинал-макет нашей газеты. Якушев непрерывно названивал в управление экономической безопасности КГБ с просьбой выделить нам ксерокс и бумагу на тысячу экземпляров газеты. Голосом бесстрастного робота из управления генерала Шибаршина отвечали: «Ждите указаний! Ждите указаний!». Часа через два неизвестный робот посоветовал нам убраться подальше от здания КГБ и больше их не беспокоить. К вечеру у памятника Дзержинскому появилась машина со стационарной звуковой установкой. Еще через некоторое время мы заметили здесь главного редактора еженедельника «Московские новости» Егора Яковлева и заместителя председателя Моссовета, известного ельциниста Сергея Станкевича. Затем к памятнику Дзержинскому начал стекаться полупьяный демократический сброд, подкатили тяжелые краны и под улюлюканье пьяной толпы памятник Рыцарю Революции был повержен.

Утром следующего дня радиостанция «Маяк» передала сообщение о том. что в квартиру Министра внутренних лед СССР с командой неизвестных личностей ворвался известный «демократ» Григорий Явлинский, и вроде бы, Борис Карлович Пуго вместе с супругой покончили жизнь самоубийством. Причем в голове министра и его супруги было обнаружено несколько пулевых ранений. Без возбуждения уголовного дела по факту самоубийства чета Пуго была кремирована, что совершенно определенно указывало на причастность Явлинского к убийству. В тот же день мы узнали о «самоубийствах» Маршала СССР Сергея Ахромеева и уравляющего делами ЦК КПСС, ответственного за финансы партии Кручины. На следующий день торжествующие победу ельцинисты, действуя по сценарию фильма «Покаяние», раскопали могилу Маршала, украли у него маршальский мундир и бросили труп воина Великой Отечественной войны рядом с оскверненной могилой...

Члены ГКЧП бросились в Форос, просить прощения у Горбачева. А вернулись оттуда в наручниках. Ельцин выступал с брони одного из танков Лебедя, торжествуя пиррову победу над Советской властью. У Белого дома бесновалась толпа. Вице-президент Руцкой стрелял из своего пистолета в воздух. Хазанов ругался похабным матом в услужливо подставленные микрофоны, и все это транслировалось в прямом эфире на всю страну...

24 августа в малом зале Доме политпросвета Гавриил Попов устроил чрезвычайное заседание Моссовета, которое больше походило на фашистский шабаш. «Повесить! Повесить!» - кричали мне в лицо Осовцев, Боксер, Дейнеко и другие «коллеги по демократическому Моссовету». Гавриил Попов поставил в повестку дня вопрос о лишении депутатской неприкосновенности первого секретаря МГК КПСС Прокофьева и аресте командующего войсками Московского военного округа генерала Малинина. Прокуратура Москвы возбудила уголовное дело по факту публикации Обращения Совета рабочих Москвы к трудящимся столицы СССР. До сих пор не могу понять, как у меня хватило сил выступить на той сессии в защиту Прокофьева и Малинина. Скорее всего, у меня уже выработался здоровый инстинкт политической борьбы, согласно которому, лучший способ защиты – есть нападение.

Спровоцированный выступлением ГКЧП в августе 1991 года антисоветский переворот еще долго нуждался в идеологическом оформлении со стороны победившей «демократии». Ельцин не осмелился сразу объявить о реставрации капиталистических порядков в России. Формально Горбачев продолжал числиться президентом, но уже над Кремлем рядом с Государственным флагом СССР подняли триколор белой гвардии Колчака, Деникина и генерала-предателя Власова.

В первых числах сентября началась бешеная атака «демократов» на Мавзолей и Центральный музей Владимира Ильича Ленина. Новодворская, Собчак, Старовойтова и другие одиозные личности требовали перезахоронить тело вождя пролетарской революции, разрушить Мавзолей. Первыми на защиту Мавзолея поднялись Ветераны Великой Отечественной войны и Совет рабочих Москвы. Уже к середине сентября мы организовали круглосуточную народную охрану Мавзолея. Были изготовлены десятки плакатов: «Руки прочь от Мавзолея!», выписки решения ЮНЕСКО о том, что Мавзолей Ленина является достоянием всего человечества и даже цитаты Ельцина о том, что Ленин – самый гениальный человек в истории человечества. Подстрекаемые прессой фашиствующие элементы рвали те плакаты из наших рук и плевались бешеной слюной на ветеранов Великой Отечественной войны, ставших в «живую цепочку» защиты Музея и Мавзолея Ильича. Вместе с нами против готовящегося акта вандализма выступили сотни тысяч простых людей труда в России и за рубежом. В наш штаб, занимавший одну комнату в здании по проезду Куйбышева, рядом с Красной плошадью, ежедневно поступали десятки писем и телеграмм в поддержку нашей борьбы. По воскресным дням число участников пикета возрастало до полутора тысяч человек, и мы начали проводить у Мавзолея Ленина открытые партийные собрания коммунистов и сочувствующих. Каждое такое собрание начиналось с вопроса, есть ли среди присутствующих члены ЦК КПСС или ЦК Компартии РСФСР. Таковых не объявлялось. Однажды среди случайных прохожих я заметил Геннадия Зюганова. Догнал его уже в подземном переходе от Красной площади до Охотного ряда: «Геннадий Андреевич, пожалуйста, подойдите к ветеранам войны! Ободрите их! Скажите, что ЦК действует и не допустит вандализма в отношении Мавзолея». Краткий ответ Зюганова я запомню на всю жизнь: «Виктор! – сказал он обреченно. – Мое время еще не пришло!» Еще долго Зюганов искал свое место в борьбе, а нам, рядовым коммунистам, пришлось самостоятельно готовить восстановительную конференцию партийной организации города.

2 октября 1991 года в Доме культуры «Чайка» такая конференция состоялась. Волею коммунистов на ней была восстановлена Московская организация коммунистов - МОК, руководить которой после альтернативных выборов товарищи доверили мне. В качестве ближайшей задачей было намечено проведение 7 ноября манифестации трудящихся Москвы в честь 74-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. На более отдаленную перспективу ставилась задача подготовка и участие в проведении восстановительной конференции Коммунистической партии Советского Союза. Должен признать, что по второму вопросу я лично совершил ошибку и признаю свою вину перед коммунистами. Дело в том, что если до августа 1991 года мы в Коммунистической инициативе боролись за создание и укрепление Коммунистической партии РСФСР, как антигорбачевского центра внутри КПСС, то после августа 1991 года надо было всеми силами защищать именно КПСС. К сожалению, я поддался на уговоры Михаила Попова (Ленинград), Сергея Крупенько (Новосибирск), убеждавших меня взять курс на учреждение Российской коммунистической рабочей партии – РКРП. В начале декабря в Свердловске состоялся Учредительный съезд РКРП, от которого ленинградские товарищи (Тюлькин, Терентьев, Долгов, Попов) оттеснили принципиально верное направление Нины Андреевой на Всесоюзную Коммунистическую партию, в потенциале способное предотвратить дробление всего движения. В стратегическом плане «Трудовая Россия» выступает сегодня за возрождение единой Коммунистической партии Советского Союза, но время было потеряно.

В октябре 1991 года партийная номенклатура еще пряталась по щелям, а мы уже вовсю готовились к манифестации 7 ноября. Массовым тиражом до 100 тысяч экземпляров были выпушены две листовки, которые призывали коммунистов и трудящихся города выйти на улицы Москвы, вопреки запрету на проведение шествия, который издал мэр Москвы Гавриил Попов. Интерес москвичей к той манифестации был огромен. Наши листовки буквально рвали из рук. Еще бы! Впервые, после 70 лет Советской власти, листовки звали не подчиняться властям и выйти на улицы. По нашим оценкам, на улицы Москвы 7 ноября могло выйти до 50 тысяч человек. Московские власти вынуждены были снять запрет и разрешили проведение манифестации по запутанном маршруту через Москворечье, до Красной площади, не далее. За день до манифестации, 6 ноября, Ельцин, в надежде запугать нас, издает свой указ о запрете деятельности КПСС и КП РСФС. На следующий день под Красное Знамя стало не меньше 100 тысяч человек.

7 ноября 1991 года в неравной борьбе с предателями Советской власти, пресмыкающимися перед иностранным капиталом, родилась массовая общественно-политическая организация с гордым именем «Трудовая Россия»

Когда мощная, решительная колонна «Трудовой России» взошла на Москворецкий мост, все увидели, как милиция спешно убирает барьеры, ограждающие вход на Красную площадь. Ничто и никто – ни мэры, ни президенты - не смогли бы остановить нас. Путь на Красную площадь был открыт! Ликование охватило колонны. Участники манифестации обнимались, кричали «Ура!», десятки тысяч душ выдохнули в едином порыве: «Ленин! Сталин! Социализм!».

В этот момент ко мне подбежали офицеры из Комендатуры Кремля: «Виктор Иванович, вы откуда будете выступать с Мавзолея или прямо с площади?». Подниматься на трибуну Мавзолея было неловко: реальной власти у нас нет, а от великого до смешного – всегда один шаг. Посовещавшись с организаторами, членами Совета рабочих Москвы, решили открыть митинг безо всяких трибун, с брусчатки Красной площади. Необычно волнующе прозвучали куранты Кремля, и наши первые слова, звучали как клятва верности тем, кто, не щадя жизни, боролся за Советскую власть и отстоял ее в первой смертельной схватке человечества с мировым злом – фашизмом. Выступив сам, я слушал товарищей, повторяя про себя слова поэта, обращенные к борцам, захороненным под Красным Знаменем у Кремлевской стены: «Тише! Товарищи, спите! Кто ваш покой отберет?! Встанем, штыки ощетинивши, с первым приказом: вперед!»

В тот день, пусть и не столь многочисленные, как в Москве, манифестации трудящихся состоялись во Владивостоке, Тюмени, Ленинграде... Организованно, с революционной статью прошла в тот день манифестация в Краснодаре, где коммунистов и сочувствующих вывел на улицы Виктор Даньяров, пассионарный трибун, по убеждению и страсти вселявший в каждого, кто его слышал, непоколебимую веру в торжество нашего дела. Даже после смерти, такие как Виктор Даньяров остаются в рядах «Трудовой России».

После ноябрьской манифестации в Москве очнулась армия. В армейских кругах все чаще и настойчивее требовали ответа на вопрос, что происходит с территориальной целостностью страны, с какой целью и почему высшее политическое руководство страны соревнуется, кто быстрее и больше сделает Западу односторонних уступок: Горбачев или Ельцин?..

В конце ноября 1991 года в кремлевском Дворце съездов состоялось Всеармейское совещание офицеров, от которого многое ждали. «Трудовая Россия», как могла, подготовилась к встрече офицеров, прибывающих со всех концов Союза. По обе стороны главной дорожки Александровского садика, начиная от Могилы Неизвестного солдата до Кутафьей башни Кремля, выстроились наши сторонники: ветераны войны и труда, рабочие. Получился своего рода народный «почетный караул». Люди держали в руках Государственные флаги СССР, флаги родов Вооруженных Сил и Военно-морского Флота СССР. Когда участники совещания подошли от гостиницы «Москва» к нашим рядам, небольшой духовой оркестр «Трудовой России» грянул «Прощание славянки». Офицеры сжимали кулаки, в наших рядах заплакал кто-то из женщин...

Мы прошли в зал вместе с народным депутатом СССР Вавилом Петровичем Носовым. Огромный зал Дворца съездов переполнен. Почти автоматически замечаю, что младших офицеров в зале практически нет: все больше генералы, адмиралы, полковники... Плохой знак! В президиуме – теперь уже последний Министр обороны СССР Маршал авиации Шапошников. Рядом, в новенькой генеральской форме Столяров. Помните? Борец за «общечеловеческие интересы», избранный председателем Центральной контрольной комиссии ЦК КП РСФСР, и ни словом не обмолвившийся по поводу указа Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР. Столяров молчал как вяленая рыба, за что и получил генеральские погоны. В президиуме появились Ельцин и Назарбаев. Никто не встал, никаких аплодисментов не слышно. Хороший знак! В своем выступлении Ельцин не сказал тогда ничего конкретного о дальнейшей судьбе армии. Он даже чем-то стал похож на Горбачева, только «под мухой» ли после сильного «бодуна». Выступление Назарбаева было более прагматичным, он высказался за сохранение единых Вооруженных Сил и явно дал понять, что Казахстан выступает против расторжения Союзного договора, да еще за спиной Казахстана... Видимо Назарбаев знал о готовящемся сговоре «демократических славян» в Беловежской пуще. Развернувшиеся на Всеармейском совещании прения вращались «вокруг да около» главного вопроса: быть или не быть СССР. Депутат Носов начал выталкивать меня к микрофонам в зале. Прошу слова от микрофона. Шапошников и Столяров делают вид, что не замечают. Сидевший рядом со мной генерал вдруг крикнул: «Анпилов, вперед!» Это был приказ, и я двинул к главной трибуне Дворца съездов. Представился депутатом Моссовета, капитаном запаса, успел сказать несколько фраз: «Товарищи офицеры и генералы! Как военные люди, вы не могли сегодня не заметить, что над Кремлем подняты два знамени. Одно, с серпом и молотом, символизирует единство армии и народа, готовность солдата защищать социалистическое отечество до последней капли крови, это символ нашей Победы. Другое, трехцветное, символ неминуемого поражения офицеров, выступающих против своего народа. Трехцветный флаг - символ измены Военной присяге во время боевых действий, совершенной генералом Власовым. Товарищи офицеры, сегодня, не покидая этого зала, вы должны сделать выбор...» Больше я ни чего не успел сказать офицерам: Шапошников отключил у меня микрофон. Какое-то время я еще продолжал говорить, не понимая, что в зале меня уже не слышат. Шапошников сделал знак, к трибуне подошел блестящий офицер в морской форме и прошептал: «Вас никто не слышит!». Обернулся в президиум – глазами высушенной воблы на меня смотрел генерал Столяров... С горечи бессилия, я покинул зал заседаний Всеармейского совещания офицеров, а там пошла рубка. За пособничество развалу Вооруженных Сил СССР выступавшие требовали привлечь к трибуналу Верховного Главнокомандующего Горбачева, а заодно спросить и с Ельцина, куда он тащит страну. Маршал Шапошников вертелся как уж на сковороде, защищая то одного, то другого. Наконец, один из выступавших предложил подать в отставку самому Шапошникову. «Я и сам уйду!» - заявил Маршал и направился к выходу. Какой хороший был знак! Увы!.. Наперерез Маршалу мой оставшийся в одиночестве друг, народный депутат СССР Носов: «Куда?!! - заревел по простоте души северного крестьянина Вавил, - Так каждый из нас бросит порученное дело, и что со страной будет! Мы маршалами бросаться не будем. Назад!» И Шапошников, прислушавшись к «голосу народа», вернулся на свое кресло Министра обороны СССР. Впрочем, сидеть ему там оставалось недолго. Позже совместная борьбы выявила истоки крестьянской непоследовательности моего друга Вавила Петровича Носова. В июне 1992 года, во время акции «Осада империи лжи» в Останкино, он был жестоко избит дубинками ОМОНа. После, сидя у меня дома, Вавил, постанывая, ощупывал свои раны и приговаривал: «Это мне голову разбили за то, что я голосовал за Горбачева, а этот синяк на плече – за Ельцина!»...

В середине декабря 1991 года, уже после того, как предатели СССР Ельцин, Кравчук, Шушкевич, сообразили в Беловежской пуще «на троих», «Трудовая Россия», верная интернациональному долгу с первых дней своего существования, поднялась на защиту командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова. Офицер Советской милиции Сергей Парфенов вместе с подчиненными ему бойцами ОМОНа организовал сопротивление антисоветскому, националистическому мятежу в Риге. Не получи латвийские сепаратисты прямой поддержки от перерожденцев в Политбюро ЦК КПСС, типа Яковлева, Латвия оставалась бы Советской. Придя к власти в Прибалтике, недобитые последователи Гитлера бросили за тюремную решетку командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова, а затем и первого секретаря ЦК Компартии Латвии Альфреда Рубикса. Вместе с другими патриотами «Трудовая Россия» не отходила от посольства Латвии в Москве, требуя немедленно освободить героя Советской милиции. С этим же требованием в конце декабря мы провели митинг в центре Москвы. Резолюцию митинга мы принесли для передачи Ельцину к Спасским воротам Кремля. Впервые на моей памяти Спасские ворота Кремля закрылись перед народом. К нам никто не вышел для принятия резолюции митинга. Клеймя позором «демократов» люди начали расходиться. Я также пошел к штабу «Трудовой России» находившемуся по соседству, на улице Куйбышева. Я уже взялся за ручку входной двери, когда за моей спиной резко затормозил военный автобус, из которого высыпал взвод ОМОНовцев. Ударами дубинок по ногам, они сбили меня с ног, под душераздирающие крики наших женщин, затащили в автобус и бросили меня на пол ничком вниз. Машина рванулась с места. Трое или четверо здоровенных бугаев, усевшись на меня верхом, дружно подпрыгивали и крушили мне ребра своими свинцовыми задами. Задыхаясь от грязи и боли на полу автобуса, я делал свои выводы: «Если булыжник - оружие пролетариата, то полицейский зад – оружие буржуазии». В полубессознательном состоянии меня доставили в 118-е отделение милиции города Москвы, что на улице Горького (теперь Тверская). В то время я уже был достаточно узнаваем на улицах Москвы, и никому не приходило в голову спрашивать у меня партбилет, чтобы убедиться в моей принадлежности к коммунистам. А тут я сам предъявил мандат депутата Моссовета. Дежурный по отделению офицер отказался составлять протокол о задержании, заявив: «Пусть протокол составляет тот, кто отдал приказ о задержании депутата». Выяснилось что приказ о задержании отдал генерал Управления внутренних дел Москвы Довжук, и что он едет в отделение милиции. Мне стало плохо. Как определит впоследствии судебно-медицинский эксперт, у меня было сломано ребро и правая ключица. Вызвали скорую помощь. Врачи, напуганные событиями недавнего августа, дали мне болеутоляющее средство, но моя просьба зафиксировать побои осталась без ответа. Приехал генерал Довжук. и меня повели к нему в кабинет следователя. У меня перед глазами еще плыли круги, потому лицо генерала я не мог запомнить. Помню только длинное кожаное пальто, да несвязную речь генерала: «Вы, что думаете, нам легко?! Да у нас эта война законов вот где сидит! – генерал похлопал себя почему-то по ляжкам. – А я тоже коммунист! Партбилет у меня в сейфе лежит»... Здесь я не выдержал и заговорил с моим палачом на языке школы рабочегокласса времен моей юности: «Слушайте, генерал! Придет время, и таких «коммунистов», как вы, положат у параши, а подтираться вы будете своим партийным билетом!» После обмена «любезностями», уже через несколько минут я подписал протокол о моем задержании. По факту задержания и избиения депутата прокуратура Москвы возбудило уголовное дело, которое в конце-концов было оставлено «без движения», хотя следствие без труда установило всех исполнителей преступного приказа генерала Довжука, даже тех, кто ломал мне ребра тяжелыми полицейскими задницами. Солидарность коммунистов и всех честных людей России вырвала Сергея Парфенова из застенков латышской тюрьмы, но лично мне так и не удалось его поздравить со свободой.

А в тот день меня самого отпустили не по милости генерала Довжука, а потому что уже через несколько минут после моего задержания к 118-му отделению милиции пришли сотни людей, требуя освободить депутата. Людмила Власкина, Владимир Якушев, Валерий Скурлатов встретили меня на пороге отделения милиции и сопроводили до штаба «Трудовой России». Туда за информацией из первых рук уже примчалась вездесущая Майя Скурихина, легендарный фотокорреспондент газеты «Правда», впоследствии ставшая большим другом «Трудовой России» и ее газеты «Молния». После фотосъемки и беседы с Майей, забыв о переломанных ребрах, я поехал подбодрить пикетчиков «Трудовой России», вставших на защиту укрывшегося в посольстве Чили бывшего руководителя Германской Демократической Республики – Эрика Хоннекера.

Случилось так, что после того, как Горбачев в одностороннем порядке перечеркнул Потсдамское соглашение держав – победителей во Второй мировой войне и сдал ГДР на милость капиталу Западной Германии, вскормившего в свое время Гитлера, бывший руководитель ГДР и выдающийся деятель международного коммунистического движения Эрик Хоннекер вынужден был остаться в качестве эмигранта на территории Советского Союза. Семья Эрика Хоннекера после уничтожения ГДР эмигрировала в Чили, где к тому времени кровавый Пиночет был отстранен от власти, а вернувшиеся в страну политические деятели не скрывали своей благодарности за гостеприимство на территории ГДР во время их вынужденной эмиграции. Можно только представить себе, что пережил Хоннекер Престарелый, больной Хоннекер всей душой рвался, когда на его глазах разрушался Советский Союз! Ведь он по праву считал СССР своей второй Родиной. В 1938 году, скрываясь от преследований гитлеровских нацистов, молодой антифашист Эрик Хоннекер эмигрировал в Советский Союз. Наравне со всеми он работал на ударной комсомольской стройке – строительстве Магнитогорского металлургического завода, жил в обычном рабочем общежитии. Теперь, когда Эрика Хоннекера нет среди нас, уместно напомнить, что он искренне любил советских людей и был верен им до последнего удара сердца коммуниста.

Желая перещеголять Горбачева в глазах немецких властей, Ельцин отказал Эрику Хоннекеру в праве на политическое убежище. «Трудовая Россия» не сомневалась: в любую минуту иммунитет чилийского посольства, в котором укрылся Эрик Хоннекер, мог быть нарушен и послушный воле президента-алкоголика спецназ выкрадет антифашиста, чтобы сдать его антикоммунистическому режиму Германии.

Последние дни уходящего 1991 года мы провели в круглосуточных пикетах у посольства Чили в Вешняках. Здесь же, сменяясь через каждые шесть часов, постоянно дежурило два автобуса с вооруженными спецназовцами, готовыми по первому приказу штурмовать здание посольства. «Трудовая Россия» в количестве 20-30 человек , греясь по ночам у костров, стояла у ворот посольства бессменно. Отдых, обогрев, питание, боевое дежурство «Трудовой России» организовал член нашей организации, старший лейтенант Внутренних войск МВД Сергей Лундин. Впоследствии коммунист Сергей Лундин по фальшивому обвинению будет подвергнут судебным репрессиям, не признает себя виновным в убийстве человека, отсидит шесть лет в тюрьме, и в первый же воскресенье своего освобождения придет к Музею Ленина, чтобы заявить сторонникам «Трудовой России»: «Я вас не предал, товарищи! Я вновь – с вами!»

Конечно, тогда, в последние дни 1991 года, у ворот посольства Чили превосходящие силы противника могли нас смять в любую минуту. Но вместе с нами у посольства Чили круглосуточно дежурил немалый корпус иностранных журналистов. Все понимали: советские коммунисты без боя Эрика Хоннекера не сдадут. А проливать кровь н глазах всей мировой общественности Ельцин еще не решался. И вся интрига, по крайней мере у ворот посольства Чили, заключалась в том, кто упорнее, кто сильнее духом: советские коммунисты или полиция на службе у предателей. В ночь перед Новым 1992 годом, впервые за две недели противоборства чести и национального достоинства, с одной стороны, и вероломства и гнусной подлости – с другой, к воротам посольства с внутренней стороны подошел чилийский дипломат с большим термосом в руках. На мой вопрос, заданный на испанском языке, как себя чувствует наш друг, узник посольства, дипломат кратко ответил по-русски, чтобы все слышали: «Ваш друг чувствует себя лучше. Он просил передать всем вам русское «спасибо». Скоро он будет в Сантьяго де Чили. А это вам – новогодний подарок от сотрудников нашего посольства!» С этими словами дипломат открыл термос – и в зимнем московском воздухе взорвался аромат настоящего кофе из Латинской Америки. То был самый горячий, самый человечный, самый вкусный глоток кофе в моей жизни...

наверх
предыдущая глава - оглавление - следующая глава